Разин увидел, что небо светлеет, на востоке за домами занималась утренняя заря. Глава 37 Виктор Орлов вернулся домой рано, еще засветло, сел на кухне и стал чистить копченую рыбу. Затем помыл руки, но рыбный запах не пропал, кажется, наоборот, усилился. Он выпил бутылку пива, но «жигулевское» показалось пресным, безвкусным, как святая вода. Тогда он достал из холодильника бутылку «экстры», налил рюмку под ободок. Он глядел в окно и думал, что Рита Фомина сегодня наверняка освободится до обеда, посередине недели начальница уходит рано, а вслед за ней Рита отпрашивается, якобы по семейным делам, на самом деле просто не хочет протирать юбку. Сейчас можно ей позвонить, в квартире на Сретенке холодильник, а в нем две бутылки румынского десертного, пьется легко, но голова закружится быстро, можно хорошо провести время. Он налил еще рюмку, выпил и доел рыбу. Тетка сидела у себя в комнате, ожидая, когда он поест, чтобы убрать со стола и помыть посуду. Тетка мало говорила. Из своей длинной и трудной жизни она сохранила пять историй, две грустные, две веселые и еще одну, которую она никогда и никому не рассказывала. Орлов вспомнил историю о том, как в булочную, где тетка работала уборщицей, — дело было после войны, в начале пятидесятых, — привезли пирожные, грузчики разгружали поддоны с хлебом и сладостями. Тетка долго смотрела на эти лакомства, которые ей не по карману, и сказала, что она бы таких пирожных десяток съела. Один из грузчиков: хорошо, заплачу за десяток, если ты съешь их без запивки. Ни глотка воды, а иначе сама платить будешь. Все четыре грузчика бросили работу, сели за стол в подсобке и смотрели, как она съела десять пирожных. Очень вкусные, только вот два последних едва осилила. Грузчики посмеялись и заплатили. И тетка всегда смеялась, когда рассказывала эту историю. Тетка считала себя счастливым человеком, потому как в старости все ее мечты сбылись. Мечтала она о своем полированном шкафе и своей собственной кровати. Теперь у нее было и то, и другое. Орлов выпил еще рюмку, отодвинул бутылку, пошел в комнату, лег на диван и поставил рядом телефон. Да, Рита уже дома… Он снял трубку, но вместо Риты по памяти набрал рабочий телефон Игнатовой. — Привет, Вера, — сказал он. — На работе скучаешь? — Здравствуйте, товарищ майор, — Игнатова сразу определила, что собеседник не совсем трезв и позволила себе эту фривольность, назвать его по званию, а не по имени и отчеству. — Мне скучать некогда. Дела… — Знаю я твои дела. К шести вечера подъезжай на Сретенку, метро Колхозная. Адрес запиши. Игнатова подумала, что Орлов хоть и выпил, но, кажется, не шутит. Она выругалась про себя и выдала первую ложь, которая сама собой придумалась. — Но я… Мы с мужем сегодня в консерваторию хотели. У нас абонемент. — Гражданский долг превыше всего, — Орлов продиктовал адрес. — Пусть муж возьмет в консерваторию свою секретаршу. У него секретарша красивая? Если хочешь, я тебе я справку выдам, чтобы ему показала. Ну, чтоб не волновался старик. Закончив этот содержательный разговор, он еще некоторое время лежал на диване, заложив руки за голову и глядя в потолок. Потом переоделся, сказал тетке, чтобы вечером не ждала и спустился к машине. Наверное, он ехал не очень внимательно, на первом же повороте попался милиционер, который сделал отмашку полосатой палкой. Орлов вышел, нетвердым шагом подошел к постовому и раскрыл удостоверение. Затем вернулся к «волге», сел за руль и поехал дальше. Добравшись до места, он поднялся не сразу, подумал, что Игнатова должна скоро появиться, не со стороны Сретенки и станции метро Колхозная, она приедет на такси или своих «жигулях». Он постоял внизу на тротуаре узкого переулка, чувствуя запах первой весны, в Москве этот запах не сразу угадаешь, к нему примешивается дух растаявших помоек, бензиновой гари и еще чего-то такого, чему и названия нет, наверное, в это время года так пахнут все большие города. Он выкурил сигарету и, от нечего делать, смотрел