«Лучше любить и потерять. Это хороший жизненный опыт. Возможность роста». «Но он тоже должен любить меня. Он не должен был меня отпускать». «Ты сама ему велела. Ты вела себя злобно. Зачем ему с тобой оставаться?» Сказать по правде, я немного чувствовала себя Голлумом. Стелла повела меня за мороженым. – Ты должна быть к себе добра, как к другу, – серьезно сказала она, чего я никогда за ней не замечала. – Так говорит мой психотерапевт. – Наверное. – Не «наверное». Я серьезно. Хандра не делает тебя глупой. Тебе больно. Ты имеешь полное право на чувства. – А если я не хочу? – Что ж, – она хрустнула рожком, – вот тут тебе не повезло. На следующий день была моя последняя смена в «Проуз Гарден». Лиз испекла мне небольшой торт, а Мэгги подарила сережки с подвеской в виде стопки книг. – Возвращайся следующим летом, – пригласила Мэгги. – Мы дадим тебе выбрать одну из книг для книжного клуба. Я кинулась ей на шею, и, к моему удивлению, она обняла меня в ответ. – Спасибо, – поблагодарила ее я, а потом обняла и Лиз. – Вы потрясающие! Я полагала, что это станет самым запоминающимся моментом этого дня, но спустя час в дверях магазина показался Эдвард Барбанел, одетый в джинсы, свитер и ветровку, словно на улице было не двадцать семь градусов. Я растерялась, увидев его в другой обстановке. Тут он выглядел слабее, чем во главе стола в окружении своей семьи и дома, который строил десятилетиями. Прекрасно. И что мне теперь делать? Грубить девяностолетнему старику не получится, когда меня не подстегивает гнев. – Здравствуйте, мистер Барбанел. – Эбигейл. – Он улыбнулся мне, и на его дряхлом лице это выглядело неожиданно. – У тебя найдется минутка? Найдется ли у меня минутка для разговора с дедушкой моего бывшего парня, который украл ожерелье моей бабушки? – Я сейчас работаю… – Это займет всего минуту. Где мы можем присесть? Оу. – Вон там кресла. Только предупрежу начальницу, что ухожу на перерыв. – Я помедлила, внезапно проснулись замашки хозяйки. – Хотите что-нибудь из кофейни? – Эрл грей, если можно, моя дорогая. Фу, старик назвал меня «дорогая». Я выдавила мученическую улыбку. Вернувшись, я поставила на стол возле него чашку чая, а сама уселась напротив, держа в руке стакан со свежим соком. Эдвард открыл глаза. – Я хотел рассказать тебе про ожерелье. Ага, вот теперь он захотел. После того, как месяцами избегал разговоров на эту тему. Я глотнула сока. – Ладно. Он на мгновение задумался и начал. – Ожерелье принадлежало Рут, это правда. Я не сказала «Обалдеть, Шерлок», и за это меня стоило похвалить. – Ожерелье – одна из немногих вещей, что она привезла с собой: одежда, небольшой чемодан и ожерелье. Перед приездом в Нью-Йорк она спрятала его в подоле платья. Рут собиралась продать его после войны, чтобы привезти родителей в Америку. Я сглотнула внезапный комок в горле. Глаза у него были добрые. – Да. После полученных новостей она всюду его стала надевать. Она купила целый гардероб, чтобы ожерелье выделялось, надевала только красные и черные цвета. – Он замолчал. – Мы решили пожениться. Я вытаращила глаза. Подсознательно я хотела, чтобы Ной тоже был здесь. Ной, на которого я так злилась. И все же он с самого начала участвовал в разоблачении этой истории. – Что случилось? – Моя мать, – вздохнул Эдвард. – А до этого крах семейного состояния. Рут, безусловно, знала. Она сказала, что нам надо продать ожерелье и потратить эти деньги на спасение компании. На спасение нас. Их было бы недостаточно, но это хоть что-то. Он что-то вытащил из кармана и передал мне. – А потом она отправила мне это. «Я попытаюсь объяснить», – начиналось письмо, и впервые я прочитала одно из бабушкиных писем, в котором она пыталась вразумить Эдварда Барбанела. Она сказала, что любит его. Любит, но романтичная любовь не единственный ее вид, и она ценит иные виды любви так же высоко, как и саму любовь. Вчера у своей квартиры я нашла твою мать. Я не видела ее несколько лет и сразу же со слезами бросилась ей в объятия. И она обняла меня. Нэд, это было… я даже не знаю, как объяснить. Я чувствовала себя дурой, ведь она твоя мать, и, само собой, она всегда будет с тобой. Но теперь, после моего переезда, я почти не виделась с ней, но скучала, а она оказалась рядом. Мы вошли в квартиру, и я чуть не умерла от стыда, потому что комната, которую я снимала у миссис Шварц, была скромной, тесной и захламленной. Всюду валялась моя одежда, и я даже не могла предложить ей чая. Но это не имело значения, и мы проговорили несколько часов кряду. Я чувствовала себя подсолнухом, который тянется к ней, чтобы согреться в ее лучах. А потом она сказала: «Ты не можешь выйти за Эдварда». А я ответила, что мы любим друг друга. А она ответила: «Я знаю. Но компания разорится, если нам никто не поможет, и что с вами станется? Нам придется продать «Золотые двери» и, наверное, даже дом в Нью-Йорке. И вы останетесь в бедности, а он будет на тебя обижен, а все наши работники останутся без своих мест. С семьей будет покончено. Поэтому я прошу тебя не выходить за него». И, Нэд, дело в том, что она мне как мать. Письмо обрывалось. Я взглянула на Эдварда. – Это все? – Дальше еще одна страница или две, но это самая важная часть. Моя мать просила Рут не выходить за меня замуж. И Рут решила мне отказать. – Должно быть, она очень любила вашу маму, – задумчиво произнесла я. Он кивнул. – Я никогда не понимал. Или, может, умом понимал, но никогда не поступился бы собственными желаниями ради амбиций родителей. И не ставил бы на первое место семью, как сделала она. А как бы я поступила? Если бы мама попросила меня не выходить за любимого? Я хотела сказать, что стояла бы на своем, но это же мама. Если она просила, значит, у нее были веские причины. А моя мама жизнь положила на мое воспитание. Я всем ей обязана. Я прокашлялась. – Выходит, моя бабушка отдала вам ожерелье. Но почему вы его не вернули? Эдвард помешал чай. – Потому что я был глупым, упрямым и питал нелепые надежды. Я не верил, что она оставит ожерелье. Решил, что если оно будет у меня, то ей придется со мной поговорить. А тогда я заставлю ее передумать. – Но она не передумала? – Нет. Ох. – А что потом? Вы решили согласиться с ее планом и женились на Хелен? Он кивнул, не смотря мне в глаза. Бедная Хелен. – Почему вы не отправили ожерелье моей бабушке? – Не знаю, – тихо ответил Эдвард. – Мне нравилось думать, что я могу его отправить, если она попросит снова. Но она не попросила. Наверное… я думал, что, если ожерелье еще будет у меня, однажды Рут придется со мной поговорить. Но она так и не поговорила с ним. Почему? Просто решила сократить потери? Или слишком злилась? Она уже увлеклась моим дедушкой? Слишком поздно узнавать ответы.