И она точно знала, о чем говорит Де-Лия. – Мы были детьми. Нас должны были защищать мама и папа. Не ты. А если бы я умела обращаться с пистолетом, все бы сложилось иначе. И ты это знаешь. Папа был бы жив. Ты знаешь это. Де-Лия кивнула, задумчиво водя пальцами по узорам на чайнике. Она не смотрела сестре в глаза. – Я знаю это, – наконец согласилась она. – Но я ничего не могу поделать со своими чувствами. Ты моя ответственность, и от этого никуда не… Иногда мне кажется, что у меня сердце разорвется от страха, когда я наблюдаю за тобой на работе. Обычные сотрудники констебулярии долго не живут, ведь так? Ты не должна была становиться регулятором. Крона вздрогнула от неожиданности. – А кем я должна была стать? – Ты могла бы стать очень талантливым стеклатором – магом, работающим с песком и стеклом, но отказалась от этого по глупости. Крона сжала руку в кулак и изо всех сил пыталась подавить гнев, мгновенно вспыхнувший в ее груди. – Я не смогла бы целый день сидеть в лаборатории мага, балуясь со стеклом и песком. – Почему же нет, Крона? У тебя всегда так здорово получалось работать с магией. Поэтому тебя слушается эхо. Ты чувствуешь его так, как другие просто не могут – не умеют. – Вот именно. Поэтому я не хочу тратить время на создание улучшенных версий магических бутылок и флаконов и всего прочего. Мне хочется заниматься чем-то более важным. Как ты. Щеки вспыхнули: она не хотела делать такое признание. Больше всего на свете Крона боялась бездействия. Поэтому она отправилась к Тибо, хотя чутье подсказывало ей не педалировать ситуацию. Но ей казалось, что лучше принять плохое решение, чем не принимать его вовсе. Что лучше действовать, чем колебаться. Этому научила ее Де-Лия, сделав то, что Крона не смогла сделать – Де-Лия взяла пятизарядник отца и выстрелила. С того дня Де-Лия стала единственным примером для Кроны – женщиной, которой она восхищалась больше всего. С того момента Крона стала гордиться старшей сестрой и хотела подражать ей во всем. Она думала, что, если последует по ее стопам, то станет походить на нее. Но не думала, что со стороны станет похожей на прихлебалу, лишенную собственного внутреннего компаса и направления в жизни. Она понимала это, но всегда надеялась, что Де-Лия все равно по достоинству оценит решение Кроны. – Как я, – мягко повторила Де-Лия. – Крона, а что, если я не…? Сестры посмотрели в глаза друг другу, смотрели долго, выжидающе. Но Де-Лия так и не продолжила. – Ты лучший стрелок из пятизарядника, – мягко сказала Крона. – Лучший стрелок академии. Ты – самый молодой капитан, который когда-либо бывал в нашем участке. Я не знаю, что у тебя не получается, как ты считаешь, но я чертовски хорошо знаю, что у тебя получается. Она думала, что Де-Лия покраснеет от этих слов, но та, наоборот, совсем загрустила. Де-Лия быстро сунула последние несколько ломтиков мандарина в рот и задумчиво жевала. Мысли ее были очень далеко. Через мгновение она сглотнула. – Пообещай мне еще одну вещь, – произнесла она. – Да? – Пообещай, что ты начнешь лечение с Уткиным, как только мы вернем маску Шарбона и камень отчаяния в хранилища каземата. Какой бы ни была причина кратковременной подавленности Де-Лии, она рассеялась, как дым. – Обещаю, – кратко согласилась Крона. Некоторое время они сидели молча, погрузившись каждая в свои мысли. В воздухе висел едкий запах перенастоявшегося чая. Из-за его привкуса, оставшегося на языке Кроны, дольки мандарина показались ей совсем кислыми. – Выудила что-нибудь интересное из своих фотографий? – спросила Де-Лия. – Нет, пока изучаю, – ответила она. – А вы? Есть новые зацепки от нашей подруги Стрэндж? – Пока нет. – А что выяснили по зажимам? Де-Лия собрала тарелки и поставила их в раковину. – Я почти уверена, что это Клайв ЛеМар, как ты и подозревала. Не думаю, что в Лутадоре есть еще целители с точно такими же инициалами и такими же инструментами? Но даже если они его, у нас нет никаких доказательств, что он использовал их для убийства. – Мадемуазель Дюпон. Она же учится у мастера ЛеМара, значит она могла ими воспользоваться. И она вела себя подозрительно, когда мы с Треем опрашивали ее, хотя и не обманывала нас. Но и не сказала ничего определенного. И ничего особенного, что требовало бы принять меры. – Так ты считаешь, что это она убивает? Или она просто участвовала в краже? – Не знаю. У татуированного мужчина были такие же травмы, как и у мадам Айендар. Кроме того, Дюпон было бы совсем не трудно заманить своих жертв и убить их. Она была ученицей целителя, наверняка оказывала ему помощь и выглядела совершенно невинно. Она могла опоить или уколоть их чем-нибудь, чтобы исключить сопротивление, а потом нанести