Мы переглянулись. Как в школе реально. Или как в детском саду. Но ответил за нас другой человек. – У меня есть предложение! – Тим даже с места встал. А сидел он, кстати, с Сашкой. Алена была в одиночестве за следующим столом. Мила, понимая, что сейчас последует новое издевательство, видимо напряглась. – Вместо «Новости принес» – «И пробрал его по…» – Так! – остановил его Петрович, пока роковое слово не было произнесено. – Я думаю, достаточно советов для Милы. Тим пожал плечами, мол, хотел как лучше, и сел на место, а Сергей Петрович отпустил Милу. Она даже возвращаться не стала к нам, собрала черновики и выбежала из библиотеки – дописывать, наверное. – Элла! Ты не хочешь попробовать? – Но… я… – Ты и в прошлый раз отнекивалась. Говорила, что ты бездарна и что якобы все так говорят про тебя. У меня сжалось сердце. – Серьезно? Я не помню. Оказывается, у моей сестры тоже были комплексы – как у любого нормального человека. Передо мной она хорохорилась, выпендривалась, высмеивала всех подряд, но только лишь затем, чтобы не показывать свои собственные слабые места. «Все так говорят». Мы часто обсуждали с родителями ее странное желание добиться известности. Она постоянно требовала, чтобы ее записывали в разные кружки. Но это было лет до тринадцати, потом, как я говорила, она пошла по другому пути. Но пару лет мы даже отходили на бальные танцы, а еще пытались попасть в художку, но нас не взяли – таланта нет. Но это бог с ним, я это знала и не стремилась стать художницей. А вот петь я любила. И некоторые – самые близкие, для других не пою – говорят, что у меня потрясающий голос. Элла дико бесится по этому поводу и запрещает мне петь. А я… без нее я бы просто не могла пойти на какой-нибудь конкурс вроде «Фабрики звезд» или «Народного артиста», или что там у них еще… Я бросила все эти передачи, когда точно поняла, что это не мое. Не в плане пения, а в плане эстрады, поклонников, известности и так далее. Тем более потом я полюбила тяжелую музыку, а на таких конкурсах обычно требуют исполнять попсу. – Ну а мы все помним, – показал Макаров рукой на других, и все закивали. – Ты обещала, что в следующий раз обязательно будешь участвовать. Ага, она обещала! Как будто знала, что выполнять ее обещание буду я! На негнущихся ногах я потопала в центр площадки. Господи, лучше провалиться… Вот бы у меня было какое-то устройство, портативная машина времени или пульт как в фильме «Клик». И я бы нажала, и уже все, кошмар закончился, я сижу на своем стуле возле Иринки и слушаю других. А на меня никто не смотрит. Все как я люблю. Вся проблема в том, что я не знала никаких песен. Я знала много стихов наизусть, но не читать же им Лермонтова? Тем более вдруг окажется, что кто-то знает эти стихи? Вряд ли в этом конкурсе самодеятельности высоко оценят плагиат. Хотя что я вру, я знаю очень много песен, но из любимых жаров музыки, то есть тяжелых, и все – на английском, которым я владею почти в совершенстве. Англичанка наша мне доверяла даже проверять домашку вместо нее. Надо придумать только, как этим воспользоваться. – Итак, напоминаю задание. Песня, которую, по твоему мнению, мог бы написать Павлецкий, если бы дожил до сегодняшнего дня. – Да, я поняла. Песня называется «Непрощенный». – Отлично. Все замолчали! Слушаем Эллу. – Что я испытал, что я узнал… Не будет света в том, что я показал… Никогда не видеть, никогда не быть… Что могло бы быть, то может сердце разбить… – пела я, представив себя Джеймсом Хэтфилдом. – Что я испытал, что я узнал… Не будет света в том, что я показал… Я не был свободен, я не был собой… Я непрощенный – от рожденья