На всякий случай я достала коробку с загадочным чаем из рюкзака и спрятала получше. А перед тем как уснуть, несколько раз поднималась и подходила к двери, чтобы проверить, точно ли заперла ее на ночь. После завтрака Сергей Петрович строгим голосом велел явиться всем на генеральную репетицию. Он явно был чем-то недоволен, для всех остальных причина оставалась загадкой, кроме меня. Я, как никогда, вызвалась первая, Макаров позволил, невзирая на то, что я по его плану должна завершать концерт, и спела все так, как надо (пришлось представить себе, что я в этой огромной библиотеке одна), все аплодировали, однако сам Петрович и слова похвалы не сказал. Коротко кивнул и заявил, что я могу быть свободна. Этого-то я и добивалась, потому что мне нужен был дом в моем полном распоряжении, вернее не весь дом, а второй этаж. Ирина попросила меня посмотреть ее выступление и вызвалась идти следом за мной, но я сделала вид, что у меня живот прихватило, и все-таки смылась с репетиции. Прежняя Соня никогда бы не смогла не то что выдумать такое, а сообщить об этом, даже когда это правда, она бы терпела и мучилась до последнего, но я была новой Соней. Точнее сказать, я была Эллой. Я уже не притворялась. Я чувствовала ее в себе. Итак, нужно поторопиться, пока Ирина не закончила выступать. Очень хорошо, кстати, что она освободится следующей, потому что я и с ней хотела поговорить. Но сперва нужно исследовать комнату, в которой раньше останавливалась Элла. Если я нашла ее браслет на кладбище, то, возможно, и что-то другое смогу отыскать в ее спальне. Мысли об этом приходили ко мне с того самого момента, как, ища туалет, я наткнулась на комнату с разобранной кроватью, но я их отбраковывала как глупые, отталкивала от своего сознания, словно надоедливых комаров, ведь при ремонте все, что можно было найти, уже бы нашли. И все же, скорее от безысходности, я решила проверить ее. Возможно, просто из-за уверенности, что эти мысли покинут меня, только когда выполню действие, которого они требовали. Итак, спальня. Больше моей, как уже упоминалось старушкой. Скорее всего, такая же, как и Сашина, просто за неимением мебели казалась еще просторнее. Гардероб, тумбы, стулья и кресла отсутствовали. Кровать разобрана, деревянные составляющие стоят прислоненными к одной из стен. Вдоль смежной стены стоит под наклоном матрас, обмотанный целлофаном. На полу светлый ламинат. У меня под ковролином точно такой же, его видно и у порога комнаты, и у окна, и еще где-то по углам, куда не доходит напольное покрытие. Я прошла внутрь, слыша, как мелкий строительный мусор хрустит под подошвами моих тапочек. Встав в центре комнаты, я огляделась. На трех стенах поклеены новые обои, возле четвертой стоит банка с краской. Видимо, тут собираются делать контраст. Обои серебристые с крупными розовыми и сиреневыми цветами, краска сиренево-лиловая, судя по крышке на банке. Наверняка к этой стене поставят изголовье кровати, я видела такое часто в голливудских фильмах. Я подняла глаза. Потолок побелен почему-то лишь наполовину, белая краска с грязными валиками валяется прямо в центре помещения на газетках. Итак, вроде ничего подозрительного. Ремонт как ремонт. Никаких тебе ниш и других мест, где можно устроить тайник. Но я знала сестру. Я знала ее очень хорошо. Еще когда я увидела матрас в целлофане, мне в голову пришла одна идея. Дело в том, что упаковка не выглядит заводской. Выглядит так, словно несколько больших пакетов разорвали, укрыли белый матрас и слепили кое-где скотчем между собой. Я подошла к нему ближе и присела, приглядываясь. Ага, вот и бледные пятна на матрасе. Так бывает, когда спишь на некачественном белье темного цвета. От человеческого пота ткань становится влажной и окрашивает матрас. Тут видно, что некогда стелили белье ярко-синего цвета, и ткань была окрашена без закрепителя, из-за чего и появились пятна на матрасе. А стало быть, Элла