Коган специально перевел разговор на другую тему, чтобы их разговор не затянулся, не пошел по кругу, когда он ее уговаривает, а она возражает. К тому же девушка была явно местной. Оперативник достал из внутреннего кармана пиджака летную карту и развернул ее на траве. Поманив Катю пальцем, он спросил: – Можешь показать, где мы сейчас с тобой находимся? Надеюсь, тебе эти значки знакомы? – Скажете тоже, – возмутилась девушка. – Я вообще все эти места знаю как свой карман. А еще, между прочим, грамоту имею по ориентированию на местности. Есть такое «Наставление для обучения лыжных частей». Слыхали про такое? Надо не просто бежать по пересеченной местности, а бежать на лыжах, да еще с компасом и картой и с маршрута не сбиться. Вот за такое ориентирование у меня грамота. – Верю, Катя, верю, – улыбнулся Коган. – Ну, ориентируйся. И меня сориентируй. Девушка повернула карту и стала водить по ней пальцем. По сторонам она не смотрела. Видимо, Катя прекрасно знала, где она находится, и искала на карте нужное место в лесах. Наконец она уверенно ткнула в карту пальцем. – Вот здесь мы находимся. В северо-западной части вот этого лесного массива. А вот и родник наш на карте отмечен. Точно, здесь мы! Коган в задумчивости потер небритый подбородок. Вот тебе и на! Оказывается, до города еще топать и топать, а он решил, что до него не больше тридцати километров. Неприятно, однако. Ребята будут ждать, волноваться, а он застрял далеко на подлете. – Это точно, спортсменка? – на всякий случай уточнил оперативник. – Конечно! – уверенно отозвалась девушка. Коган обломком тонкой веточки отмерил отрезок на масштабе карты и приложил его к прямой линии от родника до города. Получалось больше сотни километров. Точнее, сто двадцать. Проселочная дорога совсем рядом вдоль опушки. Железная дорога и ближайшее шоссе далеко. Несколько десятков километров. По пути только одна деревенька на берегу речушки, мосточек деревянный. Как хочешь, так и добирайся. Что хочешь, то и жри в дороге. Хоть с родниками проблем нет. Чуть ли не на каждом квадратном километре леса родник или ручеек. Ну, теперь осталось только принять решение и уговорить Катерину отправиться к знахарке. – Что делать будем, девонька? – спросил Коган в пространство, как будто рассуждал вслух. – Мне в город надо, а путь не близок. Ты слаба, крови много потеряла. Сама далеко не уйдешь. – Я сильная, вы даже не знаете, какая я сильная! – забубнила девушка и стала пытаться встать, но тут же охнула, схватилась за бок и снова легла на траву. «Очень сильная, – с грустью подумал Борис. – Вот Ольга была сильная. Она со смертельным ранением самолет сумела посадить, меня спасла. Вот где сила организма и, главное, сила духа. А с тобой мне что делать, комсомолка непримиримая? Значит, тащить придется. Пропадет она без меня, а пока нам по пути, сделаю все, что смогу». – Слаба ты, спортсменка-лыжница, далеко не уйти тебе. Погибнешь. Значит, решение у нас с тобой такое: несу тебя до тех пор, пока не будет возможности оставить тебя у надежных людей, где тебе смогут оказать медицинскую помощь. Бросить тебя раненую я не могу, нет у меня такого морального права. На том и порешим. Сейчас я тебя покормлю чем бог послал, и в путь! Катя слушала и смотрела на мужчину удивленно и с облегчением. Наверняка хорохорилась, а в душе понимала, что самой ей из леса не выбраться и до людей не дойти. И пока Коган подбрасывал в огонь костерка палочек, пока открывал консервы и отрезал ножом по краюшке хлеба, Катя понемногу стала рассказывать о том, что с ней случилось. Появляться стало доверие к незнакомому странному мужчине, да и ситуация была безвыходная. А еще Коган умел вызывать у людей доверие к себе, располагать к