— Хорошо, сделаю. Бумаги можно домой взять? — Лучше заполнить все прямо сейчас, чтобы попусту время не терять. Садитесь в соседнем кабинете и пишите. Разин посмотрел на часы, прикидывая, сколько времени отнимет возня с анкетой. — У вас какие-то дела? — спросил Старостин удивленно, в его понимании дел важнее, чем заполнение анкеты у нормального человека, тем более офицера госбезопасности, быть не может и не должно. — Ну, если так, если спешите… Можно отложить, до лучших времен. — Никаких срочных дел. Сейчас все заполню. Старостин показал пустую комнатенку на другой стороне коридора, положил на стол чистые бланки и ушел. Разин достал из раскрытого кейса копию анкеты, чтобы было откуда списать все данные. И склонился над столом, раздумывая, кому и зачем понадобилось выдергивать его сюда по якобы срочному делу, из-за каких-то фотографий, которые на самом деле уже были сданы в отдел кадров, но вдруг потерялись, и еще из-за буковки в анкете. А ведь с анкетой Старостин недавно ознакомился и не сделал замечаний, но вдруг, — о, ужас, — нашел ошибку. Через десять минут вопрос решился сам собой: постучали, дверь приоткрылась. Полковник Иван Андреевич Колодный робко шагнул вперед, протягивая руку. Разин захлопнул кейс и поднялся навстречу, симулируя легкое удивление и радость встрече. — А я случайно услышал, что ты в кадрах, — улыбнулся Колодный. — Ничего что на ты? Мы ведь с тобой, когда один на один, без начальства, всегда были на ты. Извини, что рискнул оторвать от бумажек. Старостин, неугомонная душа, и тебя терзает своим крючкотворством? — Все нормально. Тут дел на полчаса. Как здоровье жены? — Неплохо, спасибо. Она молодец. Одолела болезнь, еще немного и заберу ее домой. Знаешь, я иногда удивляюсь мужеству советских женщин. Их стойкости. — А сын как? — Ну, что сын… Делает вид, что он самостоятельный, что отец уже не нужен. Про наших детей точно известно только одно: когда-нибудь они сведут нас в могилу. Это лишь вопрос времени. Точнее — ближайшего будущего. Колодный сел на единственный стул, немного поговорил об эгоизме детей, о женском мужестве, от него перешел к плохой погоде, от погоды к международной обстановке, которая тоже плохая, даже хуже погоды. Наконец, он вспомнил, зачем пришел, и спросил, не спешит ли Разин. И снова пришлось соврать. — Тогда заканчивай с бумагами, — и ко мне. Секретарша организует что-нибудь из буфета. Я уже знакомил тебя с Зоей Ивановной? Замечательная женщина. У нее сын — гениальный математик. Возьмем его в контору, если физтех окончит и не свихнется во время учебы. Давай, старина, подходи. Добро? И удалился, закрыв за собой дверь. * * * Через час Разин, едва отделавшись от кадровика, подхватил кейс, поднялся на другой этаж и вскоре оказался в кабинете Колодного, светлом, с видом на рощу и снежное поле. Здесь все было по-домашнему, на книжной полке — большая фотография жены, рядом фотография поменьше, на ней молодой человек с открытым спокойным лицом что-то читает, — сын Колодного. Над столом портрет Феликса Дзержинского, главный чекист и друг беспризорников смотрел на посетителей с полуулыбкой и добрым прищуром. В углу за входной дверью мягкое бордовое кресло с вытертыми подлокотниками и диванчик. На журнальном столе тарелка с бутербродами, прикрытая салфеткой, горячий чайник и две бутылки «боржоми». Колодный распорядился ни с кем не соединять, кроме генерала Деева, закрыл дверь в приемную, предложил гостю кресло, сам сел на диванчик и закурил. — Мы с тобой давно по-свойски не болтали, поэтому позвал. Ждал твоего приглашения, но ты не зовешь. Шучу… Ну, какие уж тут гости. Тебе не до этого сейчас. Я порасспросить хотел, как жизнь-то? Если помощь нужна, выкладывай без лишних формальностей, сделаем. Деньги или еще что? — Спасибо. Пока обойдусь. — Леша, я ж не взаймы предлагаю, не из кассы взаимопомощи, — тридцать рублей до получки. Поговорю с генералом Деевым. Выпишем премию и подъемные. Тысячи полторы хотя бы, ну, а потом еще подбросим. Ты насчет денег никогда не стесняйся сказать. Я бы такому человеку, как ты, положил в месяц помимо твоего оклада еще двадцать окладов, деревянными. Чтобы хоть на родине не было проблем с деньгами. Хотя чего тут купишь… Отстаем мы еще по этой части, не дотягиваем. — Попрошу еще, если будет нужно. Я ведь не самый бедный человек. — Слушай, старина, у меня важный