1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 * * * Лицо света, лицо тьмы 1 Ночной мотылек, коварно соблазненный сочившимся из окна блеклым светом, неистово бился о стекло, желая проникнуть внутрь. Я закрыла книгу, внимательно уставившись на него. Одинокий и несчастный, он очень походил на меня. По этой ли причине, или из-за врожденной эмпатии мне стало его так жалко, что я в какой-то момент даже поднялась с кровати, с тем чтобы открыть одну створку и пустить его в комнату, но была остановлена сестрой. – Что ты делаешь? – Ничего… – Я просто стояла и смотрела на него по другую сторону стекла. Элла права. Глупо впускать насекомых в помещение, где спишь. Будет летать всю ночь и биться в стекло уже с этой стороны. Такова его судьба – жить на улице, и я этого не исправлю. А какая судьба у меня?.. – Выключи свет, мешаешь. Я подчинилась, возвращаясь в постель, но мысленно вознегодовала. Чем ей мешает мой свет, если она не пытается уснуть, а, напротив, сидит, уткнувшись в смартфон, и с кем-то переписывается? Я смотрела в противоположный угол спальни, где находилась кровать сестры. Она думала, что ей досталась самая выгодная часть комнаты – ближе к двери и дальше от окна, но она ошибалась. Точнее ошибалась, думая, что так считают все. Я же любила спать возле окна, даже шторы со стороны изголовья не задвигала до конца, чтобы видеть ночное небо. Обняв подушку, я попыталась было уснуть, но Элла имела дурацкую привычку проговаривать то, что пишет, а иногда – и читать вслух ответы, и в итоге это она мне мешала. – Где? – шептала она себе, тыча пальцем в экран. – Кладбище? What? – Длинный ноготь почесал голову. – Сонька, – кликнула она меня, повышая голос, – как пишется «безымянный»? Через «и» или «ы»? – Через «ы». – Ботанка, – фыркнула Элла, всю жизнь завидовавшая моим пятеркам, и вернулась к переписке. – Я тоже скучаю, – прошептала она и отложила наконец телефон. – Новый парень появился? – полюбопытствовала я, поворачиваясь на правый бок, чтобы ее видеть. – Не твоего ума дело, монашка! – фыркнула сестрица пренебрежительно, ища тапочки, и вышла из комнаты, отправившись в ванную. Как стало ясно из нашего разговора, мы с сестрой не ладили, хоть и были однояйцевыми близнецами. Когда вижу в фильмах или читаю в книгах про какую-то «особую связь» между такими, как мы, мне хочется и смеяться, и плакать одновременно. Впрочем, иногда нам снятся одинаковые сны и периодически бывают схожие предчувствия. Как-то раз, когда маму увезли на скорой с инфарктом, мы обе прибежали домой из разных мест, хотя нам даже не успели еще об этом сообщить. Когда мы обменялись ощущениями, выяснилось, что мы в какой-то момент почувствовали нечто одинаковое: в грудной клетке завертелась неприятная воронка, и в голове билась единственная мысль: «Мама!». На этом все. Дружбы никакой между нами не было. Хотя до двенадцати-тринадцати лет мы были неразлучны. Требовали покупать нам одинаковую одежду и одинаковые игрушки. Помню, был даже период, когда мы заставляли других называть нас одним именем. Мы чередовали его по дням недели. По понедельникам, средам и пятницам мы были Эллами, по остальным дням, кроме воскресенья, Софьями. В седьмой день даже Господь отдыхал, создав землю, если верить тому, что написано в Библии, по этой причине мы давали отдых всем нашим знакомым и родственникам, и те могли называть нас, как сами того пожелают, мы их не поправляли. И вот настал период, называемый «переходным». Я оставалась такой же тихой, домашней девочкой, учащейся на одни пятерки и лишь иногда бунтующей по самым незначительным поводам, а Элла сильно изменилась, превратившись в так называемого «трудного подростка». Она пробовала курить и пить спиртное, сбегала на дискотеки и квартирные сходки, а в пятнадцать лет впервые переспала с парнем и, кстати, той же ночью пыталась мне поведать это в подробностях, а я, краснея и мучаясь стыдом, затыкала уши, накрывшись подушкой, и просила ее замолчать. Мне казалось, что то, что она говорит, это что-то мерзкое, греховное и ужасное, и если я выслушаю ее, то стану такой же грязной и испорченной. После