– Слишком легко? – недоверчиво спросила Крона. – Один вид магии, который делает кого-то невидимкой, блокирует работу кубов и что еще? И его нельзя обнаружить при сканировании сферой? Все в одном? Либо так, либо эта целая куча новых изобретений – все в одних руках. Оба варианта кажутся крайне маловероятными. – Да понятно, – согласилась Крона. Этот факт и у нее вызывал сомнения, но как еще это можно объяснить? – Слишком легко. Слишком удобно. Обе женщины притихли, погрузившись в собственные мысли, детали оружия лежали перед ними как блестящие кусочки головоломки. – Что бы ты хотела получить в подарок на день рождения? Де-Лия прервала молчание ровным тоном, вновь стерев все следы усталости с лица. Крона довольно улыбнулась про себя, но ничего не сказала. – Ой, не скромничай, – скорчив смешную рожицу, Де-Лия потянулась через стол с пятизарядниками и ткнула Крону в плечо. – Тебе же будет пятью-пять. Такой день должен быть особенным. – Да, но до него еще несколько месяцев. – И что? Зная тебя, уверена, что бы ты ни захотела, это еще надо будет постараться найти. Поэтому и спрашиваю пораньше. Так что? Говори. Наверняка что-нибудь магическое. Ты всегда пускаешь слюни перед лавками магов-чародеев, когда ты думаешь, что я не вижу. – Нет, все заряженное магией – слишком дорого. Мне не надо… – Дело не в том, что тебе надо или не надо. Мы с мамой хотим сделать тебе хороший подарок, так что, ради святой богини, просто скажи. Когда это Де-Лия подглядывала за ней в квартале магов-чародеев? Была у сестрицы одна хитрость, которую она никак не могла полностью постичь. – Да, есть парочка масок. Но ни одна из них не пригодна для регулятора. – Ну не все же должно быть связано с работой. Крона застенчиво склонила голову. То, как Де-Лия смотрела на нее, нетерпеливо и искренне, было приятно. – Это маска художника. Он писал эти потрясающие импрессионистские фрески. Ты наверняка видела одну – на южной стене здания архива. Та – с голубыми птицами? А еще я нашла маску виолончелиста. Но что мне с ней делать без виолончели? – Ты хочешь играть на виолончели? – озадаченно спросила Де-Лия, не скрывая удивления. – Ну, я всегда хотела научиться играть на каком-нибудь инструменте. Ведь… Мама больше не играет для нас на мандолине. На самом деле это была прихоть. Прекрасная мечта. Нечто приятное, спокойное, мирное – то, чего ей катастрофически не хватало в последнее время. – Хм. Вот уж не ожидала, – Де-Лия одобрительно кивнула, затем подняла вверх большой палец и вернулась к полировке стволов своего пистолета. – Но это даже здорово. Есть выбор. А когда все закончится, мы с тобой – ты и я – выберем день и подумаем о посмертных масках. Договор? – Договор. – Вот и славно. В груди у Кроны разлилось тепло. Они уже сто лет никуда не ходили вместе – просто так – не из-за мамы, не по делам и не по работе. Еще один повод, как можно скорее закончить это дело. * * * Кроне страшно не хотелось идти к Тибо домой, но он не отреагировал на оставленный ею знак – уже дважды. Накануне ночью ей приснился еще один кошмар, оставив в душе тревогу. Ей снова приснился цветок, но на этот раз из него не вырастал варг, а сам цветок использовал свои лепестки, как щупальца, вцеплялся в нее, пытаясь втянуть ее внутрь, растворить и съесть, как одно из гигантских плотоядных растений в Асгар-Скане. Да, ей нужна была информация от Тибо, но ей также хотелось, чтобы ее по-дружески выслушали. Ей надо было с кем-то поговорить – с тем, кто сможет успокоить ее после таких ужасных событий. Шел уже пятый день расследования, и за неделю расцвели целых два цветка. Она не могла терять время и рисковать в ожидании новых жертв. Она оставила Тибо еще один знак, ждала его в назначенном месте, в назначенное время, но он так и не пришел. На него это было непохоже – он никогда не игнорировал ее просьбы. Что-то было не так. Кроне страшно не хотелось идти к нему домой, но отчаянные времена требовали отчаянных мер и все такое. Она попыталась убедить себя, что идет к Тибо домой не из-за того, что переживает. Переживает, конечно, но не за него. Ей нужна информация – и нужна срочно, чтобы предотвратить дальнейшее появление цветов из человеческой плоти. Тибо не знал, что она знает, где он живет. По крайней мере она была почти уверена, что не знал. Если бы он узнал, то, скорее всего, переехал бы. Она выяснила, где он живет, несколько месяцев назад, когда проследила за ним после ссоры. Она была уверена, что он солгал ей, что не знает, где находится пропавшая диадема, и она попыталась вырвать из него правду более настойчиво, чем делала обычно. И ему это не понравилось. Он разозлился и потерял бдительность. Ему не удалось вернуться назад или провести время в квартире для встреч. И он явился прямиком сюда, в это ветхое здание, увидев которое, она удивилась. Сначала она подумала, что это и есть квартира для встреч. Комплекс был настолько обветшалым, что сильный порыв северного ветра, казалось, разрушит его. В местах вроде этого вечно зияли провалами разбитые окна – как