вопрос, — Разин закурил. — Можно? — Спрашивай… — Мой связник Павел Ткачук собирался в Москву, кажется, за три или четыре месяца до меня. Но уехал, не попрощавшись, даже не позвонил. Это на него не похоже. Здесь, в Москве, его домашний телефон не отвечает. Ты не в курсе, что с ним? — А Паша… Нашел о ком волноваться. От нас его забрали. Он сейчас на Ближнем Востоке, он ведь по-арабски свободно говорит. Вместе с женой и сыном. Ответственное задание. Деталей я не знаю. — Странно… — Наберись терпения, через полгода он вернется. Колодный поднялся, отошел к полкам с книгами, вытащил откуда-то плоскую поллитровую бутылку виски «Джи энд Би» и две серебряных стопки, наполнил их. Выпили за дружбу, за боевое братство, закусили бутербродами. Колодный порозовел и расслабил галстук. — Старик, в Нью-Йорке ты каждый день держишь в руках большие деньги, ювелирные украшения… Из этого богатства ты не имеешь права положить в карман даже какие-то три-четыре тысячи. Ну, чтобы хоть на день рождение побаловать себя. Купить в «Блумингдейле» приличное пальто, костюм и ботинки. А не бегать по распродажам, чтобы пару долларов сэкономить. Но на казенные деньги ты не позаришься и мухлевать не будешь, потому что партийный билет ставишь выше денег. Извини за пафос. Но я ведь от сердца. — Спасибо, ты меня растрогал. Честно. Если когда-нибудь ты придешь на мои похороны и помянешь меня этими же словами, — я буду очень благодарен. — Тебе бы только шутки шутить. Колодный расспросил о последних неделях жизни за океаном, в общем и целом, не конкретно. Поинтересовался, как в последнее время шла продажа ювелирных украшений, что уходило легче, а что труднее. Повысится ли, по мнению американских ювелиров, цена на изделия с бриллиантами и другими ценными камнями? И что лучше для рынка: ювелирные изделия царской эпохи или вещи, сделанные после Октябрьской революции? Ясно, что старина как бы проверена временем, это так, но современная огранка бриллиантов смотрится куда лучше, она качественнее. Может быть, следует переждать застой на ювелирном рынке, а пока мелким оптом реализовывать золотые монеты царской чеканки. Да, золото в цене пока не растет, но с ним меньше возни и не так опасно. Спрашивать о последних неделях и днях, проведенных в Нью-Йорке, Колодный не стал, только заметил, что Разину досталось сполна, но за одного битого двух небитых дают. — В том, что произошло, нет твоей вины, — сказал Колодный. — Я всегда был и буду на твоей стороне. Старик, ты же знаешь, что у конторы государственное финансирование. А у государства с долларами не очень… Для секретных операций за границей не хватает наличных, живой валюты. Поэтому твоя работа нужна позарез. — Не увлекайся похвалой, иначе я зазнаюсь. — Тогда перейдем к личной жизни, — засмеялся Колодный. — Как у тебя с тамошней пассией, с американской женой? Я читал бумаги, но хотел это на словах услышать. По-честному. — Ну, пока все гладко. У Марты полно забот, но она старается помочь в магазине. Я ей сказал, что пока не надо уходить с работы, из больницы. Она этого и сама пока не хочет. Мне нужно от Марты только одно: чтобы у нее не оставалось лишнего времени. Чтобы она не лезла в мою бухгалтерию. — Марта Морган… Удачный выбор. Она мне нравится. Спокойная, оптимистка. Привязана к тебе, любит деньги. Это сильное искреннее чувство. Когда это дело только начинали, я начальству говорил, что твоя инфильтрация пройдет гладко. Ты быстро превратишься из немца в американца. Хотя Деев, как ты помнишь, был против идеи с женитьбой на американке. Между нами говоря, на роль жены он рассматривал одну особу, бывшую гражданку СССР. Она выехала в Израиль, но сбилась с пути истинного и оказалась в Нью-Йорке. Зацепилась там и открыла свой бизнес. Деев тогда полагал, что с иммигранткой из Союза проще и легче управлять. Потому что здесь остались ее родители. Надо было мне тогда с Деевым на деньги спорить. — Рад за тебя, честно. Даже если Марта случайно узнает что-то лишнее, она ведь не побежит в ФБР? Она не захочет расстаться с обеспеченной старостью и семейной жизнью? — Думаю, что нет. Она трезвая натура. Жизнь у нее была не слишком сладкой. Первый муж погиб через полгода после свадьбы. Второй распускал руки и гулял. Она рада тому, что есть, и большего у бога не просит. — Марта не спрашивает, почему у тебя, гражданина ФРГ, не заметен