В этот раз он, казалось, и не заметил, что сказал что-то непристойное. – Пожалуйста, садись, – продолжил Себастьян, указывая на кресло напротив того, которое занял сам. Кресла вне всяких сомнений являлись парой. Вздохнув, она села, осматривая комнату. Помещение было обустроено так, чтобы дополнять курение крепких сигар, как коньяк дополняет курение крепких сигар – крепким послевкусием и мягким янтарным оттенком. Деревянные полотна на стенах были покрыты стойким лаком, чтобы не впитывать ароматы, которые могли вступить в противоречие с тем, чем наслаждались посетители. Произведения искусства в позолоченных рамах тоже были накрыты стеклянными футлярами. Все в комнате было тщательно продумано и обставлено с утонченной легкостью, как и мужчина перед ней. И снова она почувствовала себя совершенно не на своем месте. Между стульями стоял небольшой столик, в центре которого расположился серебряный сервировочный поднос с цукатами, мясными закусками, твердыми сырами и хлебом. Мелани взяла курагу. – И как? Сработало лекарство? – спросил он, внезапно снова вставая. Он нервничал, и беспокойство волнами катилось по нему, пока он шел к бару, где стояли коробки для сигар и хьюмидоры. Из кувшина он налил немного воды в хрустальный бокал и подал Мелани. – Пока трудно сказать, – сказала она, взяв стакан. – Она давно болеет. Потребуется время, чтобы симптомы исчезли. Он хмыкнул и задумчиво кивнул, наливая себе воду. – Что мы… что нам теперь делать? Мелани смотрела в свой стакан, видела, как хрусталь искажает ее пальцы. – А есть что-нибудь покрепче? – А тебе не хочется сохранить ясную голову, пока мы строим планы? – Наверное, нет. Не хочется. Он торжественно кивнул, сжал губы в тонкую линию, подошел к другому шкафу, вытащил несколько бокалов и закупоренных бутылок. – Признаюсь, у меня нет любимого напитка, пригодного для разработки преступных схем, – произнес он. Она выдавила смешок. – А что-нибудь игристое есть? – Оно же для праздников… – Лучше изобразить фальшивый праздник, чем погрязнуть в… в… спасите нас Пятеро… что же мы натворили? Хлопнула пробка, и она подпрыгнула. – Тогда вот вам шампанское, – заявил он. – О, я не думала… я, в общем-то, пошутила. Оно же, наверное, дорогое. – В лагере для заключенных выпить нам никто не предложит, – сказал он, пожав плечами. Он наполнил еще два бокала и снова тяжело опустился в кресло, прежде чем передать ей шампанское. Затем поднял бокал и произнес тост: – За незнакомцев, которые совершают ошибки, что меняют жизнь. Он слишком широко улыбнулся, будто заставлял себя быть веселым и безрассудным – будто это полностью противоречило всему, что было для него нормой. До сих пор он был сдержанным, осторожным человеком. Несомненно, последние двадцать четыре часа сбили его с ног так же быстро, как и ее. – За… да, за это, – пробормотала она, нерешительно и неловко поднимая свой бокал. По правде говоря, она пробовала алкоголь всего лишь три раза за свою жизнь, и все три раза это было пиво соседей. Она поднесла бокал к носу и сразу же пожалела: шипящие пузырьки раздражали носовые пазухи и пахли горечью. Она сделала небольшой глоток и сморщила нос – во рту у нее стало сухо. – Что, так вкусно, да? – спросил он, и сам скривив губы. – Мне больше нравится красное вино, – признал он. Оба замолчали, уставившись в напитки, разглядывая стены. Они были готовы смотреть куда угодно, только не на друг друга. Они оба тянули время и понимали это. – Что, если… если совершить еще одно преступление? – предложила она в порядке эксперимента. – Чтобы скрыть то, что сделали мы? Что, если я верну маску… а затем кто-нибудь ее украдет? И она исчезнет. А потом ее снова найдут. И тогда им придется только гадать, как она оказалась в таком