себе самых разных людей. Плох был бы следователь особого отдела НКВД, не обладай он такими талантами. – Я доро́гой, проселком шла, – тихо говорила Катя, – лесом невозможно, там столько воронок было после бомбежки. Я и свернула на опушку. Устала очень. Только вы не спрашивайте, откуда и куда я шла! – Да молчу я, – отмахнулся Коган, подкладывая палочек в костер и глядя на огонь. – И десяти метров не прошла, а они как чертики из табакерки. На подводе! Что-то у них там сломалось, колесо они чинили. Двое чинили, а двое их ждали. Четверо немцев было. А на подводе куры, продукты. Я их за поворотом не увидела, а они меня заметили. Кинулись. Один мордатый такой, рыжий, ржал как мерин, повалить хотел на траву, снасильничать. Я испугалась очень, не знаю, откуда и силы-то взялись. Я его по глазам ударила, ногтями по лицу, а он заорал и винтовку свою схватил и штыком меня. Да только промахнулся, глаза кровью ему залило. Так, зацепил только, не убил. Тут я гранату выхватила из кармана, замахнулась на них, кричу, что – сама не помню. Они с перепугу – кто в кусты, кто под телегу, а я овражком вниз бежать. Они потом очухались, палить стали из винтовок в мою сторону, только я далеко уже была. – Повезло тебе, что они за тобой в лес не кинулись, – покачал головой Коган. – Убили бы! – Фрицы в лес боятся соваться, – с презрением заметила Катя. – Особенно когда их мало. Вот когда с танками, с пушками да в большом количестве, тогда они смелые. И то слышала, что партизаны им от ворот поворот давали, да еще как давали! Ели молча. Коган помог Кате сесть так, чтобы опираться спиной о ствол дерева, потом каждый занялся своей банкой тушенки. Пили чай, глядя, как гаснут и седеют угольки в костре. Катя иногда посматривала на своего спасителя. Взгляд был благодарный, но и оценивающий. А как понесет? Дело-то непростое! Но Коган уже придумал. Мастерить носилки, которые он мог бы нести один, долго и сложно. Да и вес ноши увеличится. А нести просто на руках – руки начнут буквально отваливаться через полчаса. А ему девушку нести не один день. Вооружившись ножом, он прошелся вокруг полянки и с тонких стройных осинок нарезал лыка. Длинными полосами по два с небольшим метра. Потом сплел по три лыковые полосы в веревку, похожую на девичью косу. Из двух таких веревок сделал петли, связав концы. Катя с интересом наблюдала за Борисом. И когда он спросил, готова ли она трогаться в путь, девушка энергично кивнула. – Главное, чтобы ты не напрягалась, Катя, – сказал Коган. – Главное, чтобы кровотечение не открылось. Одна петля тебя под мышками под спину будет держать, вторая – под коленками. Ну и между петлями я тебя буду придерживать. Ты, главное, сама не старайся за мою шею держаться, мою работу не старайся облегчить. Хуже только себе сделаешь. А я сильный, донесу. Можешь не сомневаться! Катю нельзя было назвать хрупкой девушкой, но все же она оказалась не такой тяжелой, как опасался Коган. До деревушки Ольхово, обозначенной на карте, было около тридцати километров. Есть надежда, что там хоть кто-то живет и люди сердобольные и жалостливые найдутся. Тогда можно оставить Катю в надежде на уход за ней. О других вариантах, точнее, их отсутствии, Коган старался пока не думать. Ну не бросать же раненую в лесу! Тем более что Бориса очень тяготила судьба тела Ольги в самолете, которое ему пришлось оставить и уйти. Девушка иногда постанывала, когда Коган оступался, спотыкался о корни деревьев. Отдыхать приходилось примерно через каждые полчаса. Оперативник понимал, что поднимать раненую на руки, класть ее на землю – все это доставляет ей мучения, но нести без отдыха он не мог. И никто бы не смог. И все же до вечера он прошел почти шесть километров и был