того парня у нее были еще другие, а я к своим (точнее нашим) восемнадцати годам оставалась скромной, нецелованной девицей. Последним у Эллы был старший брат нашего одноклассника, ныне бывшего (месяц назад был выпускной), но с ним она рассталась еще полгода назад, поэтому я проявила любопытство, услышав озвученное ею сообщение. Насколько я знала, Элла давно ни с кем не встречается. Да, мы не очень близки, но поверьте, когда вы сосуществуете, пусть и с трудом, в одной комнате, такие вещи не остаются без внимания. Телефон завибрировал, намекая на то, что пришло новое сообщение. Элла все еще была в душе, а я смотрела на ее телефон, думая, что делать. И нужно ли? С одной стороны, это не мое дело, да и читать чужие сообщения неприлично, это знают все, тем более такие «правильные» девочки, как я, но с другой, то самое редкое ощущение холодка в солнечном сплетении, которое именуют предчувствием, снова посетило меня. В итоге я все же поднялась и подошла к ее прикроватной тумбочке. Сообщение высветилось поверх экрана блокировки, и оно, если честно, произвело на меня сильное впечатление. «Выезжаю. Удали переписку». Куда он выезжает? И кто – он? А может, она? В отправителях контакт значился как «Зая», но, зная сестрицу, она так могла и учителя назвать. А уж подругу – подавно. Друзей у Эллы, кстати, было немало, в отличие от вашей покорной слуги. Она и в школе была активной, а я, хоть и отличница, и гордость классного руководителя, однако чаще всего упоминалась как «ну эта тихоня, сестра Эллы», так еще у нее полно знакомых и товарищей по переписке. Дважды в год они даже собираются в доме-музее их кумира рэпера, умершего несколько лет назад, на какие-то памятные даты. Меня она ни разу не брала с собой, да я и не фанат такой музыки, поэтому не просилась. Я вернулась на свою кровать в тот момент, когда хлопнула дверь ванной. Элла вернулась в комнату. Телефон подмигивал зеленым огоньком – признак того, что имеется какое-то уведомление. Элла тут же бросилась к смартфону, очевидно, понадеявшись, что это сообщение. Я уже знала – так оно и есть. И внимательно следила за ее лицом, видимым в свете, льющемся из коридора через незакрытую дверь. Элла улыбнулась, удовлетворенно кивнув самой себе. Затем захлопнула нашу дверь, скинула халат и легла спать. Я обрадовалась, что она никуда не собирается, окончательно расслабилась и начала погружаться в умиротворяющий океан сновидений. Если бы я знала, что вижу сестру в последний раз, я бы попросила ее не закрывать дверь и продолжала бы смотреть на ее лицо в дежурном свете коридорной лампочки на протяжении целой ночи. 2 Мое лицо. Теперь я вижу только его – свое лицо. Зеркало не врет, мы правда очень похожи, но не одинаковы. Нас путают лишь те, кто плохо нас знает. Светлые волосы до плеч, на прямой пробор. Но даже тут имеются различия. У сестры – розовая прядь сбоку. И челка – короткая, бунтарская, разной длины. Я же челку не носила вовсе. Глаза у Эллы всегда залиты литром туши и двумя черной подводки, в довершение образа smoky eyes – серые тени вокруг этой всей черноты. Я же глаза почти не красила, лишь иногда серебристым карандашом – чтобы подчеркнуть их цвет. Элла любила солярии и средства для автозагара. Я, в свой черед, так много времени проводила взаперти, читая книги и делая домашние задания, что была бледна как завсегдатай хосписа, находящийся при смерти. Ногти я состригала, она – растила и красила в невероятно яркие цвета. На губы мы обе наносили блески, и это единственное, что нас роднило – любовь к нежно-розовым оттенкам. Элла знала, что выделять на лице нужно что-то одно: или глаза, или губы. Последние и так были пухлыми, поэтому она выбирала первые. А я просто страшилась ярких красок во всем. Одевалась Элла как работница трассы, а я, понятное дело, не носила чересчур облегающих платьев и юбок намного выше колена. Однако джинсы-скинни были у нас в гардеробе у обеих, как и всеразличная обувь, начиная от кроссовок и сандалий и закачивая туфлями на каблуке. Итак, в тот июльский вечер я видела сестру в последний раз, как и наши родители. Пока мы все