такой! – Было у меня небольшое хобби – рифмовать налету. Вспоминать текст песни, переводить мысленно на русский и одновременно рифмовать – довольно тяжелая задача, скажу я вам. Я быстро выдохлась. – Дальше я пока не дописала… – призналась я, скромно потупив глазки. – Элла, это потрясающе! – с восторгом выдал Петрович. – Думаю, я смогу тебе аккомпанировать. – Макаров взял пару аккордов, подтверждая свои слова. – И ты говоришь, что у тебя нет талантов? Ты серьезно? Кто внушил это тебе? За партами тем временем царила шокированная тишина. Мне бы поблагодарить бога за эти тридцать секунд триумфа, но я все еще хотела перемотать время и быть «отпущенной», как и Мила, и вот наступило будущее. К сожалению… – Я дико извиняюсь, – вклинился в поток красноречия Макарова Сашка, – это что,Metallica?TheUnforgiven? Боже, мне конец… Ну откуда среди поклонников Яна Павлецкого, русского рэпера, фанаты «Металлики»? Ну как я могла догадаться? Лучше бы Лермонтова читала… – Ну, перевод очень вольный, скажу я вам! – несся все дальше Саша, сложив руки на груди и откинувшись на спинку стула, глядя на меня с садистическим удовольствием. Было бы побольше пространства от стула до стола, он бы на последний свои ноги положил, как пить дать – настолько он довольный и расслабленный. – Ну ты же все-таки узнал! – зарычала я в ответ, борясь с желанием броситься на него и расцарапать эту симпатичную физиономию до крови. – Значит, не такой уж вольный! Боже, как я его ненавидела в ту минуту… Ну узнал ты текст песни, точнее не так: ну понял ты, что это перевод, ты промолчать не можешь? Ну кому от этого хуже? Я уверена, узнай об этом Джеймс Хэтфилд, он бы не обиделся на то, что я перевела его песню на русский язык и исполнила на каком-то драном концерте в какой-то отсталой деревне, на который явятся три калеки! И в суд бы тоже не подал: концерт благотворительный, я с этого никаких денег не получу! – У-у, – протянули Алена и Тим. – Плагиатом пахнет! – Тихо! – прикрикнул на них Петрович. – А вы знаете, что до того, как стать рэпером, Павлецкий выступал в рок-клубах и исполнял каверы… угадайте на кого? – На Пугачеву! – Тимур сам заржал над своей шуткой, аудитория ему была даже не нужна. – На классиков рока и металла. В том числе на «Металлику». Вы представляете, какую работу проделала Элла? Она собирала информацию о кумире по крупицам! Мало кто знает этот примечательный факт из биографии Павлецкого! Теперь я понимаю, почему у нее ушло на это столько времени! Браво! – Он снова хлопнул в ладоши. – Это ведь отсылка к началу его творческого пути. Концептуально – к началу любого творческого пути, ведь все ныне известные люди с чего-то начинали, искали себя, свой истинный путь. И находили себя через творчество других. Благодарю тебя, Элла. Ты будешь завершать концерт. Только нужно будет дописать еще строк шестнадцать… Покажешь мне вечером. – Хорошо. С триумфальным лицом я вернулась за стол, одарив по пути высокомерным взглядом Александра. Будет знать! Я хотела высидеть всю репетицию, чтобы попутно пообщаться с Ириной – шепотом, конечно, иначе не выйдет, – но она уткнулась в свой текст, то ли заучивая, то ли повторяя его, потому что, вызвав теперь Тимура, Сергей Петрович назначил Иру следующей. Тогда я подумала, что сейчас отличная возможность переговорить с Милой, а когда Ира освободится, уже с ней. Жалко, что я не смогу сидеть и глумиться над выступающим Тимом, а потом и Сашей, но расследование первично, с личной местью можно подождать. Отпросившись кивком в сторону двери, я по-тихому слиняла. Не знаю, правильно ли я считала ответный кивок Петровича, возможно, он