доволен таким результатом. Конечно, была проблема с едой, но ее можно попробовать как-то решить. Как, Коган еще не знал, но был уверен, что сможет. Главное сейчас – экономить запасы. Продуктов у него с собой было из расчета на три дня. Теперь с девушкой их придется растягивать дней на шесть. На берегу небольшого озера Коган остановился и уложил Катю на землю. Место ему понравилось тем, что на полянке виднелись остатки старой копны. И он, собрав большой ворох сена, сложил девушке мягкую постель. А еще оперативника обрадовали кувшинки. Он знал, что длинные пятнистые стебли этого растения можно запекать на костре и они на вкус почти как горячий хлеб. Надо только вытянуть стебли из воды и намотать на палочки, воткнув их вокруг костра. Ночью они лежали рядом, и Коган заботливо укрывал девушку своим пиджаком. Оперативник основательно продрог, поскольку поддерживать горящим всю ночь костер было опасно. Тем более что под вечер они с Катей слышали невдалеке стрельбу. Несколько раз он поднимался, отходил в сторону, делал разогревающие гимнастические упражнения. Наконец наступило утро. Снова разожженный костер согрел. Но Катя проснулась вялой. Пальцы у нее были ледяными. Коган решил, что девушка замерзла, хотя она и отнекивалась, и положил ее возле костра. И снова переход, снова он поднял девушку на руки и понес через лес, старательно выбирая дорогу, чтобы не спотыкаться, обходить большие деревья, чтобы Катя не задевала за стволы и ветки ногами. Руки и спина болели еще со вчерашнего дня, и ночной отдых ничего не изменил. А еще Когана беспокоила ночная стрельба. А ведь они шли примерно в том направлении, где эти звуки слышались ночью. Хотя в лесу трудно до конца точно определить направление на источник звука. Но все же взгляд на карту заставил беспокоиться. В одном месте маршрут Когана с раненой девушкой приближался к опушке, а там снова проходила проселочная дорога. Когда до опасного участка оставалось не больше полукилометра, Борис осторожно положил девушку на траву и упал рядом, тяжело дыша. Катя восприняла все это по-своему. – Устали, трудно меня нести, да? – Нормально, – постарался улыбнуться Коган, хотя у него это получилось неубедительно. – Несу и несу. Устаю, но я же отдыхаю! Ты не переживай и не сомневайся. Я тебя донесу, не брошу. Ты сейчас полежи, а я пойду вперед и разведаю ситуацию… – Вы… вернетесь? – вдруг глаза девушки испуганно расширились. – Глупенькая, – Коган нежно обнял девушку за шею и прижал ее голову к своей щеке. – Неужели ты мне еще не поверила до конца? Я же сказал, что не брошу тебя! А ты лежи смирно. Вот тебе мой пиджак, чтобы не замерзла, и охраняй наши драгоценные пожитки. Я скоро. Главное, не шуми! Коган подмигнул Кате, вытащил из-за ремня пистолет и двинулся в сторону опушки. Да, у девушки были все основания беспокоиться. Она ведь видела, как ему тяжело тащить ее. Вполне могла, ослабленная и измученная, перепуганная, пережившая схватку с немцами и едва не погибшая, теперь сомневаться в том, что ее спасет незнакомый мужчина. И про продукты он сказал специально, и пиджак оставил ей специально, чтобы лишний раз подтвердить, что вернется. Куда он денется без еды и одежды в лесу за десятки километров от жилья? Коган быстро шел по лесу, стараясь по солнцу выдерживать направление к опушке. Прошло минут десять, когда он услышал недалекое ржание лошади. Присев на корточки, он стал прислушиваться, но человеческих голосов так и не услышал. Прячась за деревьями, пригибаясь за высоким кустарником, он медленно пошел на звук. Теперь кроме ржания лошади он различил и шелест веток деревьев. Там кто-то был, и этот кто-то не особенно таился. Разгадка оказалась просто чудом, которое предположить Коган даже