на еще темные окна старых домов, на молодую парочку, спускавшуюся вниз к Бульварному кольцу. Когда надоело стоять без дела, перешел на другую сторону, через темную арку попал во внутренний двор, поднялся по лестнице и вошел в квартиру. Он успел скинуть теплую куртку, вытащил из холодильника вино, как в дверь позвонили, вошла Вера Игнатова, похожая то ли на Снегурочку, то ли на королеву красоты, — в кремовом плаще, белых сапогах на высоком каблуке, по-новому подстриженная. Она с усилием улыбнулась, чувствуя, что ее смелость и уверенность в себе пропали. Осмотрелась и подумала, что это не квартира, а ловушка для доверчивых женщин. Просторная прихожая, овальное зеркало и вешалка с медными крючками, золотые пальмы на бордовых обоях, коридор в две стороны, на кухню и в комнаты. Видимо, сюда залетало немало красивых бабочек, которые оказались настолько глупы и пугливы, что написали какие-то дурацкие расписки, выразив желание сделаться нештатными осведомителями майора Орлова. Господи, какая она дура… Орлов принял плащ и сказал, что сапоги снимать необязательно. Она осталась в черной юбке, блузке в мелкий цветочек и легком сиреневом пиджачке. Он показал, где ванная комната, встав за спиной, смотрел как она намыливает и моет руки. Выгадывает время, старается справиться со страхом, долго копается, вытирая ладони полосатым махровым полотенцем. Она чувствовала его дыхание, водочный дух, тошнотворный запах соленой рыбы и каких-то дешевых папирос или сигарет. Казалось, прямо сейчас он задерет юбку, изнасилует на голом полу, а потом возьмет нож и воткнет ей в грудь. Вера вышла в коридор, повернула не туда, на большую кухню, с окном на задний двор. — Тут очень мило, — сказала она, голос звучал взволнованно, с дрожью. — Купеческий быт прошлого века. Русская старина. Так сказать… — Мне тоже нравится, — сказал он. Она постояла, привалившись плечом к стене и держась за дверную ручку, будто голова кружилась, будто ее уже куда-то тащили, а она не хотела идти. Игнатова сказала что-то, по ее мнению, веселое, игривое, но стало только хуже. Вздохнув глубоко, она повернулась и прошла в комнату. Он шел следом, задернул шторы, но тут же сказал, что прятаться не от кого, в доме напротив идет ремонт, там ни души, и здесь, в этом доме нет нижних соседей, так что можно плясать и песни орать всю ночь, никто ничего не услышит. Это прозвучало двусмысленно, пугающе. — А чья это квартира? — Дедушкина, — без запинки ответил Орлов. — Он старенький уже. С палочкой, видит плохо. Жил тут один, без присмотра. Теперь у родственников. А я прописался и… как говориться, вступил в права. Хотя еще не переехал. Некогда… — Тут хорошо, — сказала Вера. Про себя она решила, что дедушка, скорее всего, не у родственников, а скончался на этом диване. Может статься, Орлов помог старику, так сказать, ускорил процесс. Задушил подушкой, — и все дела. Может быть, сам не стал пачкаться, Гороха попросил. А тот выглядит тихоней, но на самом деле еще тот фрукт. И дедушка, наверняка, чужой. Майор просто польстился на квартиру, заставил себя прописать. Она почувствовала, как холодеют пальцы, и сердце останавливается. — Ты что приуныла? — улыбнулся Орлов, словно прочитал ее мысли. — Ты какая-то бледная… — Нет, все хорошо. * * * Орлов налил вина в тонкие чайные стаканы, сказал, что теперь настала пора выпить за будущие успехи, за их сотрудничество, Вера не просто внештатный осведомитель госбезопасности, не бесправная рядовая пешка, нет, она еще и прекрасная женщина, поэтому он вправе надеяться, вправе ждать от нее… Он не смог закончить витиеватую мысль, которая тоже прозвучала странно, двусмысленно. Поднес к губам стакан и выпил маленькими глоточками. Вера, стараясь побороть страх, тоже выпила до дна, налила и снова выпила, стала рассказывать о работе, что коллектив большой, а начальство — не дай бог, все помешаны на безопасности, секретности, будто выпускают не запчасти ко всякому старью, а немыслимые ракеты, оружие двадцать