* * * Вернулся к машине, бросил покупки на заднее сидение и еще какое-то время колесил по городу. Пошел мелкий дождь, совсем стемнело. Редкие фонари делали темноту вечера еще непрогляднее, еще гуще. Орлов выбрал место, где можно остановиться, это был узкий проулок между двумя домами. Он подал машину задом, остановился и посидел минут пять, глядя в темноту. Затем вытащил из бардачка нитяные перчатки и натянул их, из-под сидения достал пистолет ТТ, проверил обойму и передернул затвор. Тщательно протер пистолет тряпкой и сунул его во внутренний карман плаща, надел кепку, вышел из машины. В дождливую влажную погоду глушитель в городе не нужен. Выстрел можно будет услышать только с близкого расстояния. По-прежнему дул ветер и моросил дождь. Орлов пошел вдоль по улице, судя по времени, Судаков уже ждет. Отсюда до места встречи тихим шагом минут десять. Прохожих почти не попадалось, он свернул в переулок, прошел пару кварталов и оказался в арке, длинной и темной. Он вытащил пистолет и, по своему обыкновению, переложил его в правый карман плаща. На задворках горел одинокий фонарь, машина стояла в пятнадцати шагах от арки. Судаков мигнул фарами и зажег свет в кабине «жигулей». Орлов сделал несколько шагов вперед, остановился. Он видел Судакова отчетливо и ясно, как мишень в тире. Он достал из кармана пистолет, прижал локоть к боку, чтобы рука не дрогнула, и выстрелил навскидку несколько раз. Он хорошо видел, как в лобовое стекло пошло трещинами, а с внутренней стороны появилось два красных пятна, будто краской брызнули. Он подошел ближе, остановился в шаге и через боковое стекло расстрелял два последних патрона, остававшихся в обойме. Он бросил пистолет на асфальт и пнул ногой. Не повернул назад, прошел двор, оказался на улице. На ходу снял перчатки, бросил их на асфальт. Орлов прошагал пару кварталов, сделал еще один поворот, оказался в другом проходном дворе, оттуда вышел в тот самый проулок, где ждала серая «волга». Он сел в машину, не захлопнув дверцу, достал фляжку с водкой, плеснул на ладони, вытер их куском тряпки, чтобы не осталось пороховой копоти. Он еще раз повторил эту процедуру и уехал. Глава 22 В четверг после обеда Виктор Орлов, первый раз за неделю, каким-то чудом оказался на рабочем месте в своем кабинете. Из информационного центра прислали данные о Романе Грекове, кандидате экономических наук, доценте. Впрочем, информация о Грекове немного устарела, теперь Орлов знал об этом человеке много интересного, тем не менее, он полистал бумаги, чтобы не упустить какие-то нюансы. Греков родился в Якутске, отец ушел, когда он был маленьким, мать заведовала районным архивом. Следующая остановка — Москва, МГУ, факультет экономики. При поступлении он сдал экзамены на четверки и тройку, не добрал, но ему повезло: действовала льгота для малых народов СССР, когда их представителей зачисляли чуть не с двойками. Строго говоря, к малым народам Греков никакого отношения не имел, он был русским, но родился, провел детство и юность в Якутии, этого было достаточно, чтобы стать студентом престижного вуза. Отучившись, остался на кафедре. Женился на дочери директора плодовоовощной базы, получил в подарок двухкомнатную кооперативную квартиру. Прожив пару лет, молодые люди разошлись, а позже оформили развод. Квартира почему-то осталась в собственности Грекова. Вскоре он снова женился на некоей Носовой Людмиле, старшем товароведе на вещевом складе. Ее отец подарил молодым «жигули» и участок по Казанской железной дороге, а на нем — благоустроенный домишко. Правда, Греков дачу тут же продал и купил дом в пригороде Сочи, но вскоре и его продал. Далее следовал список недвижимости, которую Греков покупал и продавал, видимо, с хорошей наценкой. Карьера ученого шла по восходящей, Греков работал в престижных вузах, но далеко от МГУ не уходил, там он планировал защиту докторской, что-то такое о перспективах социалистической экономики в переходной период. У него взрослый сын, студент МГИМО. Но в этой безупречной биографии есть одно пятнышко. Супруга Грекова, Людмила Ивановна, товаровед, не судима, пропала без вести около трех лет назад. Милиция никаких зацепок не нашла. Греков, разумеется, вне подозрений. Он был в Сочи, даже принял участив в драке в ресторане «Жемчужина». Был оформлен протокол, Греков отделался штрафом. Интересно, что в тот вечер он ужинал в компании некоего Павла Плотникова, он же Плотник, он же Паша из Майкопа и так далее, в милицейской картотеке этот деятель проходит как воровской положенец, две судимости по 147-й статье, вымогательство. В полной тишине телефон выдал такую трель, что Орлов вздрогнул. Он снял трубку и поморщился, когда услышал голос