не пытался. Среди деревьев он увидел лошадь, запряженную в телегу. Вожжи волочились по траве, и лошадь зацепилась ими за корявый старый пень и теперь никак не могла освободиться. Людей не было, да и глупо было бы представить себе человека, который сознательно направил телегу в эту глушь. Ладно, разберемся, сказал он сам себе и, обойдя заросли, двинулся к дороге. То, что оперативник там увидел, нисколько его не удивило. На дороге и дальше в поле стояли две телеги. Колесо одной соскочило с оси, постромки обрезаны. Возле второй телеги лежал труп лошади. Чуть ближе – трупы людей: двух мужчин и одной женщины. Трава еще не поднялась возле дороги, и были хорошо видны следы военной техники. Скорее всего, это немецкий колесно-гусеничный бронетранспортер. Вот и объяснение. Жуткая расправа. Бессмысленная и жестокая. И та лошадь, что стояла в лесу и не могла освободиться, видимо, испугалась стрельбы, рева мотора и убежала, когда убитый хозяин отпустил вожжи. Когда он появился на полянке, ведя под уздцы лошадь, когда Катя увидела телегу, она испугалась и обрадовалась одновременно. Коган рассказал ей о том, что увидел, не упоминая о трупах людей, а потом принялся осматривать содержимое телеги. Толстый слой соломы позволял везти раненую с относительным комфортом. Правда, телегу обычно трясет на неровностях дороги, все-таки это вам не рессорный дилижанс. Но все же можно двигаться быстрее. Сколько еще Коган смог бы нести Катю на руках, было неизвестно. Может быть, еще день или два. И то вряд ли. Старый овчинный полушубок, ватник солдатского образца без воротника, два мешка с одеждой – вот и все пожитки. Коган перебрал вещи в мешках и нашел там старую, но чистую одежду. Мужскую и женскую. Юбки, кофты, рубахи, порты деревенского покроя, отстиранное мужское нижнее белье. Увы, еды в телеге не было, но теперь можно было надеяться и на запасы самого Когана, с которыми они доберутся до деревеньки Ольхово. – Лошадка, – нежно произнесла Катя, когда Коган поднял ее на руки и понес к телеге. Девушка провела рукой по лошадиной морде, погладила ее между глаз. – Убежала у хозяина, бедненькая. Мы будем о тебе заботиться, давать тебе пастись. А ты нас вези, милая! Обнаружив под телегой ведро, привешенное на крюк, Коган напоил лошадь. Дать ей попастись, видимо, не обязательно. В лесу, когда она запуталась вожжами, трава была под ногами лошади, и она наверняка паслась. Значит, можно трогаться. Он погладил лошадь по голове, по шее, прошептал несколько ласковых слов, а потом дернул вожжи. Лошадь послушно пошла. Коган выбирал путь в объезд густых участков леса. Теперь ему усталость не грозила, и главным было не травмировать Катю, не дать открыться ее ране, не дать возобновиться кровотечению. Он хотел осмотреть ее рану, но девушка воспротивилась довольно решительно. «Ладно, – подумал Борис, – теперь уже недалеко до деревни. Найдутся умелые женщины, которые помогут Кате». И он решил отложить осмотр. Но к вечеру состояние девушки не улучшилось. Ее вялость и бледность, на которые Коган обратил внимание утром, только усилились. Сверившись с картой, он убедился, что напрямик через лес ему здесь не проехать, овраг с крутыми склонами и балка заставят сделать большой крюк на север. Но где гарантия, что там лес станет реже и ехать будет проще? Состояние Кати начало его беспокоить, и тогда он принял решение объехать балку по опушке, выехать ненадолго на грунтовую проселочную дорогу. Встретить здесь немцев или полицаев он не рассчитывал. Чего им тут делать, когда рядом ни гарнизонов, ни больших сел, ни важных дорог. Рисковать сейчас было необходимо. Катя задремала, но Коган разбудил ее и попросил набить под юбку и блузку немного одежды, найденной в