спали, она собрала сумку вещей и покинула дом, оставив записку на своей кровати. «Хочу пожить одна». Это стало главным аргументом властей против того, чтобы заводить дело. Совершеннолетняя девушка забрала свои вещи и предупредила, что уезжает. В чем проблема-то? Вы не хотите верить, что она могла так поступить с вами? Ой, ну молодежь еще и не такое совершает, поверьте нашему опыту или почитайте статистику… Есть у нее к кому пойти? Родственники, подруги, бойфренд? Ищите там… Наш пожилой родственник, папин дядя, вышел на пенсию в звании полковника. Он напряг старые связи, и полицейские для проформы все-таки поспрашивали Эллиных друзей и ее экс-бойфренда и даже съездили в соседний регион к нашей тете, маминой сестре, с которой та была в ссоре вот уже второе десятилетие и вообще не общалась. Никто Эллу не видел. Телефон сестры проверили, но он оставался выключенным с часу ночи того самого дня. Я рассказала, что она с кем-то переписывалась, но это приложение-мессенджер не сохраняло сообщения на серверах и получить переписку было невозможно, а в списке вызовов не было ничего подозрительного. Элла просто пропала. Вещей она взяла немного, это мы с мамой установили, поверив все шкафы и тумбы. Денег у нее не было, мы обе не работали и жили только на попечении родителей. Да и потом, если ты просто решила пожить одна, если тебе кто-то нашел работу или твой парень согласился тебя содержать, то зачем ты отключаешь телефон? Ты его поменяла? Но почему ты не можешь позвонить домой и просто сообщить, что с тобой все хорошо, что ты жива и здорова? Моя сестра была себе на уме, она была легкомысленна и эгоистична, но не настолько же! Да, мы с ней часто ругались, но к матери она была привязана, как и я, ведь предчувствие того инфаркта – это же не просто так. Кстати, у мамы был второй инфаркт, когда выяснилось, что Элла сбежала, и третий она уже не переживет – так сказали врачи. Но на этот раз Элла не прибежала домой, лишь на полминуты отстав от кареты скорой помощи. На этот раз у ее не было предчувствий. Или были, но она по каким-то причинам не могла вернуться. Или она просто уже была мертва… Прошел месяц, надежды на ее добровольное возращение оставалось все меньше. Если она и скопила каких-то денег, они должны были уже закончиться. Она знала номер карточки отца и секретный код, однако не считала нужным ей пользоваться. Знакомые папиного дяди-полковника по его просьбе каждую неделю пробивали паспортные данные по разным базам, но ничего нового в связи с Эллой не появлялось. Я, в свою очередь, еще через два дня после ее побега зашла в компьютер с ее учетной записи, подобрав пароль (для близнецов это не проблема), однако ничего странного не обнаружила. На рабочий стол были выложены фотографии – прямо так, файлами. Вместо фонового изображения – тоже фотография. Элла на фоне какого-то полуразрушенного замка – небольшого, из серого кирпича. Приглядевшись, я заметила сзади обычный железный забор и поняла, что замок – новодел. Следовательно, не разрушенный, а недостроенный. Тогда я еще надеялась на помощь полиции, поэтому не стала заморачиваться. Да и, сказать по-честному, я вообще была какое-то время уверена, что это просто очередной закидон сестры, и она вернется сама. И вот через месяц, когда стало ясно, что нет, возвращаться она не собирается, я и полезла снова в компьютер и уставилась на улыбающееся лицо, точь-в-точь мое, на фоне данной псевдоготики. Где это она?.. Терзаемая этой мыслью, я наконец-то полезла изучать все файлы на рабочем столе. Итак, как я уже сказала, помимо стандартных ярлыков от разных программ, были фотографии – целых пять. Две из них – групповые снимки. Все сделаны на улице. Таким образом, я смогла понять, что это одно место, одна территория, потому что забор одинаковый – из темно-зеленых железных листов. Весьма выгодный цвет, потому что сливается с растительностью и не портит вид. Территория была огромной, во всяком случае больше стандартных загородных участков. На ней расположен большой светлый двухэтажный дом в стиле барских особняков девятнадцатого века, с резными балясинами