Напиши о том, как люди, которых никогда не ценили по достоинству, все вместе скрепляют страну, – сказала Айрис. – Медработники и обыватели, доставщики, почтальоны и почтальонки, люди, работающие на заводах и в супермаркетах, те, что держат наши жизни в своих руках. Напиши об этом. Всесильные выпускники Итона в очередной раз посрамлены, а кроткие оказались в конечном итоге реальной силой. Поверь, сейчас все может пойти в ту или в другую сторону, нам нужно об этом задуматься, причем поскорее, и нам нужно поскорее объединиться, ведь я знаю по опыту, всесильные не любят, когда кроткие возвышаются. Но в чем объединиться? В самоизоляции? Шарлотта качает головой. Подумать только. Раньше она, Шарлотта, называла себя сетевой активисткой, а теперь поняла, что была всего-навсего лайтовой революционеркой из комедийного шоу в духе «Доброй жизни» и «Благослови этот дом»[68], – ностальгирующей революционеркой. А ведь она родилась через два десятилетия после того, как прогремели 70-е, и она узнала, прочитав бесчисленное множество книг и просмотрев бесчисленное множество фильмов, что это десятилетие было одним из самых яростно политизированных, дальновидных и раздробленных в истории, и в своей диссертации о культуре 70-х она подробно остановилась на том, почему Гилберт О'Салливан, будучи взрослым человеком, решил носить одежду школяра 40-х, пытаясь внедрить свои первые песни в популярную культуру, и о том, какое это имело значение для его последующих текстов, мест в хит-парадах и культурного наследия[69]. Шарлотта. Всего-навсего революционерочка в духе «снова один (разумеется), как бы я ни старался, почему, о почему, о почему»[70]. К примеру, единственным словом, которое она реально услышала, реально узнала в этом характерном для Айрис словоизлиянии, было слово «взрыв». Шарлотта узнала это слово, поскольку в тот самый момент прямо у нее над головой как бы взорвалась бомба, лишив ее всех чувств и когнитивных способностей, оставив накренившейся, странно оглохшей, не способной ничего возразить. Мне очень жаль, Айрис, – сказала Шарлотта. – В последнее время я ощущаю очень сильное разобщение. Да нет никакого разобщения, – сказала Айрис. Айрис – тетка Арта. Шарлотте она не родственница. Она матерая левая активистка. Не говорит Шарлотте, сколько ей лет, но, наверное, за восемьдесят. Гринэм, Портон-Даун. Еще, судя по всему, много лет назад она помогала руководить своего рода коммуной в этом самом доме. Потом коммуну кто-то вытурил, и дом остался необитаемым и разрушающимся. Затем мать Арта, женщина с деловой хваткой, сестра Айрис, которой здесь раньше нравилось, выкупила пустой обваливающийся дом и отремонтировала его. Айрис вечно вскрикивает, натыкаясь на стены, которых не было, когда она раньше здесь жила. Затем мать Арта умерла, оставив дом со всем его содержимым Арту с оговоркой, что Айрис сможет жить здесь до самой смерти. Затем Арт с Шарлоттой перевезли сюда свою команду «Арта на природе», чтобы она жила здесь же. Бесплатно. Теперь, когда все изменилось, она и чужая тетка – единственные люди, живущие в этом ячеистом доме. У каждой в распоряжении один этаж. На этаже, где находится комната Шарлотты, еще шесть спален. Шарлотта уже три дня не видела остальной части дома и этого этажа, за исключением этой комнаты и соседней ванной. «Я мигом», – сказала Шарлотта Айрис. Это было три дня назад. Каждый вечер Айрис стучит в дверь и оставляет снаружи тарелку с едой и кувшин воды. В первый вечер она сказала: Температуришь? Нет, – сказала Шарлотта из-за двери. Кашель? – сказала Айрис. Нет, все нормально, – сказала Шарлотта. – Правда. Я здорова. Значит, ты самоизолируешься не потому, что больна? – сказала Айрис. Нет, – сказала Шарлотта. – Я самоизолируюсь потому, что очень хочу побыть в изоляции. Ладушки, – сказала Айрис. – Скажешь, если станет плохо или почувствуешь какие-нибудь из этих симптомов. Или вообще какие-нибудь симптомы. Или если что-то понадобится. Я буду проведывать тебя каждый день, если ты не против. Не спеши никуда. Шарлотте Айрис слегка напоминает живую изгородь, как бы та выглядела, если бы художник-мультипликатор придумал персонажа, который должен быть живой изгородью. Волосы у Айрис растрепаны. Она смотрит сквозь них живыми птичьими глазами. Насколько может судить Шарлотта, Айрис отчасти воспитывала Арта. Айрис никогда о себе не рассказывает. Зато говорит что-то типа такого: «Да, для нас здесь сейчас все это – сюр. Но где-нибудь в таком положении нет ничего чрезвычайного. Мы наивно полагаем, что обычная жизнь не такая пиздец сюровая для большинства людей, которые кое-как сводят концы с концами на этой планете». Шарлотта не может этого сейчас принять. Да еще когда пожилой человек так матерится, это даже немного шокирует. Это раскрыло Шарлотте глаза на собственную пошлость, ведь до сих пор она тоже считала себя активисткой. То бишь пока не встретила активистку настоящую. «Называй меня Ярость. От ярости у меня осталось только имя – Айрис. Во мне уже никакой злости не осталось». Возможно, как раз компетентность, практичность, организованность Айрис и уничтожили, сразили наповал невозмутимую активистку