Еще сильнее я прошу прощения за то, что уехал с Нантакета, когда мы поссорились. Да, у меня была вводная лекция в колледже, но я должен был тебе позвонить и помириться. Дело в том, что не только ты гордая, испуганная и упрямая. Я не хочу, что сказанные мной слова были брошены мне же в лицо, и не хочу быть отвергнутым. Я не все сказал, Эбигейл Шенберг. Я люблю тебя. Я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе. Я помню, что ты переживаешь из-за отношений на расстоянии. И да, возможно, наши отношения закончатся кражей имущества, и мы создадим семью с другими и похороним наши чувства до конца жизни. Но нам не стоит этого делать, потому что это пагубно и нечестно по отношению к другим людям. Возможно, мы не последуем по стопам твоей бабушки и моего дедушки. У нас может получиться. Я хочу, чтобы получилось. Я думаю, мы этого достойны. P. S. Пожалуйста, пожалуйста, не злись из-за цены ожерелья. Мама говорит подумать об этом с точки зрения дохода, а деньги были пожертвованы на благотворительность, а еще нам частично списали налоги. Я в потрясении прилипла к дивану, но через несколько минут снова раздался звонок в дверь. Господи. Я вытерла глаза. В теле появились легкость и нервозность, словно оно принадлежало другому человеку. – Эбби, можешь открыть? – окликнула со второго этажа мама. Мне хватило несколько секунд, чтобы вернуть контроль над голосовыми связками. – Да! С каждым шагом казалось, что я двигаюсь очень медленно, буквально пробираюсь через патоку. Я пошла в прохладную прихожую, а потом очень-очень неспешно отперла замок и распахнула дверь. По-моему, тело полностью перестало функционировать, а ноги превратились в желе. На пороге, в обрамлении осенних красок, стоял Ной, одетый в темно-красную толстовку. Волосы у него были растрепаны, словно еще секундой назад он водил по ним руками. Мы уставились друг на друга. Я вцепилась в дверной косяк и подождала, пока мир перестанет кружиться. – Привет, – наконец произнес Ной. – Привет. Было двадцатое сентября, третья неделя учебы (я проверила) и прошло семь дней с Рош Ха-Шана. – Ты здесь, – тупо сказала я, потому что не могла придумать ничего другого. – Ты… ты купил ожерелье. Он кивнул. У меня вырвался смешок. – Это очень дорогое ожерелье. Ной поморщился. – Я знаю. Ты прочитала письмо? Я кивнула. – Я писал искренне, Эбигейл. – Он смотрел на меня уверенным взглядом. – Ты сказала, что нам не стоит повторять ошибки наших родственников. Так давай не будем. – Хорошо. – Я не должен быть держать информацию об ожерелье в тайне. Извини. Не должен был мешать тебе в поисках прошлого твоей семьи. Я… – Ной замолчал, и на его лице появилось недоумение, когда до него дошел смысл моего ответа. – Подожди, хорошо? Я усмехнулась. – Да. Ладно. Я переборщила. Я понимаю, они твоя семья. – Значит… ты… мы… Я заулыбалась еще сильнее, в груди было такое теплое и приятное ощущение, словно я проглотила солнце. – Да. Ной усмехнулся, покачал головой и очень решительно посмотрел мне в глаза. – Я должен был за тебя бороться. – Ты боролся. Я тоже. Ты получил мое письмо? Он растерялся. – Твое письмо? Я удивленно хихикнула. – Скоро получишь. – Что ты написала? Я подошла к нему и, неуверенно подняв руку, пригладила один из его непослушных локонов. – Там вроде как написано то же самое, что в твоем письме. Блестящие умы и все такое. И прости за мои слова, что я предпочту быть несчастной, чем быть с тобой. На его лице медленно расползалась улыбка. – Да, ты вела себя очень холодно. – Прости. – Я хотела броситься ему в объятия, обнять так крепко, чтобы между нашими телами не осталось ни одного свободного сантиметра, но даже сейчас мне было немного любопытно. В письме он говорил… но мне нужно услышать эти слова лично. Нужно услышать их дважды или трижды. – Я не хочу быть несчастной. Я… я и была несчастной. Правда? Я глухо прошептала: – Конечно. – Серьезно? – Чему ты так удивляешься? – Я был не уверен! Ты мастер убегать. И говорила так рассудительно. – Я не была рассудительной! Я пыталась себя защитить. Сложно открываться людям. Тем самым ты даешь им власть причинить тебе боль. – Верно. – Ной сглотнул и шагнул вперед. – Я хочу открыться тебе, Эбигейл Шенберг. Я люблю тебя. Я охнула. Ной был таким уязвимым – стоял тут, сняв свою броню, беспомощно обнажив душу. Ной Барбанел был гордым, решительным и до неприличия оберегающим. Он не любил проявлять слабость – и все равно это сделал. Он решил приехать за мной и сказать, что мы заслуживаем счастья. Он решил бороться за наши отношения. Выбрал нас. Я тоже выбираю нас. Я выбираю отношения с Ноем Барбанелом, в которого влюблена, который делает меня счастливой. Я выбираю удовольствие, бабочек и ослепительную радость. И я могу испытать все эти чудесные эмоции. Я могу спрыгнуть с утеса с безудержным азартом. Я хочу Ноя Барбанела. Хочу нас, и он тоже хочет. – Я тоже люблю тебя, Ной Барбанел. Он резко поднял голову и посмотрел на меня круглыми глазами. – Ты не обязана это говорить. – Знаю. Но это правда. Я люблю тебя, – сказала я, и на моем лице появилась такая же широкая улыбка, что и у него. – И ты тоже подталкиваешь меня к тому, чтобы стать лучше. И я стану. Я не сбегу. А если сбегу, обязательно вернусь. Думаю, я всегда буду желать вернуться к тебе. Его улыбка стала еще радостнее, и он поднялся ко мне на веранду, встав близко-близко. Ной приобнял меня за талию. – Что теперь? – Теперь… теперь ты в моем доме. – Точно. Можешь прогнать меня, если захочешь. Но сегодня пятница. И мне не нужно в Кембридж все выходные. – Нет? – Я посмотрела на него. Ной опустил голову. – Нет. А потом мы целовались с такой легкостью, словно были рождены для этого. В животе у меня стало жарко, и я привстала на цыпочки, чтобы еще сильнее прижаться к Ною. Когда мы отодвинулись друг от друга, чтобы перевести дух, я поняла, что мы так и стоим на пороге у всех на виду. – Хочешь зайти?