мешках, чтобы изображать беременную. Это хоть как-то отведет подозрение, если встретится враг, может быть, вызовет хоть каплю милосердия. Девушка безропотно выполнила просьбу своего спасителя. Борису даже показалось, что Катя действует как-то машинально, не думая. Ведет себя как в полубреду. К людям надо, к врачу, хмуро решил он и стегнул лошадь. Из леса они выехали не сразу. Коган привязал лошадь и вышел один, долго осматриваясь и прислушиваясь. Ничто не выдавало присутствия людей. Проверив, как легко выходит сзади из-за ремня под пиджаком пистолет, он вывел лошадь из леса и повел вдоль опушки, стараясь по возможности даже не выезжать на проселок. Всего-то километр проехать вдоль леса и потом можно снова углубиться в чащу. Коган начал уже верить, что все обойдется, и только с беспокойством посматривал на Катю, которая снова задремала. Ничего, все будет хорошо, шептал себе под нос Коган, подгоняя лошадь. Вон до того лесного мысочка доберемся, а за ним снова свернем в лес. Там и местность под уклон пойдет, лошади полегче будет. А завтра, глядишь, и до Ольхово доберемся. Держись, Катенька, держись, девонька! Довезу я тебя! Ах ты, мать твою… Впереди, как раз из-за того самого мысочка, появились две подводы. Появились очень неожиданно, всего в каких-то трехстах метрах. Коган стиснул вожжи и продолжал идти рядом с лошадью. Сворачивать поздно, их заметили. На таком расстоянии он даже не успеет развернуть подводу, как окажется под губительным огнем. А там, насколько он сумел разглядеть, три немца и два полицая в черных мундирах со светлыми воротниками и отворотами манжет на рукавах. У немцев автоматы, полицаи с винтовками. Пятеро, и они едут навстречу. Единственное, что Коган успел сделать интуитивно, – это начать хромать на левую ногу. Хромой инвалид не вызывает подозрений, к нему, как правило, не возникает вопросов, а почему тебя не призвали в Красную армию, почему не служишь в полиции, почему тебя не отправили на работы. Конечно, если подозрения будут серьезными, то тебя как миленького отправят к врачам, и те в два счета установят, что ты симулянт. И тогда с тобой будут разговаривать уже в гестапо. А сейчас важно было разминуться с немцами и полицаями, но как это сделать, Коган пока не особенно понимал. Да, в его кармане лежит справка, что он состоит на учете в такой-то комендатуре такого-то района, что отправился на поиски дочери в данный район. Но вот с Катей он не успел договориться, чтобы врать одинаково. И убедиться, что перед ними не беременная женщина, немцы могут очень просто. И вес пистолета оттягивал сзади ремень под пиджаком. И уверенность в том, что схватка неминуема, все крепла и крепла. Две встречные подводы продолжали ехать, но с первой соскочили два полицая и, закидывая винтовки на плечо, побежали навстречу Когану. Он умышленно не останавливался, чтобы сблизиться с немцами. Для его целей все враги должны быть рядом в зоне досягаемости. – Эй, стой! А ну стой, тебе говорят! – заорали полицаи. Один схватил лошадь под уздцы и с силой толкнул Когана в грудь кулаком. Второй подошел к телеге, откинул старый полушубок и уставился на девушку. Катя проснулась, открыла глаза и с ужасом посмотрела на полицая. – Тут девка, господин офицер! – закричал полицай немцам. – Осторожнее, пожалуйста, – попросил Коган. – Это моя дочь, она беременна! – Кто же тебе ее обрюхатил, – заржал полицай, глядя на Катю. – В подоле принести собралась батьке? Документы есть какие-нибудь, папаша? Продолжая играть свою роль, делая невинные глаза, Коган оценивал ситуацию, фиксировал положение всех пятерых, прикидывал степень опасности каждого из врагов в данный момент. Два полицая совсем рядом, но винтовки висят на плечах. Если у