на деревянном крыльце, белыми колоннами и крашеными изразцами на всех окнах, а в другой стороне участка – тот самый недостроенный замок. Вся остальная территория засажена цветами и кустарниками (на снимках везде цветущая сирень и клумбы с тюльпанами, из чего я сделала вывод, что информация о дате снимка в свойствах файла верна – май), и заставлена белыми скамейками. Что это такое? Закрытый санаторий? Резиденция нефтяного магната? Где же она? Потом я снова открыла групповой снимок. Восемь молодых людей, включая Эллу, импозантный дяденька лет пятидесяти с выступающим пивным животиком и весело улыбающаяся старушка очень маленького росточка, что было видно даже учитывая, что она сидела на стульчике. Если бы не старуха, я бы еще могла подумать, что это какой-то частный реабилитационный центр для наркоманов, но она рушила все мои представления о строгих психологах-воспитателях, да и цветов для такого заведения слишком много. Я понимаю, что частные центры строятся, исходя из личных представлений их учредителей о терапии и душевном комфорте, но все-таки, мне кажется, в этом случае обошлись бы парой-тройкой клумб. Да и поездка Эллы в такое место вызывала недоумение. Не было у нее друзей-наркоманов, которых она могла бы здесь навещать. Тогда что остается? Частные владения. Насчет магната я, конечно, загнула, размах не такой большой. И тут я вспомнила. Рэпер! Так вот куда она ездит дважды в год! Открыв браузер, я пододвинула клавиатуру и начала писать поисковый запрос. Через пятнадцать минут я уже знала об этом рэпере почти все. Ян Павлецкий – имя кумира моей сестры – приобрел три соседних участка в стандартные двенадцать соток и возвел сперва двухэтажный гостевой дом, а затем принялся за собственные хоромы в стиле средневековых замков, само собой, в более скромных габаритах. Но не дождался окончания работ и трагически погиб, оставив из семьи лишь одинокую бабушку – больше у него никого не было. Его застрелил какой-то уличный грабитель, но это, конечно, официальная версия. Учитывая, что убийцу так и не нашли, да и с пистолетами они по дворам как-то нечасто ходят, можно сделать вывод, что убийство было заказным. Тексты песен рэпера призывали к мятежу, популярно рассказывая об антивоенных митингах, репостах и уголовной за них ответственности, совершенно неоправданной с точки зрения морали и элементарного здравого смысла, а правительству такая правда никогда не нравится. Рэпер умер в возрасте двадцати шести лет – как Лермонтов, фанаткой которого как раз была я. Почему-то именно это заставило меня познакомиться с творчеством певца поближе. Найдя в Интернете его песни и начав их слушать, я удивилась, когда с какого-то незнакомого адреса мне пришло письмо на электронную почту, о чем высветилось уведомление в браузере. Потом до меня дошло, что я все еще в учетной записи сестры, и писали ей, а не мне. Открыв письмо, я едва не свалилась со стула. У рэпера через неделю памятная дата. В мае его застрелили, а в конце августа он родился. Припоминаю, что именно в эти месяцы сестра уезжала куда-то на пару дней. Она говорила, что это творческий съезд, и родители ее беспрекословно отпускали, потому что это единственное «человеческое увлечение» в их глазах. Возвращаясь, она рассказывала, что они учили и декламировали стихи и разыгрывали сценки из жизни кумира по написанным ими самими пьесам, и родители считали, что Ян Павлецкий – это такой писатель-классик, не очень хорошо известный, ведь сами они его в школе отчего-то не проходили. Итак, Эллу звали на ежегодный съезд по случаю тридцатого дня рождения любимого рэпера. На все выходные. Адрес прилагался. Конечно, Элла его знала, ведь дважды в год туда ездила, но письмо-приглашение было официальным, очевидно, она подписана на рассылку. Писал какой-то фонд от имени Сергея Макарова. Фонд уточнял, что нужен стандартный взнос на проведение праздника – три тысячи рублей. С восьми (это как минимум, ведь не все любят фотографироваться) участников это уже двадцать четыре тысячи, весьма неплохо за два дня. В то же время в приглашении указывалось, что включены полноценные