спала именно на нем. Не мудрствуя лукаво, я пустила в ход немного уже отращенные ногти и разорвала целлофан. Пройдясь по белому полотну, была разочарована, но потом наткнулась на тонкую, почти незаметную молнию в тон матраса сбоку. Это чехол! Наматрасник – или как там это называется. Я решительно расстегнула его и добралась до самого матраса. Ага. Элла осталась верна себе. Я еще помню, как она в детстве изуродовала свой беспружинный матрас таким же способом. Она просто вырезала из него клок – с краю, чтобы дыра не мешала спать. Или это все-таки сделала не она? Я понимаю, что гостей в этом доме было великое множество, но мне не кажется, что кто-то другой до этого додумается. В нише была флешка и прозрачный файл с какими-то бумагами, сложенными в несколько раз. Я распихала все по карманам, застегнула чехол и упаковала матрас обратно в целлофан – как смогла. Даже оторванные куски скотча помогли мне, перекочевав теперь в основные места разрыва. На всякий случай я приставила матрас к стене другой стороной, где целлофан почти не пострадал от моего вмешательства. Быстрым галопом я прибежала в свою спальню. Запершись изнутри, я развернула листы. Флешку, к сожалению, вставлять здесь было некуда. Хотя в библиотеке точно стоял компьютер, да и у Петровича есть с собой ноутбук. И все-таки флешка может подождать до понедельника, то есть уже завтрашнего дня (как быстро летит время!), когда я приеду домой. Итак, бумагами оказались отксерокопированные документы на дом и землю, смета строительства и договор с подрядчиком на баню и замок. Господи, как и говорил Саша! Откуда это у Эллы? Неужели она сама до всего этого додумалась? Где она нашла документы? Наверняка обыскала дом – кабинет Павлецкого или спальню старушки. На других же листах были отсканированные и распечатанные на цветном принтере старые фотографии. На них Ян Павлецкий и более молодой и стройный, но вполне узнаваемый Макаров. Вот уж к кому я теперь не пойду просить компьютер… Главное, что на всех этих фотографиях Макаров был с Павлецким на участке, в том числе на полке бани – в полотенцах вокруг бедер и смешных колпаках. Зачем это Элле? Она выяснила, что Макаров знал при жизни рэпера? Но тот и не отрицал этого, просто не говорил. А может, остальные это знают, только я не в курсе, ведь я тут новенькая… Тем более, если так подумать, ну зачем постороннему человеку создавать Фонд имени знаменитой персоны? Наверняка же были знакомы, я должна была сама догадаться. Но зачем тогда делать из этих фотографий такую тайну, прятать их в нутро матраса?.. Ничего не понимаю! – Элла просто решила поиграть в шпионов, вот и все, – со вздохом констатировала я. Я решила заняться вплотную документами, но тут мне помешали: дверь дернулась, затем дернулась еще – сильнее, будто пришедший сразу не догадался, что ее заперли изнутри, а затем раздался стук. – Элка, ты чего заперлась? Это была Ирина. Черт, как не вовремя! Забыв уже о том, что я сама жаждала с ней поговорить, я недовольно сморщилась, быстро сложила все листы и кинулась искать, куда их спрятать, одновременно крича: – Иду! Я переодевалась! Подбежав к гардеробу, я решила сунуть их в щель между ним и стеной комнаты, и тут заметила, что кто-то уже воспользовался этим довольно примитивным приемом и что-то туда спрятал. Что-то яркое и небольшое. Я потянулась рукой и извлекла на свет божий фотографию и какую-то открытку. Ира, не умеющая, по всей видимости, ждать, еще раз постучала, поэтому я шустренько впихнула бумаги туда же, откуда взяли эти предметы, и побежала открывать ей дверь. – Так ты в том же! – окинув меня взглядом, заявила внимательная девушка, просачиваясь внутрь. В руках у нее были две бутылочки питьевого йогурта. – Да, я думала, во что одеться, хочется что-то поудобнее и чтобы не жалко валяться на постели в этом, – стала я сочинять на ходу, – успела уже платье стянуть, но тут ты пришла, и, короче, я