Над озером повис густой утренний туман, напоминавший дым; очертания деревьев за окном то исчезали, то снова появлялись. Прогремел еще один ружейный выстрел, на этот раз ближе. С самого рассвета она слышала пальбу, и, возможно, обречена слушать ее весь день, до наступления сумерек, потому что сегодня первый день ноября. Наступил сезон охоты. Видимо, там в лесу бродит какой-то человек с ружьем, полуслепой от тумана, и пытается попасть в воображаемую тень белохвостого оленя. – Думаю, не стоит стоять на улице и ждать автобуса, – сказала Клэр. – Я сама отвезу тебя в школу. Ной сидел, ссутулившись, за столом, накрытым к завтраку, и молчал. Он зачерпнул еще одну ложку хлопьев и принялся чавкать. Ее сыну уже четырнадцать, а он до сих пор ест, как двухлетний малыш – стол забрызган молоком, а крошки от тоста усыпали пол вокруг его стула. Он ел, не глядя на нее, как будто посмотреть на нее значило встретиться взглядом с Медузой Горгоной. «Ну, посмотрел бы он на меня – и что? – насмешливо подумала Клэр. – Мой дорогой сынок и так уже обратился в камень». – Я отвезу тебя в школу, Ной, – повторила она. – Да ладно. Я доберусь на автобусе. – Поднявшись из-за стола, он прихватил свои рюкзак и скейтборд. – Эти охотники толком не видят, куда палят. Надень хотя бы оранжевую шапку. Тебя, по крайней мере, не перепутают с оленем. – Но она же дурацкая. – В автобусе снимешь. А сейчас надень. – Она взяла с полки в прихожей вязаную шапку и протянула сыну. Он посмотрел на шапку, а потом наконец на Клэр. За год он вытянулся сразу на несколько сантиметров, и теперь они были одного роста и могли без труда смотреть в глаза друг другу, в этом смысле ни у сына, ни у матери преимуществ не было. Интересно, неужели Ной так же остро ощущает это физическое равенство, как она сама? Когда-то Клэр могла обнять его, и мальчик отвечал ей тем же. Но ребенок вырос, и пухлое тельце обросло мышцами, а лицо сузилось, и его черты приобрели резкость и угловатость. – Будь добр, – попросила Клэр, протягивая сыну шапку. В конце концов Ной тяжело вздохнул и натянул шапку на свои темные волосы. Она еле сдержала улыбку: шапка действительно выглядела по-дурацки. Клэр окликнула сына, когда тот уже было двинулся к выходу: – А поцеловать на прощание? Он обернулся и с недовольным видом едва коснулся губами ее щеки, после чего скрылся за дверью. «С объятиями покончено, – печально думала она, из окна наблюдая за тем, как мальчик бредет к дороге. – Теперь только рычим, пожимаем плечами или просто молчим». Ной остановился под кленом возле подъездной аллеи, снял шапку и, засунув руки в карманы, ссутулился от холода. На нем не было куртки, только тонкая серая фуфайка – при трех-то градусах тепла. Мерзнуть – это круто. Клэр с трудом поборола желание выбежать на улицу и укутать его в пальто. Она дождалась прибытия школьного автобуса. И теперь наблюдала, как ее сын, даже не оглянувшись, забирается в автобус, как идет по проходу и занимает место рядом с какой-то девочкой. «Кто она? – промелькнуло в голове у Клэр. – Теперь я даже не знаю, как зовут друзей моего сына. Я превратилась всего лишь в крохотный уголок его вселенной». Она знала, что так и будет, отчуждение неизбежно, как и стремление ребенка к независимости, но не была готова к этому. Перемена произошла внезапно, как будто милый мальчик вышел однажды из дома, а вместо него вернулся незнакомец. «Ты – все, что у меня осталось от Питера. Я не готова потерять и тебя». Автобус с грохотом двинулся прочь. Клэр вернулась на кухню и присела к столу допить свой едва теплый кофе. В доме было пусто и тихо, словно здесь по-прежнему царил траур. Она вздохнула и раскрыла свежий номер еженедельной газеты «Транквиль». «Стадо здоровых оленей предвещает удачную охоту», – гласила передовица. Отстрел начался. Тридцать дней на то, чтобы завалить оленя. По лесу снова прокатилось эхо выстрела. Клэр пролистала газету, остановившись на полицейской хронике. Здесь не было сообщений о беспорядках, сопровождавших празднования Хэллоуина накануне вечером, не говорилось о семерых шумных подростках, задержанных за то, что их ежегодное колядование по случаю праздника зашло слишком далеко. Зато среди заметок о пропавших собаках и украденных дровах, в рубрике «Нарушители», значилось ее имя: «Клэр Эллиот, сорок лет, управляла автомобилем с просроченным талоном техосмотра». Она так и не успела отогнать свой «Субару» на техосмотр; сегодня придется ездить на пикапе, чтобы избежать очередного упоминания в прессе. Она с раздражением перевернула страницу и принялась изучать прогноз погоды – холодно и ветрено, от трех до пяти градусов тепла днем и от двух до четырех мороза ночью. И в этот момент зазвонил телефон. Она встала, чтобы снять трубку. – Алло. – Доктор Эллиот? Говорит Рейчел Соркин с шоссе Тодди-Пойнт. Здесь несчастный случай. Элвин только что выстрелил сам в себя. – Что? – Ну, знаете, этот идиот Элвин Клайд. Он вторгся в мои владения – охотился за бедным оленем. Зверя он убил – такого красавца и прямо на моей лужайке. Ох уж эти тупые охотники со своими дурацкими ружьями! – Так что с Элвином? – Ой, он споткнулся и прострелил