– Не так, как мое умение завязывать в узел черенок от вишни. Я слизала немного прилипший к ложке шоколад. – И все же это просто домыслы. – Ох. Вызов принят. – Ной встал и подошел к прилавку с мороженым. Он вернулся с качающейся на черенке ярко-красной вишней. – Готовься умереть от восхищения. Ной закинул целиком вишню в рот, и я с восхищенным изумлением наблюдала, как задвигались его щеки. Господи. Я смотрю прямо ему в рот. Просто сосредоточься на губах. На очень красивых губах. Он вытащил ягоду с завязанным по центру черенком. Я принялась смеяться и не могла остановиться. – Боже, где ты этому научился? Его губы приподнялись в легкой улыбке. – Я очень умело пользуюсь языком. – Ной! – Что? – В его глазах сверкнули озорные огоньки. – Просто констатирую факт. – Ну конечно. – Не моя вина, что у тебя извращенный ум. – Нет у меня извращенного ума. Он приподнял брови. – Нет? Тогда что у тебя сейчас на уме? Я закрыла лицо руками, густо покраснев. – Ной. Он засмеялся. – Фу! – Я зачерпнула ложкой мороженое, чтобы утопить в нем свои невзгоды. – У тебя немного… ох… – Ной потянулся и легонько коснулся моего носа. – Немного сливок. Странно, думаю, на моем полыхающем от стыда лице растаяло бы любое мороженое. – Упс. – Это мило. – Он снова посмотрел на меня. На этот раз без коварства, как до этого. Взгляд у Ноя стал нежнее. Я хотела этого парня. Не могу скрывать. Или притворяться. Каждой частичкой, от сердца до ребер и кончиков пальцев, хотела его. Безумно. Безрассудно. Неминуемо. Разумеется, я заметила, как растет нелепая влюбленность. Но рассчитывала, что смогу держать себя в руках. Увлечения можно отодвинуть в сторону и хранить в секрете. Это… это искрометное желание представляло для меня опасность. У меня не было времени на неоднозначные, мощные чувства: они пугали, вносили сумятицу и затмевали разум. Я не хотела с ними разбираться. Не этим летом, когда я намеревалась сосредоточить внимание на прошлом своей бабушки. Конечно, я была готова к летнему роману, но короткий роман сильно отличается от всепоглощающего желания. Так что мне никак не справиться, если Ной Барбанел будет смотреть на меня так, как сейчас. Я не могу поддаться эмоциям, которые в силах меня поглотить. Я отодвинула стул и встала. – Нам пора. Ной недоуменно моргнул. – Мы не… – Я бы хотела пройтись. – Я выбросила чашку с мороженым в ближайшую мусорку. – Пойдем. Молитвенный дом унитарного универсализма Нантакета не сильно отличался от церквей, где проходили встречи моего отряда девочек-скаутов. Здесь были красные скамьи и белые стены, и летом каждую пятницу по вечерам проводили службы для небольшой еврейской общины на острове. Обычно в храме мне было скучно. То же самое, что есть овсяную кашу или разгружать посудомоечную машину – временами утомительно, в редких случаях увлекательно, иногда приятно. На службах я виделась с друзьями из еврейской школы, и иногда мы украдкой бродили по коридорам и разглядывали детское творчество или мозаику «Древо жизни». Наша община была огромной, по крайней мере, на Дни трепета размещали евреев-реформаторов из пяти городов. Местная община, должно быть, была тесной, что наводило меня на мысли, что и обменяться смс-сообщениями не удастся, и тихонько попеть молитвы с конца сидура[9] тоже, поэтому пришлось бы развлекать себя вместо того, чтобы внимать проповедям. «Моя страна, это я тебя воспеваю», с первого по четвертый куплет – это я о тебе. Ной повел меня в дальние коридоры, где находился кабинет раввина Лии Абрамс. Он легонько постучал в приоткрытую дверь. – Ной! – Она встала из-за стола, доверху заваленного книгами, и подошла его обнять. Она была высокой и худощавой, а вокруг лысой головы был повязан симпатичный фиолетовый шарф. Положив руки ему