решила, что быстрее будет снова его напялить. – Ну окей. А я решила порепетировать нашу сценку, а то вдруг за пару месяцев забыли уже! – Чего порепетировать? – удивилась я. Боже, нужно еще раз внимательно перечитать программу на сегодня! Я надеялась, что кроме концерта самодеятельности ничего больше в этот день не будет! – Что это? – не успев ответить на мой вопрос, она заметила фотографию с открыткой у меня в руке. Блин, я ведь сама еще не успела посмотреть! Вдруг это что-то важное для расследования? Лучше это сделать без нее! – Да так, ерунда, – отмахнулась я, откидывая цветные картонки на прикроватную тумбочку, но бесцеремонная Ирина схватила их, усевшись на мою же кровать по соседству со мной. В итоге мы одновременно увидели следующее: на фотографии Наталья Церковина, умершая девушка, обнимает за плечо Бельского, а он ее – за талию. На ее теле видна еще одна рука, очевидно, на снимке было трое, но… Я не успела додумать свою мысль, как мне в ухо прилетело недовольное: – Она меня отрезала! – Это ты с ней справа? – догадалась я сразу. – Да! Вот моя рука! – Я пригляделась и увидела, что один край действительно не такой ровный, как другой. Да и размер итогового снимка нестандартный. – Вот ведь влюбленная дурочка! – покачала Ирка головой. – Влюбленная? – переспросила я и тут же все поняла. Ну конечно! Вот в чем прикол. Вот почему Саша так взъелся на Эллу за какой-то ее жестокий, по всей видимости, розыгрыш и вот почему винит в смерти Натальи. И вот почему ходит ночами на ее могилу. Выходит, он тоже ее любил? Почему-то от этой мысли мне сделалось нехорошо, сердце заныло, и привычные мысли о том, как плохо я вписываюсь в этот мир, стали набирать обороты, втягивая меня в жуткую воронку суицидальных идей. К сожалению, из-за депрессивных настроений я не сразу заметила, с каким подозрением на меня взирает «подруга». Она даже недопитый йогурт отставила. – Элка, что с тобой творится? Я твоя подруга, ты можешь мне все рассказать! У тебя амнезия, что ли? – Почему ты так говоришь? – Потому что ты сама втянула меня в этот дурацкий розыгрыш! – потрясла она найденной мною открыткой, которую я так и не удосужилась изучить. – Сама высмеивала Натку за то, что как собачка бегала за Сашкой! А теперь делаешь вид, что этого не помнишь? О господи! Нет, нет… Но непослушные руки уже тянулись к открытке – маленькой, розовой, в форме сердечка, которые обычно люди дарят друг другу на День Святого Валентина. Внутри было написано: «Наташенька, я все эти дни специально разыгрывал недовольство, раздражение и отстраненность, чтобы устроить для тебя самый лучший праздник! Приходи сегодня ровно в одиннадцать на пруд, тебя будет ждать романтический ужин! Твой Саша». – «Сегодня…» – прошептала я, начиная кое-что понимать. Я ведь еще возле могилы, глядя на памятник, отметила, что Церковина умерла в день своего рождения. Теперь картина начинает проясняться. Элла выманила ее из дома на ночь глядя и отправила на озеро, чтобы посмеяться над ней! Написала записку-поздравление от лица Саши, в которого та была влюблена! С Наташей случилось что-то ужасное там, в результате чего она покинула этот свет. Немудрено, что Саша винит себя. И Эллу. То есть теперь уже – меня. – Ой, ну перестань! Бедная моя! Только из-за непонятных слов Ирины до меня вдруг дошло, что я реву. Слезы бесшумным потоком хлынули из моих глаз, разъедая не только кожу лица, но и душу. Ирка прижала мою голову к своему плечу и принялась наглаживать. – Че тебя проняло-то так? Из-за того что она открытку твою не выбросила? Ну да, будто письмо на тот свет отправили… Грустно, конечно. Но мы не виноваты, Элка! Это ж просто шутка. Ты придумала, написала. Я под дверь подбросила. Ты Сашку отвлекала, чтобы она не смогла подойти к нему с прямым вопросом, а я – ее саму по той же причине. В подружки набилась. Так-то я сильнее должна ныть и реветь, получается? Ты же не строила из себя ее