обеды, и вдобавок в доме имеется «безграничное количество» хлебцев с отрубями, крекеров и каш быстрого приготовления, «что отлично подойдет для завтраков», указывалось в приглашении, а также пакетированный чай и гранулированный кофе. Об ужине каждый член загадочного съезда, «как обычно», должен позаботиться сам. Интересно, кто давал деньги Элле на эти съезды? Она ведь платила и взносы, и покупала себе еду как минимум для ужина. Тут указывалось, что имеется кухня и можно готовить. На первом этаже гостевого дома живет бабушка Павлецкого и во время съездов сам Макаров, но еще две маленькие комнаты свободны. На втором этаже шесть больших спален, где может разместиться от одного до двух человек. Каждому выдаются комплекты постельного белья и по одному полотенцу. Все остальное нужно привозить с собой. Далее шла программа по дням. Ночь страшилок: чтение дневников. Творческая студия: написание песен, репетиция пьесы, репетиция музыкального самодеятельного концерта. На воскресенье намечен показ первого фильма про Павлецкого, снятого для какого-то кинофестиваля. Макаров получил копию фильма по знакомству. А в среду, в официальный, точнее календарный день рождения, пройдет концерт самодеятельности, ежегодно устраиваемый преданными поклонниками. Ответным письмом нужно подтвердить свое согласие. Кто такой этот Макаров? Не тот ли самый дядечка в центре? Я переключилась на незакрытое окно с фотографией. Вот он, стоит среди ребят и улыбается. Лоб блестит от пота, как и верхняя часть груди, видимая через полурасстегнутую черную рубашку. Если бы не ее темный цвет, наверно, были бы заметны пятна в подмышечной области. И тут я впервые бросила взгляд на Эллу. Когда я увидела фото впервые, я рассматривала других и общую обстановку, пытаясь понять, где находится моя сестра. А теперь я изучала конкретноее. Лицо Эллы выглядит испуганным, она единственная смотрит вбок, тогда как все остальные – на камеру. Из-за того что она с краю, невозможно понять, кто из присутствующих вызывает в ней такой страх. Последний раз она видела этих людей в конце мая, то есть за два месяца до исчезновения. Странно думать, что это как-то связано, все-таки срок большой, но выражение ее лица… Элла никогда ничего не боялась, уж мне ли этого не знать? Чтобы она так выглядела, должно было произойти что-то поистине экстраординарное. И это случилось там, в имении Павлецкого. Я ответила «Подтверждаю» и выключила компьютер. Денег на карманные расходы мне почти не давали, у нас бедная семья, однако на праздники я всегда просила деньги вместо подарка. Все знали, что я прагматик. Я всегда на что-то собираю, будь то новый телефон или качественный кожаный рюкзак. Я не люблю переплачивать, да и не могу себе этого позволить, поэтому всегда жду акции в магазинах или просто ищу, где подешевле, поэтому деньги с подарков у меня остаются. Я полезла в свой загашник и обнаружила там пять тысяч рублей. Еще пара тысяч в кошельке – тоже сэкономленные с каких-то карманных денег на редкие походы в кино или кафе с подружками, которых у меня почти не было, как я уже говорила. Сейчас я похвалила себя за излишнюю, как многие считают, бережливость. Потому что об авантюре, на которую я только что подписалась, мои близкие знать не должны. У мамы и так плохо с сердцем. Если я, во-первых, дам ей надежду, а потом не оправдаю ее ожиданий, а во-вторых, скажу, что направляюсь в то место, где, возможно, будет человек, поспособствовавший исчезновению Эллы, кто знает, переживет ли она это все. Мне просто нужно придумать предлог, чтобы отсутствовать два дня и две или три ночи. Я влезла в телефон и вбила адрес в строку поиска. Открылась карта. Поселок Звездный был на границе двух регионов – нашего и соседнего. Мне повезло, с нашего вокзала туда ходил автобус, всего пару раз в день, но с вечерним я как раз успевала на «Ночь страшилок» (что бы сие не означало), начинавшуюся в десять часов вечера пятницы. Отложив телефон, я встала и заходила кругами по нашей небольшой спальне, от ее кровати до своей и обратно, поглощенная нелегкими раздумьями. Я серьезно решилась на это?