на плечи, она наклонилась, чтобы получше его рассмотреть. – Ты так вырос! Щеки Ноя порозовели, и я прикусила губу, чтобы сдержать улыбку. – Твоя бабушка сказала, что в следующем году ты будешь учиться в Гарварде. – Да. – Так замечательно! А будешь работать в дендрариуме? – На самом деле я изучаю экономику, не ботанику. – О! – в ее голосе послышалось удивление. – Ну что ж, весьма полезно! – Она повернулась с улыбкой ко мне и доверительно понизила голос: – Я изучала театральное искусство. Не самая перспективная профессия. – А я подумываю об истории, – призналась я, что меня удивило, поскольку я почти всегда старалась не обсуждать со взрослыми колледж. – Меня зовут Эбигейл. – Да, конечно, садитесь. Тебя интересует прошлое твоей бабушки? – Да. – Мы сели в два одинаковых кресла напротив нее. – Она приехала из Германии в тысяча девятьсот тридцать девятом. Ей было всего четыре года, поэтому она мало помнила свою семью… Рабби задумчиво кивала, пока мы посвящали ее в курс дела. Когда мы закончили, она прижала кончики пальцев друг к другу, расставив ладони. – Хорошо. Интересно. У меня есть догадка, где вам стоит поискать информацию. Вы слышали что-нибудь о Киндертранспорте? Единственный известный мне киндер – это киндер-сюрприз. Я покачала головой, Ной тоже. – Хрустальная ночь? На этот раз мы оба кивнули. Я узнала о Хрустальной ночи на уроке истории, где нам сухо и бесстрастно рассказали об этом событии, словно это был еще один параграф, который нужно выучить. Возможно, для большинства так и было. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году произошла Хрустальная ночь, или Ночь разбитых витрин: по всей Германии и на прилегающих территориях убивали и арестовывали евреев. Их предприятия были уничтожены, разрушили почти триста синагог. Бабушка никогда напрямую не говорила, что ее выслали из Германии из-за Хрустальной ночи, но даты совпадали. – Хрустальная ночь вынудила международное сообщество собраться и обратить на случившееся внимание. Многое можно скрыть, но только не зверские убийства. Евреи, квакеры и британские лидеры обратились к премьер-министру с просьбой разрешить Англии принять еврейских детей и подростков. На следующий день был подготовлен законопроект. Его быстро одобрил парламент, и через три недели после Хрустальной ночи в Великобританию прибыла первая группа детей из Германии. В общей сложности из Европы в Англию приехали десять тысяч детей в возрасте до семнадцати лет. – Выходит, мы тоже это сделали? – спросил Ной. – Приняли детей? Она усмехнулась. – Не совсем так. Американцы попытались продвинуть подобный законопроект как в Англии, но его отклонили. Ого. – Почему? – Многие считали, что беженцы не их проблема. Они были евреями. В Штатах их и так хватало, а нацистов считали проблемой Европы. Однако некоторые отказались сидеть сложа руки. Эти люди начали неофициальную программу американского Киндертранспорта, в частном порядке привозя детей в Штаты. Они устраивали детей в приемные семьи, с которыми они жили до исполнения двадцати одного года. Эти простые граждане спасли больше тысячи детей, так операцию и окрестили – «Тысяча детей». Тысяча детей. Огромное число, хотя не такое большое, как десять тысяч. И все же тысячу детей спасли без вмешательства правительства. Тысяча жизней была спасена действиями обычных людей. – Думаю, я познакомлю тебя с моей подругой, доктором современной еврейской истории, – сказала рабби. – Она попробует выяснить, была ли твоя бабушка в той группе детей. – Да, пожалуйста, – ответила я. – Спасибо огромное. – Отлично. – Она взглянула на часы. – Уже пора начинать. Вы останетесь на службу? – Она увидела наши лица и засмеялась. – Вы не обязаны. Я уже открыла рот, но Ной пнул меня под столом.