кивал вовсе не мне, но никто меня не останавливал. Поднявшись по лестнице, я решила сперва зайти в свою комнату. И была ошарашена увиденным. Все мои вещи – кувырком! Рюкзак распотрошен, постельное белье на полу, даже наволочки сняты с подушек, матрас приподнят с кровати и сдвинут в сторону, дверцы шкафа открыты, ящики выдвинуты. Что-то оставалось внутри, что-то валялось, раскиданное по полу. Что у меня искали? Или это акт устрашения? Или просто маленькая гадость, чтобы я потратила время, собирая свои вещи и перестилая кровать. Кстати, нужно потребовать новый комплект постельного белья, кто знает, какими руками это трогали, да и поднимать это все с пола, пусть и с чистого ковролина, тоже не комильфо… В то же время как я объясню это хозяйке? Бедная старушка, я даже на женские дни сослаться не смогу: вряд ли она помнит, что это такое… В следующий момент меня пронзила острая, как лезвие заточенного ножа, мысль. Паспорт! Точно ли я его с собой не брала? Есть у меня привычка таскать везде документы, всегда иметь их при себе. Это еще с того раза, как маме стало плохо. Я вдруг подумала, что если упаду в обморок на улице, или лишусь памяти, или сразу в кому впаду, или грузовик меня на смерть переедет. Пока найдут, кто я и что я… А так, есть паспорт с именем и пропиской. Я живу именно по прописке, как и, наверно, большинство людей, поэтому моих близких быстро найдут. Да, знаю, что есть для таких целей телефон, но он может разбиться при падении, например, или его могут украсть до того, как меня найдут люди, действительно желающие оказать помощь. И вот, продумав свой хитрый план выдать себя за сестру, я догадалась, что иметь при себе документы в этом случае – весьма дурацкая затея. Но что если сунула машинально? Рюкзак я взяла, кстати, Элкин – конкретно тот, с которым она ездила сюда в мае, это я точно помнила, так что остаться в каком-то кармане по забывчивости мой паспорт никак не мог. В общем, пройдясь по всем вещам, паспорта я не нашла. Вроде я должна радоваться. Но если я все-таки машинально его сунула, то из этого следует, что преступник его украл. Но самое интересное в том, что сделать это мог далеко не каждый. Мила – первый кандидат. У нее было достаточно времени после ее выступления. В тот момент, когда я завтракала внизу, теоретически тоже могли все, кроме Иры и Тони. Хотя и Тони мог бы – если прямо-таки бегом, потому что после его ухода мы не так уж долго сидели с Иркой до прихода Петровича за нами. Когда мы зашли в библиотеку, все остальные были на месте. Вряд ли Макаров отправился нас искать, если бы еще кто-то отсутствовал в тот момент. Тем более он так и сказал «только вас нет». Есть еще бабушка. Да, у нее комната на первом этаже, но что ей мешает подняться? Старушка-то бойкая, не хромает, не кряхтит. Только вот мотивов у нее не предвидится. Мы все здесь с ее согласия. Меня (то есть Эллу) могли просто не приглашать на этот раз, и все. Это же относится к Макарову. В теории он мог прошманать мою комнату, зная, что я завтракаю, а потом явиться на кухню в притворном возмущении, но зачем присылать приглашение от имени Фонда? Нет, если кто-то не хочет видеть меня здесь, то это один из ребят. Леонеллы, кстати, сегодня на репетиции не было вообще. И про ее отсутствие Макаров ничего не сказал, а ведь она ночевала здесь, я же слышала вчера, как ей выделили комнату на первом этаже. Появилась вся такая таинственная прямо перед «Ночью страшилок». Кто она? Что она? Хоть я и не склонна к предрассудкам, но рэп обычно любят подростки и молодежь. Короче, решено. Сперва разбираемся с Милой, затем спускаемся на первый