немецкий акцент? — Колодный снова засмеялся. — И почему ты до сих пор познакомил ее только с одним только дядей? У тебя ведь еще полдюжины немецких родственников. — Она была сыта одной поездкой в ФРГ и одним дядей. Немецкая экзотика, все эти шнапсы, рульки, пиво и хоровое пение под баян, — ее быстро утомляют. А про акцент она, насколько помню, давно не вспоминала. — Помнишь, вы с Мартой приезжали в Москву? Ты был здесь по делам, но так все обставил, будто купил тур в СССР. С огромной скидкой. И ее с собой привез. — Что-то не так? — Нет, все нормально. Просто я вспомнил, что мы тогда посидели, как сейчас сидим, один на один. А потом еще в ресторане «Метрополь» потрепались, когда Марта поужинала и пошла наверх, в номер. Хорошая женщина, серьезно. Кажется, тогда мы выпили лишнего. Было весело. Просто вспомнилось… Колодный наполнил стопки, опустил в корзину для бумаг пустую бутылку и сказал: — Кстати, когда твоя Таня была жива, я иногда тебе завидовал. Вот живет человек: одна жена в Нью-Йорке, вторая в Москве. И обе красавицы. И наверняка есть еще много знакомых женщин, симпатичных и обаятельных. Я шучу, старик… Не обращай внимания. Выпили за удачу и красивых женщин. Колодный прищурился и сказал: — Я смотрю, у тебя физические кондиции неплохие. Живота нет и вообще… Бегал там? — Ходил в спортзал, боксировал немножко. Брал уроки карате у хорошего парня с опытом. Он был телохранителем одного большого человека в Южной Корее. — Ух ты, молодец. Карате лучше самбо? — Можно кое-что из самбо взять, и карате штука перспективная. Но один месяц в Москве, — Разин щелкнул себя пальцем по горлу, — и все физические кондиции превратились в воспоминания. — Да, Леша. В Союзе по-прежнему пьют. А у нас, в первом управлении, физическая подготовка ниже табуретки. В контрразведке с составом еще кое-как работают, готовят. Не дают зарасти жиром. А здесь… Как в болоте. Разин посмеивался, старясь расслабиться и больше не смотреть на часы, а разговор все не кончался. — Тебе, Леша, наверняка надоели оперативники из второго управления, которые вертятся под ногами. Когда я узнал о слежке, хотел страшный шум поднять. Но подумал и остыл. Ты же понимаешь, — это не наша, не первого управления, инициатива. И тем более не моя. Процедура символическая, для галочки. Тебя проверяют точно так, как в свое время, лет семь назад, меня проверяли. Я тоже вернулся из американской командировки и приуныл, когда узнал, что на все сто процентов мне не доверяют. Телефон слушают, оперативники шустрят. — Я понял. Опера для меня, как родные, я их всех в лицо знаю. — Поэтому я и говорю: потерпи, старина. Нельзя обижаться на своих. Тогда я набрался терпения и все пошло по-старому, даже лучше. Я правильно понял суть проблемы: доверие надо заслужить, его не присваивают, как звание. Кстати, если ты не забыл: тогда я был майором. А сегодня — полковник, у меня сейчас генеральская должность и большие возможности для роста. Не хвастаясь. — Что ж, рад за тебя и спасибо за поддержку, — сказал Разин. — Обиды у меня нет. Все-таки мы не в богадельне работаем… — И ладно, и молодец. Слушай, я хотел кое-что показать… Колодный наклонился, вытащил с нижней стеклянной столешницы большой конверт, высыпал на стол несколько больших черно-белых фотографий. Верхние снимки сделаны на улице, мужчина средних лет в плаще и шляпе куда-то спешил. Лицо хмурое и настороженное, будто он чувствовал тревогу или опасность. Последние фотографии крупнее, тот же человек один сидит за столиком в уличном кафе. — Некто Стивен Платт. Тебе этот мужчина не попадался на глаза, ну, невзначай? — спросил Колодный. — Знаешь, как бывает: средь шумного бала, случайно… Он, словно протрезвел за секунду, впился острыми внимательными глазами в Разина, будто не придавал значения его ответу, словно шелуха его уже не заботила, — будто он мог прочитать ответ на лице собеседника. Разин не дал себе труда рассмотреть фотографии и задуматься над ответом. Он покачал головой: — Не припоминаю. Что-то серьезное? — Как сказать… Это наш человек, жил в Бостоне. У него тоже был небольшой магазинчик. Три месяца назад он куда-то пропал. Сначала была надежда, но теперь ее нет. Не думаю, что он вернется. Ну все, забудь об этом. Колодный убрал фотографии, налил в чашки кофе. Через полчаса проводил Разина до лифта, пожал руку и похлопал по плечу.