первого века, которые мечтают украсть американцы. Когда она говорила, страх отпускал. Она смотрела на этажерку со старыми книгами и слониками, на широкий кожаный диван, местами потертый, дедушкин. В изголовье две подушки и стопка чистого постельного белья. Совсем скоро на этом диване ей предстоит держать экзамен на звание внештатного осведомителя. Скоро он полезет целоваться, будет лапать грязными ручищами, кофточку испачкает, а она французская. Этот отвратительный рыбный запах ей достанется. Зря в том милицейском подвале она так быстро сломалась и бумажки подмахнула. Надо было стоять насмерть, ничего не подписывать, пока не дадут встречи с мужем. А он бы выручил, позвонил кому надо… А, может быть, сейчас самое время сказать, что она не совсем здорова по женской части? Нет, это его только разозлит. Так она только хуже сделает. Глава 38 Игнатова спросила разрешения и закурила, чувствуя, что хмель никак не берет, что она до неприличия трезвая. Наверное, она не лучшая женщина на свете, но и не шлюха, и не может просто отдаться незнакомому мужчине, который ей неприятен, который противен, которого она боится. — Тебе надо повышать уровень, поднимать планку, — Орлов поднял ладонь над головой, показывая, как высоко надо поднимать эту планку. — Со временем поймешь. Она прикурила новую сигарету. — Кстати, ты рассказываешь не все, что знаешь. — сказал Орлов. — Два дня я с тобой работал, три дня Горох, а в итоге… — Что? Показалось, что глаза Орлова вдруг стали ясными, будто он протрезвел. — Ты встретила Алексея Разина на улице 25 лет Октября, в двух шагах от Красной площади. Он был с какой-то дамой, не очень симпатичной, ярко одетой. Ты удивилась, поскольку знала, что Разин должен быть не в Москве, а в Нью-Йорке. Его жена говорила, что мужа срочно вызвали на работу и сказали собираться. А он никуда не улетел. Или улетел, но вскоре вернулся с этой бабой. Ты проследила, куда пошла эта парочка. Оказывается, в гостиницу «Метрополь». Ты хотела войти вслед за ними, но не пустили. Так? Ну, рассказывай дальше. Игнатова поставила стакан на стол, чувствуя, что рука задрожала. Это Роза Шор протрепалась, только она знала все подробности. Игнатова решила, что можно спастись, если сказать правду. Иначе этот тип сейчас изобьет до полусмерти, затем откроет окно и выкинет на мостовую. — Я позвонила из телефона-автомата Тане, чтобы все проверить. Спросила, улетел ли Алексей. Да. Улетел. Вечером я приехала к одной знакомой женщине… Ну, точнее, к знакомому мужчине, он работал в управлении высотных зданий и гостиниц. Мы посидели у него в кабинете, когда рабочий день закончился. Короче, я его попросила узнать, проживает ли в гостинице «Москва» гражданин Разин. Этот мужчина удивился, он ведь был знаком с Алексеем и Таней. Ну, шапочно, здравствуй и до свидания. Но Алик спросил: почему Разин вдруг остановился в «Москве», дорогой гостинице для иностранцев. Он вышел, вернулся минут через десять и сказал, что Разин в гостинице не зарегистрирован. Но я же знала, что не ошиблась. — Ну, и чего дальше? — Мы с Таней все-таки старые подруги. Я долго не думала. На следующий день поехала к ней и все рассказала про Разина и его подружку, я не могла промолчать. Она ответила, что этого быть не может, что ошибка. И тогда я вспомнила, что как-то по секрету мне Таня сказала, что видела паспорт гражданина ФРГ, выписанный на Алексея. Ну, мы же сплетницы, друг другу все рассказываем… Таня вспомнила имя: Эрик Бергер. Короче, я снова набрала номер Погосяна. На работе его не оказалось, позвонила ему домой. Алик взял отгул и дома отдыхал, родственники жены приехали или что… Он был слегка датый. Я попросила его навести справки, живет ли в гостинице Эрик Бергер. Алик перезвонил через полчаса. Он сказал, что в «Москве» человек с такой фамилией не проживает, но… Он проживает в «Метрополе». И с Бергером его супруга, американка. — И что дальше было? — Наверно, не надо было Алику звонить, но так уж карты легли. Я