кого-то из них есть еще нож или пистолет, то в кармане, в сапоге, за пазухой. Чтобы достать, нужно время, чтобы использовать винтовку, даже в качестве дубины, нужно время. Они не так опасны. Немецкий унтер-офицер сидит на телеге, свесив одну ногу, расслаблен, автомат лежит на коленях, дулом в сторону, и только одна рука держит оружие за рукоятку, второй солдат, который управлял лошадью, смотрит настороженно. Автомат висит на груди, он держит его одной рукой, а вторая сжимает вожжи. Опасен, у него самый короткий промежуток времени для того, чтобы открыть огонь. Но опаснее всех третий немецкий солдат. Он сразу соскочил с телеги, встал рядом с командиром и навел автомат на русских. Смотрит настороженно, явно боится. Такой может начать стрелять, даже если ему опасность только померещится. С испугу начнет палить. Труслив или неопытен. – Есть документы, конечно есть, – закивал с готовностью Коган, надеясь, что прямо сейчас его не начнут обыскивать. Он заискивающе заулыбался и, расстегнув пиджак, полез во внутренний карман и сделал шаг к немцам. – Справочка есть у меня, дочку я приехал искать в эти места. Нашел вон ее беременную, домой везу, господин офицер! Но подойти к немцам ближе Когану не дали полицаи. Один довольно ловко сбросил с плеча винтовку, передернул затвор, загоняя патрон в патронник, и навел оружие на Когана, второй, криво усмехаясь, подошел вплотную и, дохнув чесночным запахом, потребовал: – Руки задери да стой смирно, пока я тебя обыскивать буду! Понял меня, папаша? – Понял, сынок, – пробормотал Коган, уже сообразив, как он будет действовать. Борису удалось сделать главное – оказаться на одной линии с полицаями и немцем, который целился в него из автомата. И когда первый полицай, подтолкнув под локти руки Когана, сунул их к нему под пиджак, оперативник одним движением прижал кисть руки локтем, перехватил полицая за локоть правой руки и вывернул ему руку резко и с силой. Да так, что у того что-то хрустнуло. Полицай успел заорать от боли, стоя согнутым в поясе, но в тот же миг Коган с силой толкнул его вперед на своего напарника. Как и следовало ожидать, второй полицай успел отреагировать, нажав на спусковой крючок и всадив пулю в упор своему другу в живот. Пока немцы соображали, что встречный мужик с телегой оказал сопротивление, пока они поняли, что полицаи не справляются, Коган уже выхватил пистолет, шагнул вправо, чтобы полицай закрывал его от автоматчика, и сделал два выстрела. Один в голову полицаю, а другой в немца, который стоял с оружием наготове возле телеги. Два тела повалились на землю. Полицай, получивший пулю в живот, корчился на земле и орал во весь голос. Немецкий солдат немного растерялся, потому что все произошло очень неожиданно и быстро. И пока он соображал, в кого и как стрелять, из-за тел полицаев возник русский небритый мужчина с пистолетом. Коган сделал одно быстрое движение: широкий шаг в сторону и сразу присев на одну пятку. Ствол немецкого автомата двинулся в его сторону, короткая очередь прошла над его головой, но тут же прозвучали два выстрела. Таких быстрых, что они буквально слились в один звук. Две пули попали в цель, и автоматчик, стоявший возле телеги, получил пулю в грудь и опрокинулся на спину. Второй солдат, державший вожжи, бросил их и поднял автомат, но вторая пуля попала ему чуть выше сердца. Кровь хлынула из его горла и из раны. Немец захрипел и свалился с телеги. Перепуганная лошадь рванулась с места. Унтерофицер едва не упал. Ему пришлось одновременно и хватать автомат, и попытаться удержаться в телеге. Эта секунда, которую он потратил на столь ненужные действия, дала Когану еще одно преимущество. Он бросился под ноги лошади, но вовремя откатился на другую