состоянии? Ей не понравилось, как легко ее разум предложил выход. Как быстро она пришла к мысли, что еще одно нарушение закона может все изменить… не исправить, нет, но запутать след. Облегчить ситуацию, в которой она оказалась. Раньше она никогда не нарушала закон. Почему же сейчас она без всяких угрызений совести думала, как ей совершить еще одно преступление? И как глубоко она в конечном итоге упадет? – Кто этот «кто-нибудь»? – скептически спросил он. – Я. Украду несколько масок, в том числе маску Белладино. А потом оставлю их в том месте, где их обязательно найдут. Ведь у владельца лавки есть страховка, да? И, скорее всего, он все равно получит маски назад. Как только регуляторы найдут их, они закроют это дело – ведь их волнует только магия и магические предметы. Но это отведет подозрения от меня. Зато. – Нет. Ты плохо соображаешь, и напиток тут не при чем. Регуляторы с большой долей вероятности придут за тобой, если ты предпримешь нечто настолько безрассудное, – сказал он. – Я не собираюсь поступать безрассудно, – спокойно сказала она. – Я составлю план. Подробный план. – Готов поставить десять к одному, что ты никогда в жизни ничего не крала, – сказал он. – Считай, что ты выиграл. – Так что, во имя Долины, заставляет тебя думать, что ты сможешь совершить что-то подобное? Ограбление. Да брось ты… – То! Я сделаю все, чтобы моя мать была в безопасности. Она изо всех сил сжала бокал так, что побелели костяшки пальцев. Она не могла позволить себе сдаться. Дон-Лин нуждалась в заботе, нуждалась в ком-нибудь, кто бы за ней ухаживал. – Все, что угодно. И у меня все получится. Он вздохнул, потер глаза. – Я не позволю, чтобы ты одна этим занималась. – Не говори глупостей. Я и так уже протащила тебя через грязь – слишком глубоко. Может, мне вообще не стоило говорить тебе, о чем я думаю. Мне стоило… – Это я сотворил с тобой такое, – сказал он, указывая на ее лоб. – Я извлек магию из священного предмета. Я… – Ты же не специально. Я не виню тебя, Себастьян. – Это не имеет значения. Я сам себя виню. Я сделал это, и я никогда себя не прощу, если позволю тебе расхлебывать последствия в одиночку, – он сжал челюсти. – Скажи мне честно. Ты действительно считаешь, что сможешь придумать план? Такой, чтобы нас не схватили и не бросили сразу в шахты? – Да, – уверенно произнесла она, чувствуя эту уверенность внутри. Она могла это сделать, потому что она должна это сделать. – Может… может, это даже не будет похоже на преступление. Может, к тому времени, когда выяснится, что произошло на самом деле, наш след давно остынет. – Да как, во имя Долины, мы с этим справимся? – Белладино, – сказала она. – Он знал кое-что… И я… Теперь я тоже кое-что знаю. О снотворном и галлюциногенах. О таких средствах, которые размывают воспоминания, развязывают язык и ослабляют хватку. Он пристально уставился на нее. Посмотрел по-настоящему, заглянув глубоко в глаза, удерживая ее взгляд как можно дольше. Тогда она тоже внимательно посмотрела на него. Но увидела в его взгляде вопросы и страх. Удивление и сомнение. Но не это заставило ее отвести взгляд – а то удивительное доверие, которое она увидела в глазах Себастьяна. Он не знал ее, совсем не знал. Как же он мог так смотреть на нее? – А, может, мы заставим его думать, что он заключил сделку? Что он дал маски напрокат кому-то другому, а не нам? – спросил он. – Нам нужно оставить деньги. – У меня есть деньги. – О, Себастьян… – Я впутан во все это, как и ты. И я в этом заинтересован, и, если я могу внести деньги, так тому и быть. Только… Только скажи мне одно. Честно. Прежде чем мы продолжим. – Да? – Мы никому не причиним вреда? – тихо спросил он, едва ли не шепотом. – Нет, – быстро ответила она. – Конечно, нет. Никогда.