подружку. Хоть я это и делала по твоей просьбе… Так ведь она же мне совала эту открытку под нос и спрашивала: «Как ты думаешь, это не шутка? Он точно придет?» Мне так сложно было не заржать, не поверишь! Хотя теперь, конечно, не смешно уже… И вот я убеждала ее, что да, серьезно, я якобы подслушала его разговор с Тимом, он, мол, влюблен в тебя и все такое… Это ж мне пришлось говорить-то ей в глаза все! Пока ты там с Саньком, хм, развлекалась… А она смотрела на меня наивными распахнутыми глазищами и переспрашивала: точно? Правда? – Слушая ее, я рыдала все сильнее и сильнее. Хотя находиться в ее обществе было все противнее и противнее… – Ну и вот. Но мы же не хотели, чтобы так все вышло! Кто же думал, что она с горя утопится? – Чего?! – Я резко отстранилась, чтобы посмотреть на эту тварь своими покрасневшими, щиплющими, заплаканными глазами. – Чего, чего… Ты же не думаешь, что она сама утонула, как все говорят? Хотя прудик-то с сюрпризом… Мелко-мелко, а потом сразу обрыв. Каждый год алкаши тонут здесь, как местные говорят. И называют пруд проклятым. Но это ж сказки! Ее слова звучали будто в отдалении, и, хоть она и сидела по соседству на кровати всего лишь в десяти сантиметрах, они доходили до меня словно через километры… Всем моим естеством завладела хитрая, всеобъемлющая боль. Такая боль, с которой ты никак не договоришься, никакие сделки с совестью ею не будут приняты, она не уйдет. Да, это сделала не я. Это сделала она. Но я теперь – она и принимать должна ее целиком. – Ты можешь выйти? – Я не могла на нее больше смотреть. – А как же репетиция? – Позже. – Ну хорошо, как скажешь… Хвала богам, через десять секунд я осталась в комнате одна. 11 Минут через десять раздался стук в дверь. Я все еще никого не хотела видеть, хоть и перестала плакать, поэтому молчала в ответ. Стук повторился – уже настойчивее. – Уходите, – пропищала я в подушку, совершенно не заботясь о том, чтобы меня услышали по ту сторону. Дверь, однако, приотворилась – всего лишь щелочка, через которую невозможно было определить, кто пришел. Я оторвала голову от подушки и с любопытством уставилась на узкую полоску коридора. Что это за выкрутасы? Если ты такой невоспитанный и хочешь войти без разрешения, ну и входи уже! Зачем приоткрывать дверь? Почему-то от этого мне стало как-то не по себе. Может, дверь открылась от сквозняка? Или от стука? А сам стучавший уже и ушел себе, отчаявшись дождаться от меня ответа. Однако что-то глубоко внутри подсказывало, что человек никуда и не ушел, а стоит, затаившись. Я резко села. – Кто там? – спросила громко. Тишина. Ну нет, меня так просто не испугать! Я решительно поднялась и отправилась к двери. Одним движением распахнула ее. Никого! Что за дурацкие шуточки?.. Я вышла в коридор, прошлась по нему туда-сюда, прислушиваясь. За каждой дверью стояла тишина, даже за Иркиной. Тогда я спустилась вниз, миновала библиотеку, за которой все еще шла репетиция, судя по звукам, и оказалась на кухне. Там была только Таисия Арсеньевна, ставившая чайник на плиту. – Чаек будешь, Эллочка? – Нет, спасибо, – в растерянности ответила я и вернулась на второй этаж. Открыв дверь в свою спальню, я даже не сразу поняла, что тут кто-то есть… Он стоял возле окна, окидывая взглядом окрестности. – Саша? – удивилась я, обращаясь к его спине. – Да, – обернулся этот пижон. – Прости, я стучал, никто не ответил, а дверь была приоткрыта… В общем, я решил дожидаться тебя здесь. – Я вообще-то отвечала, – с недовольством сообщила ему я, садясь на кровать. – Это ты молчал. А потом и вовсе куда-то ушел. И я так и не поняла, кто стучался, весь дом обошла. – Что? – удивился он. – Нет, ты не поняла, я только сейчас пришел. До этого, значит, был кто-то еще. – Понятно. – Я заметила оставленный Иркой йогурт на тумбочке, который, по всей видимости, предназначался мне, и стала отвинчивать крышку. – Какая я сегодня популярная. Народ идет косяком.