Игнатовой. — Здравствуйте, вы уделите мне пару минут своего драгоценного времени? Или ты теперь такой важный, что к тебе на хромой козе не подъедешь? — Игнатова то ли выпила, то ли была на взводе. Она называла Орлова, то на ты, то на вы и говорила то быстро, то медленно. Орлов отодвинул в сторону раскрытую папку и почувствовал легкое волнение. Несколько дней назад муж Игнатовой был отправлен к месту своей новой работы в Куйбышев, но его молодая жена перед самым отъездом куда-то пропала. Когда прибыли на вокзал, она сказала мужу, что на минутку отойдет в туалет. Назад она не вернулась, никому не позвонила. Оперативники проверили московскую квартиру супругов, адреса друзей и родственников, где Игнатова могла бы остановиться на ночь, но ее и след простыл. — Как дела? — спросил Орлов спокойным голосом. — Вокруг просто какой-то заговор. Словно все хотят меня с ума свести. А потом упрятать в дурдом… — Что-то серьезное? — Орлов сыграл удивление. — Ты ничего не знаешь? Боже мой… Слушай, я попала в такой переплет, что спасти может только чудо. Или хороший адвокат. Вчера и сегодня я встречалась с двумя защитниками. Но, кажется, это дохлый номер. Первый адвокат выслушал меня, испугался, испортил воздух и сказал, что такие дела не его профиль. Второй даже говорить не смог. Потому что от страха потерял дар речи. — Неужели все так страшно? — Я подумала, что сейчас, может быть, только ты один можешь помочь. Я же твоя, ну, ты сам все понимаешь… Так вот, моего мужа выкинули из Москвы без его согласия. И меня скоро выкинут или… — Послушай, подожди. Ничего не говори. Ни слова больше. Ты сейчас дома? — Ну, предположим. Дома, дома… Где мне еще быть? — Тогда подожди немного. Я скоро перезвоню. Он положил трубку, убрал в сейф бумаги, надел плащ, хотел выйти из кабинета, но ожил телефон, пришлось вернуться и снять трубку. Звонил полковник Колодный, он энергично поздоровался и спросил, нет ли новостей, хотя уже слышал грустную историю с беднягой Судаковым. — Игнатова позвонила, нашлась, — ответил Орлов. — Вы чудом меня застали. Я одной ногой уже в коридоре. Кажется, Колодный удивился. — Встречаетесь с ней? — Ну, да… Обещал подъехать. И потолковать. — Скажи ей, чтобы уезжала к мужу, немедленно. Это не личное пожелание, а приказ. Возражения не принимаются. Она, как бешенная сучка, третий день бегает по Москве с высунутым языком и рассказывает интересные истории всем. Ну, кому хочется их слушать. Супруг, как мне передали, скучает. Не надо огорчать заслуженного человека. Виктор, послушай… Я не прав был прошлый раз, погорячился. Ты вот что… Уж постарайся сегодня. А потом возьми пару-тройку отгулов. — Да, да, я попытаюсь сделать все. Чтобы только не волновать академика. — Кстати… От ее дома до американского посольства четверть часа на такси. И, я ручаюсь, у нее есть мыслишка зайти туда в гости, выпить кофе и поделиться своими неприятностями. Американцы с огромным удовольствием послушают. В результате мы получим такой скандал на высшем уровне, какого давно не было. Может быть, вообще никогда. Только прикинь, что она знает, что может рассказать. Какие назовет имена… А ведь она знает все… Стало тихо, показалось, что их разъединили. Видимо, Колодный хотел сказать что-то важное, но передумал и положил трубку. * * * На улице смеркалось, пахло весной, накрапывал дождик. Орлов дошел до стоянки, открыл машину, но не сел, закурил и стал смотреть куда-то в даль, будто увидел там что-то интересное. Он думал, что Игнатова нашлась после трех суток, которые провела неизвестно где и с кем. Михаил Наумович Корсаков уехал в Куйбышев без жены и, наверное, уже обживал новую квартиру, которая оказалась совсем не такой, как рассказывали в Москве, — весьма скромной, с небольшой кухней, обшарпанной мебелью с инвентарными номерами и низкими потолками. Впрочем, он наверняка думает не об удобствах, а вспоминает жену, которая напоследок, перед самым отъездом, закатила грандиозный скандал, вызвала такси и уехала, но не на вокзал, а неизвестно куда. Михаил Наумович три дня подряд не занимался наукой, а обрывал телефоны, стараясь найти в Москве прелестную беглянку, но, разумеется, не смог. На четвертый день куйбышевской ссылки к Корсакову домой явился местный чин из госбезопасности и сказал официально и четко: если Корсаков не придет в чувство, не закончит искать вчерашний день, все телефоны будут отключены. Провожать его до работы и обратно возьмутся местные чекисты, чтобы Михаил Наумович не потерялся на новом месте или не сбежал в Москву. Корсаков правильно понял это предупреждение и больше в Москву не звонил. Докурив, Орлов сел на водительское место, захлопнул дверцу и включил радиотелефон. Трубку сняли