этаж к Леонелле. Выйдя из комнаты, я стала яростно барабанить во все двери подряд – кроме Сашиной, санузла и Ириной, разумеется. Одна из них отворилась. – Че надо? – строго спросила Мила. Я уверенно протаранила себе путь внутрь ее спальни. – Куда?.. – только и сумела она вымолвить. – Что ты искала в моей комнате? – Что? В смысле? – В том смысле, что ты перевернула все вверх дном! И это именно ты, так как остальные все еще на репетиции! – тут я лукавила, ведь я уже установила, что это могли сделать другие люди. Но мне казалось, что именно таким путем – агрессивным – я быстрее добьюсь от нее правды. – Полоумная! Сама насвинячила, а я виновата! – Что? Насвинячила? – Я даже рот открыла от этакой белиберды. – А ну идем! Не ожидая, впрочем, что она пойдет следом за мной, я схватила ее за руку и повела к себе. Мила сперва сопротивлялась, но, видимо, любопытство взяло вверх, и вторую половину пути до моей двери она проделала вполне бодро, едва меня не обогнав. – Ого! – Милка присвистнула даже. – Это кто? Ты что, лунатик? – Это не я, очнись! Когда я уходила на завтрак, этого не было! Кто-то что-то искал, сечешь? – А с чего ты взяла, что это я? – Господи, я же говорю: ты первая ушла с репетиции! Милка хмыкнула и скрестила руки на груди с выражением интеллектуального превосходства на лице. – Вот ты, Элка, как была тупая, так и осталась. Сама же сказала, что ушла на завтрак, а оттуда сразу в библиотеку. – Да, но все сидели уже на месте! – А вот и нет! Тимур выбегал из библиотеки где-то минут за десять-пятнадцать до начала. Уж не знаю, завтракала ли ты уже в это время. А вот Тоша наш вообще за секунду до вас с Петровичем забежал. – Он ушел с завтрака гораздо раньше, – вспомнив, поделилась я. – Вот-вот, так что не надо тут! Чуть что, сразу Мила! Я что вам, козел отпущения? Мало мне предков… – пока на меня выливался ушат экзистенциального подросткового бреда в стиле «меня никто не любит, пойду утоплюсь в пруду», я усиленно размышляла, особо ее не слушая, затем перебила. – Мила, но ведь главное в таких делах – мотив. И он есть только у тебя. – Что? Какой же это? – В глазах плескалось искреннее недопонимание. – Ну как же, ты ведь еще дуешься на меня за… ну… это… – Я внимательно смотрела на нее, надеясь, что хоть она прояснит ситуацию. Что это за розыгрыши? Что Элла делала с этими людьми? – Ну ты знаешь! – взмолилась я, подняв лицо к потолку. – Знаю, – хмыкнула она одним уголком губ. – Просто пытаюсь понять: неужели ты решила извиниться? Это что, конец света? – Да, Мила! Мне очень-очень жаль! – А еще мне очень жаль, что я не имею ни малейшего представления о том, за что извиняюсь. – Поверь мне. – Элка, ты ли это? – нахмурилась девушка. – Да я, я… Просто… кое-что случилось дома, и я немного изменилась. Посмотрела на себя со стороны, так сказать. – Я же должна как-то объяснить, откуда во мне такие перемены. Вот это будет официальной, так сказать, версией. На нее все и спишем. – Родители, что ль, отодрали наконец как сидорову козу? – с надеждой спросила она. – Да, и это тоже, – не стала я спорить. Милка заржала в экстазе. – А теперь скажи мне: ты устроила погром здесь? И записку подсунула с угрозами? – Я же ска… чего? – Она начала отвечать еще до того, как я добралась до записки. А теперь неподдельно удивилась. Я снова предъявила послание. Не его ли, кстати, искал злоумышленник? Понял, что оставил отпечатки? Или хочет, чтобы все считали меня сумасшедшей или выдумщицей? Не знаю, короче, чем он руководствовался, но вполне мог именно в этих целях все здесь перевернуть. Как хорошо, что в Эллиной кожаной юбке предусмотрены карманы…