– Ничего такого, парень, просто моя дочь – это запретная зона. – Рейд забрался в кабину и хлопнул дверцей. – Да она тебе даже не дочь! – закричал Ной; он знал, что его не услышат за ревом надрывающегося мотора. Когда пикап сделал круг, выруливая со двора, Ной в последний раз увидел профиль Амелии в пассажирском окне и ее испуганный взгляд, устремленный в лобовое стекло. 6 Первые снежинки, кружась между голыми ветвями деревьев, припорошили место раскопок. Люси Оверлок посмотрела на небо и сказала: – Этот снег, надеюсь, не надолго? Он должен прекратиться, иначе он нам все испортит. – Да он уже тает, – обнадежил ее Линкольн. Ему, столько лет прожившему в лесах, достаточно было втянуть ноздрями воздух, чтобы угадать, что снег скоро кончится. Эти хлопья были всего лишь осторожным шепотом, предупреждением о том, что зима не за горами. Снег ему не досаждал; Линкольн спокойно воспринимал все неудобства, связанные со снегопадами, когда приходилось и дорогу лопатой чистить, и машину откапывать из-под завалов, и ночи коротать без электричества из-за обрыва проводов. Вот только темноту он не любил. А зимой слишком рано темнело. Дневной свет уже угасал, и деревья черными косыми полосами выделялись на фоне неба. – На сегодня, пожалуй, хватит, – решила Люси. – Упакуем тут все и будем надеяться, что до завтра сугробы вырасти не успеют. Теперь, когда кости уже не представляли интереса для полиции, Люси и ее помощники из числа студентов-дипломников приняли на себя ответственность за сохранность раскопок. Двое студентов затянули рабочую зону брезентом, закрепив его колышками. Тщетная предосторожность – какой-нибудь лесной мародер, например енот, мог одним махом сорвать брезент. – Когда вы здесь закончите? – спросил Линкольн. – Мне бы хотелось провести здесь несколько недель, – ответила Люси. – Но, раз погода портится, придется поторопиться. Первые серьезные заморозки – и придется ждать следующего сезона. За деревьями промелькнули огни фар. Линкольн увидел, что во двор Рейчел Соркин заезжает еще одна машина. Он поспешил через лес к дому. За последние несколько дней лужайка перед домом Рейчел превратилась в автостоянку. Рядом с автомобилем Линкольна примостились джип Люси Оверлок и старенькая «Хонда», по-видимому, принадлежавшая какому-то студенту. А чуть дальше, прямо поддеревьями, припарковался еще один автомобиль – темно-синий «Вольво». Узнав его, Келли приблизился со стороны водительской дверцы. Стекло немного опустилось. – Линкольн, – приветствовал его женский голос. – Добрый вечер, судья Китинг. – Есть время поговорить? Линкольн услышал, как щелкнул автоматический замок на дверях. Он обошел автомобиль и сел на пассажирское сиденье. Некоторое время их окружала тишина. – Что-нибудь еще обнаружили? – поинтересовалась она. Судья смотрела прямо перед собой, словно выглядывая что-то среди деревьев. В темном салоне автомобиля ее морщин почти не было видно, и она выглядела куда моложе своих шестидесяти шести лет. Моложе и мягче. – Там было всего два скелета, – сказал Линкольн. – Оба детские? – Да. Доктор Оверлок считает, что возраст примерно девять-десять лет. – Смерть не естественная? – Нет. Обе смерти насильственные. Последовала долгая пауза. – И когда это случилось? – Это не так-то легко определить. Придется поработать с теми предметами, которые нашли вместе с останками. Они откопали несколько пуговиц, ручку гроба. Доктор Оверлок полагает, что, возможно, это часть семейного кладбища. Она задумчиво молчала. Следующий вопрос прозвучал тихо и осторожно: – Выходит, останки совсем старые? – Им примерно сто лет. Она глубоко вздохнула. Возможно, Линкольну это только почудилось, но ее поза больше не казалась напряженной. Она как будто испытала облегчение, и ее голова откинулась на