сторону. Телега с грохотом пронеслась мимо, немец в телеге крутился вокруг своей оси, ища русского партизана, но Коган был сзади и уже поднялся на одно колено. Два выстрела – и немец рухнул на землю и протащился по пыли, зацепившись сапогом за телегу. Телега удалялась, но теперь и лошадь Когана испугалась и рванулась вперед. С трудом поймав ее за узду, Коган успокоил животное и со страхом взглянул на Катю. Девушка лежала на спине, сжав руки на груди, и дышала тяжело с хрипом. Неужели ее задела пуля? Коган бросился к раненой, но Катю пуля не задела, ей просто стало плохо. У нее был жар. Стресс, рана – все это вымотало несчастную девушку. – Ах ты господи, – простонал Коган. Он торопливо схватил два немецких автомата, бросил их на телегу, сорвал с пояса одного из солдат ремень с подсумком и тоже бросил на телегу. Да, натворил он тут дел. Окинув взглядом поле боя, распростертые тела, стонущего полицая, Коган схватил лошадь под уздцы и повел в лес, он буквально тащил ее, приговаривая: «Давай, милая, спеши, родная!» Мелькали деревья, кусты. Лошадь как будто понимала человека и торопилась, тащила телегу, которая подскакивала на неровностях почвы, на выпирающих корнях деревьев. Когда они удалились от опушки примерно на километр, Коган остановил телегу и бросился к раненой девушке. Достав из вещмешка водку, он раскрыл ей губы и влил в рот алкоголь. Девушка машинально сделала несколько глотков, потом закашлялась и со стоном прижала руку к ране. Коган стал шептать какие-то успокаивающие ласковые слова, гладить Катю по лицу, по голове, чуть похлопывая ладонями по щекам. Наконец девушка открыла глаза и испуганно уставилась на Когана. – Живой, ты живой… – Живой, что мне сделается. Мы оторвались, я их убил, всех убил. Не бойся, нам теперь ничего не угрожает. Мы снова в лесу, и скоро будет деревня, там тебе помогут местные женщины. Травами, настоями лечебными поднимут на ноги. Все будет хорошо, девонька, поверь мне, все будет хорошо. – Боря… почему ты нянчишься со мной, почему не бросишь? – Как же я могу тебя бросить, – Коган прижал лицо девушки к своему лицу. – Ты же не чужая, ты наша советская девушка, а вокруг враги. И ты ранена. Я хочу, чтобы ты выздоровела и снова сражалась бы с врагами. За нашу Родину! – Кто ты такой, Боря? Ты так и не сказал… – Узнаешь, потом узнаешь, моя хорошая, – заверил оперативник. – Главное – выбраться, а остальное потерпит. Согретая алкоголем, уставшая, Катя снова уснула, а Коган повел лошадь, периодически сверяясь с картой. Он шел несколько часов, пока не начало темнеть. Остановившись, он распряг лошадь, давая ей возможность попастись, а сам разжег костер, согрел воды, поставил разогреваться банку с тушенкой. Когда ужин был готов, он стал будить Катю, но девушка только стонала и не открывала глаз. Тогда Коган обнял ее за плечи и, усевшись рядом, стал осторожно поить из ложки горячим сладким чаем. Щеки у раненой немного порозовели. Коган подумал, что неплохо бы осмотреть ее рану, но сейчас темно и он ничего не увидит. Только разбередит рану, отрывая присохшую повязку. «Ладно, – решил он, – утром посмотрим». И он улегся рядом с Катей, обняв ее и накрывшись вместе с ней тулупом. Он чувствовал, как все тело девушки горит, как она вздрагивает во сне. Борис лежал и смотрел на звездное небо, видневшееся между кронами высоких деревьев. Что-то шевельнулось в душе. На миг ему почудилось, что он и правда лежит со своей дочерью, пытаясь согреть ее, помочь ей. «А ведь я ей гожусь в отцы, – думал он. – И у меня могла быть такая вот дочка. Такая же смелая, такая же сильная. Которая так же, как и я, любит свою Родину и готова отдать за нее жизнь. Но лучше не думать о войне, а думать о мирном времени».