удар. – Ты предлагаешь арестовать ее? – спросила Де-Лия. – Пока не стоит. Но надо за ней внимательно последить. Она скоро выходит замуж. Церемония состоится у Айендаров. Через несколько дней. – Наверное, нам стоит попросить приглашение. – Наверное. Тут в дверях щелкнул замок, вернулась Асель. – Привет, девочки, – весело сказала она, нагруженная продуктами, завернутыми в бумагу. – А где были вы, юная леди? – поддразнила ее Крона. – Любезничала с мясником на первом этаже, – радостно ответила Асель. – Он передает вам привет, – и она подняла его дары. – Дай-ка угадаю, – сказала Де-Лия. – Опять огузок? Асель кивнула. – Ну нет в человеке тонкости, – засмеялась Крона, откинувшись на спинку стула. Она продолжала смаковать остатки горького чая, который теперь не казался таким горьким благодаря хорошему настроению матери. Она снова улыбнулась, удивляясь, какое значение имеет семья – может заставить тебя съежиться, но снова засиять через мгновение. Глава 28 Луи Десять лет назад Сад песка и игровая площадка в третьем районе Лутадора, ближе к вечеру Мне не следовало сюда приходить. С этой мыслью в голове Шарбон подходил все ближе и ближе. Детскую игровую площадку обрамляли старые красивые деревья. Иногда налетал ветер, и его порывы срывали с них коричневые и желто-красные листья, унося их с собой. На самом дальнем участке располагались песочницы. Подростки не старше тринадцати лет оставляли у деревянных рамок маленькие безделушки, а маленькие ребятишки самозабвенно копались в песке – строили маленькие замки и лепили животных как дань уважения Времени. На небольшом расстоянии за происходящим следили внимательные родители и няни, чтобы никто не ссорился и не топтал чужие произведения. Ближе к Шарбону стояла устрашающее игровое сооружение, имитирующее первый дворец Великих маркизов. Он устремлялся вверх в осеннее небо и был довольно высоким – примерно в три раза выше взрослого человека. Поэтому дети, взобравшись на это сооружение, оказывались на опасной высоте от покрытой щепой земли. Он наблюдал – с некоторым трепетом, который известен всем родителям, – как его младшая дочь поднялась по спиральным ступеням посеревшего деревянного сооружения и начала штурмовать препятствия. Она запрыгнула на шаткий висячий мост из планок, который раскачивался от ее движений и заставлял ее кричать от радости. Потом она взобралась еще выше, иногда она сильно перегибалась через перила, иногда ставила ногу прямо на край, и у Шарбона внутри все замирало от страха за нее. Он бормотал себе под нос советы, чтобы она следила за равновесием и смотрела, куда наступает. Мимо нее прошмыгнули два маленьких мальчика, играющих в погоню. Они сильно толкнули ее, и она стукнулась о столб. Шарбон напрягся, ожидая, что она заплачет, но она сдержалась. Надин всегда была сильной. Она фыркнула в сторону мальчишек и продолжила прыгать вперед и вверх. Даже если бы она упала, она бы поднялась и отправилась дальше. Этот ребенок знает, как выжить в этом мире. Он отвел взгляд от малышки и оглядел парк в поисках старшей дочери. Чуть дальше перед инструктором стояла группа девочек лет двенадцати. Дети постарше предпочитали организованные игры. Женщина, скорее всего, помощница по хозяйству, построила девочек в два ряда. И он заметил Габриэль, которая как раз втискивалась в один из рядов. Периодически они менялись местами, корчили рожи и прыгали с ноги на ногу. Наверное, эта игра была одним из вариантов игры «Папочка, любимый» или «Мама, а можно мне…». В парке были обе девочки, Шарбон был уверен, что их мать тоже находится неподалеку. Он рассеянно перебрался через кучу листьев, бредя по самому краю парка. Воздух был плотным, наполненным влагой недавнего дождя. И хотя мертвые листья пахли гнилью, эта гниль была свежей – естественной и обновляющей. Это напомнило ему о его обязанностях. Смерть – отвратительна. Уродлива. Почти всегда нежеланна. Никто не должен умирать раньше времени. Он знал это, чувствовал это всем своим телом, ощущал расшатанными нервами. Он понимал, что поступает неправильно, но также понимал и то, что это необходимо. Даже само рассечение тела имело огромное значение. Значение имела и его отделение от семьи. Было больно – и ему, и им, но иначе и быть не могло. Тало сказал ему, что путь к познанию даров божества Непознанного будет грязен и ужасен, и он согласился только потому, что в результате наступит лучшая жизнь – для всех, а значит, и для его девочек. Я пришел к вам, потому что вы – истинно верующие, произнес Тало. Потому что вы сильны. Потому что вы ищете истину. По крайней мере, последнее было правдой. Хотя он искал правду при помощи науки и медицины, и никогда раньше – при помощи магии.