себе ногу. Надеюсь, это послужит ему уроком. – Ему немедленно нужно в больницу. – Понимаете, в этом-то и проблема. Он не хочет в больницу и не разрешает мне вызвать «скорую». Просит, чтобы я отвезла его домой, вместе с оленем. Я, конечно, не собираюсь этого делать. Как мне быть? – У него сильное кровотечение? Клэр слышала, как Рейчел окрикнула нарушителя: «Эй, Элвин! Элвин! Кровь сильно идет?» Затем женщина вернулась к телефону: – Он говорит, что все в порядке. Он просто хочет, чтобы его отвезли домой. Но я не повезу его, тем более с оленем. Клэр вздохнула. – Думаю, я могу подъехать и осмотреть его. Вы живете на шоссе Тодди-Пойнт? – Да, примерно в километре от Валунов. На почтовом ящике стоит мое имя. Когда Клэр на своем пикапе свернула на шоссе Тодди-Пойнт, дымка начала рассеиваться. За рядами белых сосен просматривалось озеро Саранча; над ним, словно пар, поднимался туман. Но солнечный свет уже пробивался сквозь пелену, раскрашивая золотом рябь воды. На противоположном, северном берегу озера сквозь пальцы тумана виднелись летние коттеджи, большинство которых были заколочены на зиму – их состоятельные владельцы уже разъехались по домам, в Бостон и Нью-Йорк. Южный берег, вдоль которого ехала Клэр, был застроен домиками попроще – тесные хижины, многие из которых состояли всего лишь из двух комнат, терялись в зарослях деревьев. Она миновала Валуны – спуск к озеру, сооруженный из нескольких гранитных глыб; здесь в летнюю пору собираются и купаются местные подростки – и вскоре заметила почтовый ящик с надписью «Соркин». Ухабистая проселочная дорога привела ее к дому. Странное, причудливое строение с нелепыми пристройками и невероятным количеством выступов и углов в самых неожиданных местах. И над всей этой конструкцией возвышалась остекленная башня, которая напоминала пропоровший крышу кусок горного хрусталя. Эксцентричной женщине и дом полагался эксцентричный, а Рейчел Соркин в Транквиле считали чудной дамочкой – удивительная черноволосая женщина раз в неделю появлялась на городских улицах в неизменной багровой пелерине с капюшоном. Именно в таком доме и должна была обитать дама в пелерине. Прямо у крыльца, возле аккуратных грядок с зеленью, лежал мертвый олень. Клэр выбралась из пикапа. Тотчас же две собаки выпрыгнули из леса и, рыча и лая, преградили ей путь. «Охраняют добычу», – решила она. Рейчел вышла из дома и прикрикнула на собак: – Пошли вон, чертовы твари! Идите домой! – Она схватила с крыльца метлу и, выставив ее вперед, словно копье, помчалась вниз по ступенькам с такой скоростью, что ее длинные черные волосы разметались в разные стороны. Собаки попятились. – Ха! Вояки! – произнесла Рейчел, делая выпад метлой. Псы ретировались в сторону леса. – Эй, оставь в покое моих собак! – закричал Элвин Клайд, приковылявший на крыльцо. Элвин мог бы служить иллюстрацией эволюционного тупика: пятидесятилетний кусок жира, обернутый во фланель и обреченный на пожизненное холостячество. – Они никого не трогают. Просто присматривают за оленем. – Элвин, у меня для тебя новость. Ты убил это несчастное создание на моей территории. Так что оно принадлежит мне. – На черта тебе олень? Вегетарианка проклятая! – Как нога, Элвин? – вмешалась Клэр. Он перевел взгляд на доктора и прищурился, будто не ожидал ее появления. – Я просто споткнулся, – ответил он. – Невелика беда. – Пулевое ранение – это всегда опасно. Могу я взглянуть? – Мне нечем заплатить… – Он замолчал; его лохматая бровь лукаво взлетела вверх – видимо, в голову пришла неплохая мысль. – Может, оленинки хотите? – Мне просто нужно убедиться, что кровотечение не опасно для жизни. А расплатитесь в другой раз. Могу я посмотреть вашу ногу? – Если вам так хочется, – сказал он и поковылял обратно в дом. – Да уж, это большая радость! – заметила Рейчел. На кухне было тепло. Рейчел подкинула в печь березовое полено; стоило ей захлопнуть чугунную створку, из топки пахнуло сладковатым дымком. – Давайте посмотрим ногу, – предложила Клэр. Элвин поковылял к стулу, оставляя на полу кровавые следы. На обтянутой носком ступне возле большого пальца виднелась дыра с неровными краями, словно шерстяную ткань прогрызла крыса. – Мне совсем не больно, – заявил он. – Если хотите знать мое мнение, из-за этого не стоит такой сыр-бор устраивать. Клэр опустилась на колени и осторожно сняла носок. Шерсть отходила с трудом, и в этом была повинна не столько кровь, сколько пот и омертвевшая кожа. – О боже! – ужаснулась Рейчел, зажимая нос рукой. – Ты когда-нибудь меняешь носки, Элвин? Пуля пробила участок между первым и вторым пальцами. Клэр обнаружила выходное пулевое отверстие на подошве стопы. Кровь из него уже почти не сочилась. Стараясь не дышать, чтобы не вырвало, Клэр проверила, как двигаются пальцы, и постановила, что нервы не задеты. – Вам нужно будет каждый день промывать рану и менять повязку, – сказала она. – И придется сделать укол от столбняка, Элвин. – О, мне уже делали. – Когда? – В прошлом году, старик Помрой делал. После того как я сам в себя выстрелил. – Это что, каждый год случается? – В тот раз я прострелил другую ногу. Да ничего страшного.