знаки отличия. Квартиросъемщики ругались друг с другом, независимо от того, на каком этаже жили. Здесь было полно бродячих собак и кошек. А еще здесь собирались бродяги и бездомные. На подоконниках и в нишах не сохранилось ни одного витража. По гребню крыши здания вились толстые ленты из резного камня, когда-то придававшие зданию некое подобие стиля. Теперь они все покрылись выбоинами и трещинами. Огромные куски камня грозились свалиться на улицу и раздавить прохожих. Как мог кто-то, такой чистенький и соблазнительный, как Тибо, жить в таком ужасном месте? Потом она еще несколько раз проследила за ним, и он всегда возвращался сюда. Она знала, как он выглядит, когда возвращается домой после тяжелого дня. Когда Тибо шел на явочную квартиру или в любовное гнездышко, он вел себя совсем по-другому. Когда же он возвращался сюда, все его напряжение испарялось. Он двигался более легко и энергично. Эти стены были его храмом, святилищем, хотя понять это было трудно. Когда она подошла к пятиэтажному зданию, она заколебалась. Может, ей не стоило приходить сюда без формы. Она оделась, как для обычной встречи в парке – на людях, и здесь – в этой крысоловке – чувствовала себя неуютно. В «доспехах» ей было бы спокойнее – в плаще или в чем-нибудь таком. Тонкий шарф, в котором она пришла в парк, едва ли послужит ей надежной защитой. Но если бы она заявилась к нему в форме регулятора, он бы ее ни за что не простил. Конечно, это не означало, что она должна отказываться вообще от любой защиты. Благодаря форме она чувствовала себя в безопасности. Обычная же одежда – простая, но женственная – открывала не только ее лицо, хотя и была скромной, и означала, что она человек, а не рука государства. Сначала ей захотелось вернуться домой и переодеться, но потом она решила, что ведет себя глупо и не хочет тратить время. Пока она поднималась по лестнице полуразвалившегося здания, ступени стонали. Непривычно поскрипывали под тяжестью шагов, а по-настоящему стонали, как живое существо в агонии, а не на сгнившие куски дерева. Все здание выглядело полумертвым. Краска, а, может, и бумага – трудно было сказать – отслаивалась от стен внутри, как старая кора. В воздухе витали застарелые запахи влажной гнили и мочи, и Крона едва не развернулась и не сбежала, поджав хвост. Но кругом стояла тишина. Она привыкла, что в таких местах жизнь бьет ключом – люди кричат, родители зовут детей, играющих внизу. Но здесь было слишком спокойно. На площадке первого этажа сидел грязный ребенок. Он чем-то напомнил ей Эстебана, хотя был значительно младше. Эстебана, который был так напуган. Тело первой жертвы, конечности, тянувшиеся вверх, к птицам, устроившимся на стропилах склада, мелькнуло перед ее мысленным взором. – Ты знаешь, кто здесь живет? – тихо спросила она. – Я ищу человека, высокого, с очень светлыми волосами. И люди… – она заколебалась. – Люди считают, что он очень красив. Ребенок осмотрел ее с головы до ног, отметив отсутствие дыр на одежде и красивую прическу. Скорее всего, она была единственной женщиной, которая когда-либо с ним разговаривала. Ей снова захотелось спрятаться за своей униформой. Она привыкла к настороженным, недоверчивым взглядам, когда носила шлем. На такой улице, простой и без прикрас, она обычно слышала только вопли людей, у которых не было дома. А здесь был только маленький ребенок – чуть старше младенца и совсем один… из-за этого она чувствовала себя совершенно не в своей тарелке… Она надеялась, что взрослые обитатели просто спрятались и не покажутся на глаза. – Ему нравятся заводные игрушки, – сделала она еще одну попытку. – Наверное, их у него много. Такие маленькие механические штуки? Мальчик кивнул в знак того, что понял, и протянул пухлую ручку. Она не сразу поняла, чего он хочет. Но потом до нее дошло, что именно ему нужно. Она достала пятисекундный диск и осторожно вложила ему в ладонь. – Иди по ступенькам, – сказал он, указывая вверх на лестницу. – Дверь восемь-восемь. – Спасибо. Случайно напугав бездомную кошку и перебравшись через кучу мусора, Крона оказалась у двери, помеченной двумя восьмерками. На некогда зеленом дереве было криво нацарапано число – как курица лапой. Ничего здесь не указывало на Тибо. Это место не было ни роскошным, ни элегантным, ни искусным, ни обезоруживающим. Почему он его выбрал? С трепетом и глубоким вздохом Крона постучала. Никто не ответил. Возможно, его не было дома. Он мог быть в тысяче разных мест по всему Лутадору. Он мог смеяться вместе с разукрашенной любовницей в соль-клубе, мог облачиться в дорогой прикид, прикинувшись джентльменом, или проворачивать какую-нибудь аферу с ничего не подозревающей парочкой, одновременно ухаживая за ними обоими. Он мог и страдать где-нибудь. Бороться за свою жизнь где-нибудь на задворках. Он мог снова попасться в лапы Дозора из-за дел, в которые втравила его Крона, да сохранят его Пятеро. Не было вообще никаких причин считать, что он был дома. Но хлипкая дверь вдруг распахнулась, явив Кроне Тибо во всей своей…