Все смотрят на него и ждут, что же он собирается сказать дальше. Лексика, – говорит мать. А чё это означает? – говорит сестра. Словá, – говорит прекрасная гостья Шарлотта. Гостья не просто прекрасна – она в буквальном смысле блистательна. Да, в точности, – говорит Роберт. – В том смысле, что наш отец проголосовал «остаться», а наша мать проголосовала «выйти». Но в конце концов это нашему отцу пришлось в прямом смысле слова – выйти. О боже, – говорит мать. – Роберт. Получается, – говорит он, – будто люди, проголосовавшие за выход, как бы тоже дали команду. Это вообще-то очень умно. Как в моем физическом классе есть мальчик, не знаю, как его зовут, у него отец француз, и у него ресторан, хороший, с этой, как его, звездой… Мишленовской? – Прекрасная гостья говорит так красиво, что Роберт замолкает и отводит взгляд, опускает взгляд, затем через минуту осмеливается снова взглянуть на нее из-под челки. Ну да, и они «выходят» – уезжают, вынуждены уехать, – говорит сестра. Роберт раскрывает рот, но не произносит ни звука. Вот мне всегда было интересно, – нарочито бодренько говорит мать (она меняет тему). – Может, кто-то из вас, молодежи, меня просветит. Что же такое культура отмены?[16] Никто не отвечает. Прекрасная Шарлотта подается вперед. (На Роберта веет ее ароматом. Пахнет она потрясающе.) Прекрасная Шарлотта подмигивает его матери. Знаете, – говорит она, – вся эта история с Брекзитом – пустое. Это как если, фу-ты… как если муха откладывает в трупе яйца. Ведь все нужно поменять. Все. И, чтобы просто восстановить справедливость, мать говорит, словно прекрасная Шарлотта ничего не сказала: Наша ссора, моя размолвка с мужем не имела отношения к тому, за что я проголосовала, а имела отношение к тому, что ваш отец встретил Эшли. Ну да, но мам, – говорит сестра. – Эшли он встретил в 2018-м. А съехал в 2016-м. Мать пожимает плечами, глубоко вдыхает, выдыхает воздух к потолку и театрально смеется. Дело с концом, – говорит сестра. – Нам уж точно конец. Так будет лучше, – говорит мать. – Для всех. В результате. Эйнштейн говорит, что будущее – это иллюзия, – говорит Роберт. – А также прошлое. А также настоящее. Нельзя остановить изменения, – говорит мужчина, пришедший сюда с прекрасной гостьей Шарлоттой. Это первое, что услышал от него Роберт. Изменения просто наступают, и все, – говорит мужчина. – Наступают в силу необходимости. Нужно с этим смириться и извлечь что-нибудь из их влияния на тебя. Превращение, – говорит Шарлотта. – Это всегда ответ на то, что не имеет ответа. Даже если это означает превращение в жука, по версии Кафки. Ой, обожаю Кафку, – говорит мать. – «Книга должна стать топором, чтобы разбить замерзшее море у нас внутри». По-моему, это одно из самых прекрасных высказываний. Роберт переводит взгляд с мужчины на Шарлотту и опять с Шарлотты на мужчину. Нет. Они не спят друг с другом. Это всегда заметно. Между ними что-то есть. Но не это. И мне стало интересно, – говорит мужчина. – Интересно, ваша подруга, в смысле, ваша соседка, как ее – Эшли? Эшли, – говорит мать. Она говорит это так, будто Эшли – ее собственность. Интересно, у Эшли проблемы с речью, – говорит мужчина, – поскольку очень многое нужно сказать? Ты имеешь в виду ощущение, будто сам служишь помехой для речи? – говорит Шарлотта. Она говорит это красиво. (Роберт раскрывает рот, и оттуда доносится шепот.) Да. Чего-чего, Роб? – говорит сестра. Просто последнюю пару минут она недоверчиво его разглядывала. Она поднимает одну бровь. Затем переводит взгляд с него на Шарлотту и обратно на него и поднимает другую бровь. Потому что… потому что книга Эшли как раз об этом. В смысле, о речи, – говорит Роберт. Книга? – говорит мать. Она пишет книгу, – говорит Роберт. – Ну, писала. Эшли пишет книгу? – говорит мать. Откуда ты знаешь? – говорит сестра. Я ее читал. Немного, – говорит Роберт. Эшли? – говорит сестра. – Разрешила тебе читать книгу? Которую сама пишет? Она о лексике, – говорит он. – В политике. Главы названы словами или фразами. Например? – говорит мать. «Надувательство», – говорит он. – «Зубрилка». «Народное правительство». «Бой Биг-Бена». В конце есть раздел с объяснением слов. «Современная лексика». Там рассматриваются значения и история возникновения таких слов, как «леттербоксинг» или, э… «жопошники». Слово слетает у него с языка раньше, чем он успевает опомниться. Он краснеет. Сестра хихикает. Жопошники? – спрашивает Шарлотта. – И что она об этом пишет? Ну типа, – говорит он. – Это слово происходит от слова, означающего, м-м… (о нет) ягодицы. Сестра опять над ним хихикает. Ты покраснел как помидор, – говорит она. Дальше, – говорит Шарлотта. Типа оно также означает «никчемный», – говорит он, – или «тот, кто плохо работает», или «ленивый, безответственный», или «бездомный человек». Так что в конечном счете это слово означает не только «гей», ведь оно заключает в себе и весь прочий подтекст. Подтекст. Фантастика, – говорит Шарлотта. Есть глава и про слово «фантастика», – говорит он. – О том, как политики постоянно твердят, какая сейчас везде фантастика, какая будет фантастика, и о том, что это слово всегда должно стимулировать фантазию. А еще глава о том, что политики все время говорят о происходящем с точки зрения Второй мировой войны, чтобы люди были преданными, приняли их сторону и прониклись патриотическим духом. Как эта книга называется? – говорит мать. «Имморальное воображение», – говорит он. Мать презрительно фыркает. Ну, приплыли. Не существует такого явления, как имморальное воображение, – говорит мать. – Ведь не существует и такого явления, как моральное воображение. Сама мысль о том, что воображение как-то связано с моралью, сомнительна. Н-да, – говорит мужчина. Можно вообразить что угодно, – говорит Шарлотта. – Но любой человеческий поступок, даже акт воображения, подразумевает моральный контекст. Да, – говорит Роберт. – Подразумевает, мам. Но это же не означает, что воображение морально или имморально само по себе, – говорит мать.