после первого гудка, видимо, Вера ждала звонка, не отходя ни на шаг. Она была все такой же взвинченной, готовой заплакать или закричать. — Вера, я звонил тебе позавчера, вчера и сегодня, — сказал Орлов. — Никто не брал трубку. Не знал, где тебя ловить. Собственно, хотел предупредить. Ну, чтобы ты не наделала глупостей. Это очень важно, слушай сюда. Я завтра пришлю человека, который привезет билет на поезд в Куйбышев, вагон СВ. Ты сядешь и поедешь. Поживи там хотя бы месяц. А дальше посмотрим. — Я знаю, что Куйбышев — это не город, не точка на карте, а тюрьма. Двух друзей Корсакова, тоже ученых, отправляли куда-то, к черту на рога. Кажется, туда же. Говорили, что будет хорошая квартира, что это ненадолго, деньги обещали. А потом оказывалось, что оттуда нельзя уехать. Никуда. Без разрешения соответствующих органов никуда нельзя. А это разрешение невозможно получить. И к ним, к этим ученым, никто приехать не может. А телефонная связь с Москвой скоро пропала. И я сейчас точно не знаю, живы эти люди или уже нет. А если живы, где они. — Верочка, дорогая, успокойся, — сказал Орлов. — Иногда есть обстоятельства, которые выше нас. С твоим жизненным опытом ты должна понимать эти вещи. Я честно скажу: Куйбышев — это не самый плохой вариант. — Господи, ты ничего не понимаешь. Мы поругались с Корсаковым перед самым отъездом на вокзал. Я еще раз повторила, что никуда не поеду. Он чуть не заплакал. Его отвезли на вокзал. Я не успела дух перевести, как позвонил какой-то чиновник, завхоз из Академии наук, и сказал, что у меня есть неделя, чтобы съехать. И больше о себе не напоминать. Если я этого не сделаю, меня выведут милиционеры. Квартира будет опечатана до нашего возвращения из Куйбышева. Нашел дуру, будто я не понимаю, что меня выселяют, выбрасывают на улицу, как кошку. Возможно, меня уже выписали. — Пока еще нет, насколько я знаю. — Дослушай… Вчера я встретилась с третьим адвокатом, с Эдиком Хомичем. Он серьезный человек. Хочу, чтобы он защитил меня в суде, если лишат прописки и будут выселять из квартиры. И он что-то пообещал. Правда, без особого оптимизма. — Эдика я знаю, — сказал Орлов. — Он не тот человек. Хомич будет хвастаться высокими связями, распускать хвост, как павлин. Но когда придет время действовать, скажется больным и спрячется под плинтусом. И даже аванс не вернет. — Господи, как все это гнусно. Слушай, у нас ведь советская власть, а не чилийская хунта. И нет такого закона, чтобы человека помимо его воли лишить всего и вытряхнуть из Москвы, будто какого-то опасного рецидивиста. А у тебя есть на примете приличный адвокат? — Если ты твердо решила встать на тропу войны за квартиру… Ну, тогда я найду парня, который поможет. С ним появится шанс отстоять пусть не квартиру, хотя бы московскую прописку. И деньги он берет реальные. Значит так, через полчаса спустись вниз. Выйдешь на проспект, пройдешь вперед два квартала. Глава 23 Орлов приехал чуть раньше времени и остановил машину не за два квартала от ее дома, а немного ближе, уже через минуту углядел Игнатову, видимо, ей тоже на месте не сиделось. Быстро стемнело, поблизости не было магазинов, тротуар был пуст, Игнатова, задумчивая и печальная, неторопливо брела куда-то, словно не видела ничего вокруг. В темном вельветовом плаще и светлых сапогах с высокими каблуками, она напоминала манекенщицу из Дома моделей Вячеслава Зайцева. Модель только что сбежала с подиума, ее уже хватились, ищут. Игнатова вздрогнула, услышав короткий сигнал, подошла, открыла дверцу и села на переднее место. Орлов выключил радио и тронул машину. Минут десять длилось молчание, наконец, Игнатова достала из сумочки сигареты и зажигалку. — Куда мы направляемся? — Просто катаемся… Не задавай лишних вопросов. Ты хотела адвоката, ты его получишь. Но сейчас его нет дома. Поэтом мы выпьем по глотку. Не против? — Слушай, Орлов, — ты мне поможешь. Потому что больше и помочь некому. Понял? — Понял. Какая ты серьезная. * * * Он развернул машину, не доехав до поворота, и покатил обратно, в сторону центра. Орлов остановил машину рядом с Театром на Таганке, они вышли и заглянули в бар, тесный и душный. Здесь было почти совсем темно, гремела музыка в стиле диско, под потолком крутился зеркальный шарик, отражавший направленный свет, по стенам и потолку бегали голубые блики. Народу было немного. Они устроились за столиком у окна, выкурили по сигарете, Орлов подошел к барной стойке, заказал коктейль покрепче и сто коньяка. Они пытались поговорить, но переорать музыку было трудно. — Что это за церковь на той стороне? — крикнула Игнатова. — Кажется, храм Николая Чудотворца. Такой святой, который желания выполняет. — А сейчас церковь работает?