в Шарлотте? Впервые вернувшись сюда из Саффолка, Шарлотта рассказала Айрис о том, что Арт влюбился. Они с Айрис обе рассмеялись, обе с нежностью. Два сапога – пара. Потом она рассказала Айрис – по глупости, понимает теперь ее эгоистичное эго, – как они с Артом ездили к заключенным в Центр временного содержания нелегальных иммигрантов «СА4А» и как умный и заботливый молодой вирусолог, задержанный на неопределенный срок, постарался объяснить им, а это было еще в начале февраля, когда мало кто в Англии принимал вирус всерьез, что грозный вирус набирает силу в различных странах и уже добрался до Англии через аэропорт рядом с Центром временного содержания нелегальных иммигрантов, в котором они сейчас находились, так что комната, где они сидели, буквально тряслась каждые несколько минут, когда над головой взлетали самолеты, и что вирус, очевидно, уже присутствует в городе на той самой улице, куда они собирались пойти и остановиться на ночлег. Заключенный рассказал им, что, если вирус случайно попадет в этот Центр, где сам он тогда находился, все задержанные заразятся, поскольку все окна сделаны из плексигласа и металлических прутьев, ни одно не открывается во внешний мир и внутри циркулирует лишь переработанный старый воздух, проникающий через систему вентиляции. Глаза Айрис загорелись. «Они будут втихаря их выпускать, – сказала она. – Они не захотят, чтобы задержанные умирали и становились плохой рекламой». Затем неделю назад появился новостной репортаж о том, как правительство освободило несколько сотен нелегальных иммигрантов, здоровье которых считалось наиболее уязвимым для подобной вспышки. Они не будут единственными, – сказала Айрис. – Это лишь верхушка айсберга. И освобождены куда? Для чего? Куда они пойдут? Не знаю, – сказала Шарлотта. Куча уязвимых невиновных людей вскоре станут бездомными, – сказала Айрис, – без денег и без родных, и им позарез нужно будет где-нибудь остановиться. Похоже на то, – сказала Шарлотта. Теперь, когда ваши «Арты на природе» съехали, у нас тринадцать пустых спален, – сказала Айрис, – и три просторные общие комнаты. Потенциально это шестнадцать отдельных комнат. Я спрошу Арти, если он не против. Спрошу его, можно ли занять и его комнату. Тогда семнадцать. (Это было в первые же дни, когда Арт оказался где-то с другими людьми.) Спросить, можно ли занять его комнату под что? – сказала Шарлотта. Вот только нужно уладить всего два вопроса, – сказала Айрис, – в смысле, до приезда людей. Каких еще людей? – сказала Шарлотта. Я ведь думаю, на пару месяцев еды на всех хватит, – сказала Айрис. (Айрис до сих пор работает три раза в неделю в местном розничном магазине здорового питания, и сарай уже забит мешками со всякой чечевицей и рисом – Айрис обычно мыслит в категориях чрезвычайного положения.) Нет, реальной проблемой, – сказала Айрис, – станет увеличивающаяся груда говна – с ним-то что делать? Говна? – сказала Шарлотта. В «Чэй Брес» всегда были проблемы с канализацией, – сказала Айрис, – когда здесь живет больше нескольких человек. Что такое «Чэй Брес»? – сказала Шарлотта. (Она решила, возможно, это название революционной группы, с которой Айрис жила здесь в 70-х и 80-х.) «Чэй Брес» – старое название этого дома, – сказала Айрис. – В переводе с корнского – «дом мысли» и «дом, где протекает беременность». «Дом разума» и в то же время «дом матки». Когда моя сестра его ремонтировала, она забыла отремонтировать систему канализации. Вообще-то я не хочу говорить дурно о своей любимой покойнице. Но, несмотря на все блестящие способности, она никогда не удосуживалась копать глубже, чем считала нужным. Включая оснащение фундамента этого дома. Мы перегружали систему канализации, даже когда жили здесь только вдвоем. Короче, первым делом нам понадобится отстойник побольше, чем у нас сейчас. Шарлотта спокойно кивала на все, что говорила Айрис. Тем временем она представляла себе, как сломя голову мчится в местную «ASDA»[71] и заполняет заднее сиденье машины консервами со всякой всячиной и таким количеством туалетной бумаги, какое только удается купить, а затем звонит своей прежней хозяйке узнать, можно ли снова снять ее квартиру, и если нет, мчится, превышая допустимую скорость, обратно в Лондон, чтобы максимально быстро найти подобное жилье. Зачем туалетная бумага? Потому что в Австралии все скупали в панике именно ее. Ну и, рассуждая логически, она должна будет закончиться первой. Туалетная бумага всегда будет нужна. А почему ее прежняя квартира или что-то наподобие? Потому что ее прежняя квартира была на одного человека и там не было места для кого-нибудь еще. И для его говна. Шарлотта встала и потянулась. Я мигом, – сказала она, будто просто собралась в туалет. Она смоталась наверх за курткой, бумажником, ноутбуком, зубной щеткой и т. д. Бесшумно выскользнула через черный ход. Зашла за сарай, где никто не мог увидеть ее из дома, и открыла дверцу машины. Села на водительское сиденье, оставив дверцу открытой. Но все же включила свой ноутбук и набрала: «отстойник поставщики корнуолл». Затем вернулась в дом и дала Айрис номер, чтобы вызвать экскаватор. Хоть это она сделала.