подголовник. – Сто лет, – повторила она. – Тогда не стоит и волноваться. Это не… – Нет. Это другая история. Судья по-прежнему смотрела прямо перед собой. – И все-таки странное совпадение, верно? На том же берегу озера… – Она замолчала. – Интересно, не осенью ли это случилось? – Люди умирают каждый день, судья Китинг. Умирали они и все эти сто лет… их же надо было где-то хоронить. – Я слышала, на одной из бедренных костей обнаружили метку от топора. – Так и есть. – Люди начнут проявлять любопытство. Вспоминать. Линкольн уловил страх в ее голосе, и ему захотелось приободрить судью, но он не знал, как к ней подступиться. До Айрис Китинг трудно было дотронуться. Ее эмоциональный барьер был таким неприступным, что он бы не удивился, если, протянув руку, наткнулся бы на броню. – Это было очень давно, – проговорил он. – Никто уже не помнит. – Этот город все помнит. – Помнят очень немногие. Старики. А им вряд ли захочется ворошить прошлое. Так же, как и вам. – И все-таки это достояние общественности. Да еще репортеры понаехали. Тоже будут выспрашивать. – То, что случилось полвека назад, не имеет отношения к нашей находке. – Думаете? – Она повернула к нему голову. – В прошлый раз все начиналось так же. Я имею в виду убийства. Все это случилось осенью. – Нельзя толковать каждый акт насилия как повторение истории. – Но история и есть насилие. – Взгляд судьи снова устремился вдаль, к озеру. Наступила ночь, и сквозь голые деревья виднелось только слабое свечение воды. – Разве вы не ощущаете, Линкольн? – тихо спросила она. – Есть что-то тревожное в этом месте. Не знаю, что именно, но я это чувствовала еще ребенком. Мне не нравилось жить здесь, даже тогда. А сейчас… – Она потянулась к ключу зажигания и завела двигатель. Линкольн выбрался из машины. – Дорога сегодня скользкая. Будьте осторожны. – Хорошо. Да, Линкольн, и еще… – Что? – Мне сказали, в Огасте новый набор по программе реабилитации алкоголиков. Это хороший вариант для Дорин. Если только вы сможете уговорить ее. – Я попытаюсь. Надеюсь, что-нибудь да получится. Ему показалось, что в глазах судьи промелькнула жалость. – Желаю удачи. Вы заслуживаете лучшего, Линкольн. – Я справляюсь. – Конечно. – И тут он понял, что это не жалость. В ее голосе звучало восхищение. – Вы один из немногих мужчин в этом мире, кто всегда со всем справляется. У гроба стояла фотография госпожи Горацио – с нее улыбалась восемнадцатилетняя девушка, почти красавица. Ной никогда не считал учительницу биологии красивой и уж тем более не думал о том, что когда-то она была молодой. В его понимании Дороти Горацио появилась на этот свет уже в летах, а теперь, после смерти, такой и останется навечно. В длинной очереди школьников он послушно плелся к гробу, мимо фотографии госпожи Горацио в ее прошлом воплощении, в образе живого человека, женщины. В его сознании это странно знакомое молодое лицо никак не вязалось с лишними килограммами, морщинами и седыми волосами. Сравнение поражало. Как и мысль о том, что на портрете она чуть старше Ноя. «Что происходит, когда мы стареем? – задавался он вопросом. – Куда уходит наше детство?» Мальчик остановился перед гробом. Он был закрытым – к счастью; Ной сомневался в том, что сможет спокойно смотреть на мертвое лицо учительницы. Страшно было даже представить, как она выглядела под этой крышкой из красного дерева. Ему не особенно нравилась госпожа Горацио. Если честно, совсем не нравилась. Но сегодня, увидев ее мужа и взрослую дочь, рыдавших у гроба, он понял удивительную вещь: даже таких, как госпожа Горацио, любят в этом мире. В полированной крышке гроба он увидел отражение собственного лица – спокойное и сосредоточенное. Эмоции были глубоко спрятаны под маской безразличия. На предыдущих похоронах он не мог собраться.