говорила, что Таня знакома с Аликом. Он свой человек, иногда кое-что привозил из Армении. Ну, на продажу. Хорошие вещи. Чеканку привозил, обувь. И он сказал Тане правду. Если бы был трезвый, может, промолчал. Алик ведь хорошо понимал, о ком идет речь. Он понимал, кто живет в «Метрополе». Алик ушлый, он расколол этот орешек за секунду и все-таки сказал ей правду. Таня не пошла в «Метрополь», не стала унижаться. И правильно. Она даже не заплакала. Но на нее было жалко смотреть. Игнатова замолчала, прикурила новую сигарету и сказала: — Факт, что Разин жил в «Метрополе» семь дней в одном номере с этой вульгарной бабой, гражданкой Америки, его женой. Факт… Я разочаровалась в Алексее. Я считала, что он человек честный, нравственный. И не лезет в кровать ко всяким теткам. Господи… Он ведь партийный. — Их брак дал трещину и все пошло-покатилось под горку? — Покатилось и разбилось. Когда Алексей через пару месяцев появился, ну, якобы из командировки вернулся, Таня пыталась поговорить. Но вышел скандал… Подробностей я не знаю. Понимаете, Алексей сам виноват. Он врал, врал, совершил отвратительный поступок… Предал любовь Тани. Ему мало было таскаться там, в Америке, по низкосортным женщинам. Он сюда ее пригласил. Но главное: каким-то образом он заполучил паспорт на чужое имя, женился по этому паспорту, разъезжал по всему миру с сомнительной бабой. А когда его поймали, стал изворачиваться. Это противно, когда мужчина так себя ведет. После этого случая Таня изменилась. — Она подавала на развод? — Нет, она не смогла. Надо было сразу расстаться, но она все тянула, тянула… А он мотался по своим командировкам. И, я думаю, он там много женщин поменял. Я раньше вам об этом не рассказала. И напрасно. Ну, я подумала, что к Тане, к ее убийству, это не имеет отношения. Это другое, личное. — Ну, хорошо, — сказал Орлов. — Татьяна Федоровна была готова отомстить мужу за измену. А теперь я хочу услышать его имя. — Греков Роман Сергеевич. Доцент кафедры экономики МГУ. Слушайте, я не утверждаю, что он причастен к смерти Тани. Это интересный мужчина, умный. И к тому же в разводе. Я бы сама с ним завязала отношения. Они изредка встречались, когда Алексей пропадал. Это было взаимное чувство. И больше ничего. Теперь мне можно уйти? — Можно, — кивнул Орлов. — Но не дальше этого дивана. Давай, стели кроватку. Кстати, с этой женщиной, с этой, как ты заметила, вульгарной бабой… У Разина ничего с ней не было. Никакого романа, никаких близких отношений. Ничего. Ты же умная. Наверное, ты догадалась, что это за паспорт, откуда он взялся. Догадалась, что Алексей работает не только в обществе Дружбы с зарубежными странами, но и еще где-то… В какой-то организации, под чужим именем… — Конечно, я не дура. Я почти наверняка знала, что у Алексея есть и другая работа. Но эта женщина, которая выглядит старше Алексея. Этот брак уже женатого мужчины. Приезд в Москву под чужим именем. Все это за гранью здравого смысла. В голове до сих пор не умещается. — Как тебе сказать, как объяснить… Эта женщина и была его работой. А остальные подробности знать необязательно. А теперь подумай хорошенько и скажи: ты хоть кому-то рассказывала эту историю? Делилась впечатлениями? Игнатова молча помотала головой. — Никому. Ни единой душе. Она перевела дух, стало тоскливо и тошно. Она подняла бутылку, плеснула в стакан вина и выпила. Орлов отпустил ее после полуночи, она вышла из переулка на пустую и темную Сретенку, не сразу сообразив, в каком направлении надо двигаться. Игнатова не чувствовала опьянения, только дикий первобытный страх. Расставаясь, Орлов сказал ей несколько слов, которые никогда не исчезнут из памяти. Он сказал: если когда-нибудь спьяну или не подумав, Игнатова расскажет кому-то эту историю, только заикнется про немецкое имя, чужой паспорт, вульгарную американку, то жизнь ее и, возможно, жизни самых близких и любимых людей, могут кончиться очень плохо и очень быстро. И некого тогда будет винить, кроме себя самой.