- Положи, - попросил Демьян. Ладислав кивнул, показывая, что просьба была услышана. Но вот расставаться с амулетом он не спешил, пусть и отодвинул, но разглядывал, поворачивая то в одну, то в другую сторону. - Насчет заклятья ты прав, поставлено, - заметил Вещерский. – Только не понятно, как уживается… я подал запрос по той экспедиции. - И что? - И ничего… батюшка звонить изволил, пытался выяснить, зачем оно мне. А как выяснил, ругался… в жизни не слышал, чтобы батюшка изъяснялся столь… вычурно. Но обещал поспособствовать, да… - И когда? - Завтра курьер прибудет. Наверное, тогда что-то да изменится. - Полагаете, ей нарочно всучили? - Никанор Бальтазарович утверждает, что купчиха эта вовсе даже и не больна, что здоровее многих будет, что, если и есть в ней какая зараза, то такого свойства, которое ему не доступно. А я весьма даже сомневаюсь, что ему что-то недоступно. А вы ничего не увидели? - Боюсь, что нет. - Что ж… - Ладислав все-таки положил амулет на сукно. Это значит, что, либо она здорова, либо мы все что-то да упускаем… - Она говорила вполне искренне. - И вполне искренне могла верить в болезнь, - согласился Вещерский. – Помнится, моя разлюбезная тетушка, Агриппина Евстратьевна, вполне искренне верила, что неизлечимо больна, причем неизвестною науке заразой. И даже личный целитель Его императорского Величества оказался неспособен ее переубедить. Целителя она обозвала неучем, а сама занялась исследованием. И дневник завела… так и ведет с тех пор, уже двадцать третий год кряду. Записывает симптомы. Тело свое вот науке завещала. Правда, эта наука не скоро дождется, но ведь главное – намерения-с. Ладислав хмыкнул. - Хотя, конечно… с женщиной, убежденной, что осталось ей немного… да и не только с женщиной, любой человек слабеет во время болезни, - Вещерский вытащил портсигар и, раскрыв его, уставился на ряд тонких изящного вида сигарет. После закрыл и убрал. – Марье обещался бросить… так вот, любой слабеет духом. И тогда-то управиться с ним легче. - Думаете, с ней желают управиться? - Почему нет? Мои люди пытаются найти этого вот таинственного любовника, но пока безуспешно. - Может, - Ладислав обещаний никому не давал, а потому закурил спокойно, с явным наслаждением. – Его вовсе не существует? - Не знаю, как любовник, но динамит она точно приобретала. Через своего, заметьте, компаньона, который являлся отцом совершенно нелюбезному типу Аполлону Иннокентьевичу… - Вещерский дернул носом и мрачно произнес.- Издеваешься? - Что ты, как можно… просто и вправду, пить нельзя, так хоть это… - Когда он умер? – Демьян не курил, и запах дыма был ему безразличен. - В том и дело, что не так давно. Аккурат после возвращения единственного сына и наследника из Австрии, где тот проживал… - …и, похоже, сполна проникся тамошним духом, - поддержал Ладислав. - И связи нужные заимел… к слову, он весьма тесно приятельствовал с неким Потоцким, который учился на медикуса и по возвращении пытался открыть собственную аптеку. Однако что-то да не заладилось. - И где он? – поинтересовался Демьян. - А вот это пытаются выяснить. Думаю, что стоит наведаться в гости к Аполлону Иннокентьевичу. Мои люди за ним приглядывают, но… личные визиты порой многое дают. - Не спугнут? - Что ты… они издали, осторожненько, - Вещерский помахал рукой перед носом и с удивлением произнес: - А и вправду воняет. Шел бы ты, друг мой, курить в сад. - В саду, думаешь, меньше вонять будет? - Мне – да, а сверчкам, полагаю, все едино… а мы пока побеседуем, - и взгляд его, направленный на Демьяна, был до крайности многообещающим. Вот только взгляд этот Демьян выдержал с легкостью. И даже не покраснел. Кажется. Смутился, не без того. А Вещерский знай себе, усмехается. - Верно, понимаете, что беседа у нас с вами предстоит приватная, в которой свидетели, сколь бы близкими друзьями они ни были, лишнее… Демьян поклонился. - К вашим… - Бросьте эти глупости. Услугам… мне от вас услуги не надобны, а служите вы так, что дай-то Господь прочим. В ваших бумагах не один орден потерялся, вот только… - Родом не вышел? - Скорее чем-то весьма не угодили Бельцевским. - А это кто? Имя Демьян слышал не то, чтобы впервые, все ж столь славный род в Империи был известен, как и прочие, входившие в первую боярскую сотню, но… - А это… это вы, думаю, сами знаете. - Я ни на что не претендую. - Вы и не можете. Пусть бумаги об отлучении они и прячут престарательнейшим образом, однако это скорее по привычке, нежели из желания и вправду что-то скрыть. Родовые книги ведутся через Геральдическую палату. Там и отсечение от рода Бельцевского Алексея Васильевича имеется, за его, к слову, подписью, потому при всем желании претендовать на что-либо у вас не выйдет. Документы оформлены верно. Алексей? Выходит, отца отречение задело, если сменил он не только фамилию, но и имя, которым наречен был, не говоря уже об отчестве. - Да я и не собирался… даже выяснять. - Уж извините, коли влез, но речь идет о моей своячнице. Да и не люблю я сюрпризов в ближних людях. Демьян пожал плечами. Бельцевские… и странно, что от новости этой ничего-то в груди не дрогнуло. Демьян попытался было представить, как он встречается с родней, но не вышло. Воображения не хватило. Не оттого ли, что сама родня явно к этакой встрече не стремится. - Если вы хотите знать… - Не хочу. - …то именно они причастны к тому, что вас отослали из Петербурга, - Вещерский смотрел выжидающе. – А после и из Москвы, хотя там-то ваш начальник, любезнейший Аскофьев, весьма подобному решению противился. Просил оставить… злитесь? - А надо? Демьян извлек собственный портсигар, возможно, не столь роскошный, как у Вещерского, но любимый, памятный, Павлушей с ребятами поднесенный на годовщину. - И правильно, не надо… нет, если у вас имеется желание, то я вполне устрою перевод, хоть в Москву, хоть в Петербург. И о чине похлопочу. - Не стоит, - вот чего Демьян не любил, так это чинов, которыми обзаводились не по собственным заслугам, но в результате этаких вот хлопотаний. Вещерский кивнул. – Да и… что мне там делать? Когда-то оно, конечно, обидно было. И остаться хотелось. И карьера манила, кружила голову небывалыми высотами, которых он, Демьян, несомненно достигнет, ибо неглуп, одарен и ко всему старателен. Начальство ценило, малые чины… не сказать, чтобы любили, да и лишнее это вовсе, но уважали, не без того. Он уже и на повышение надеялся. И квартирку приглядывал, чтобы попристойней. И даже за девицею одной ухаживать начал с пресерьезными намерениями. А та к ухаживаниям отнеслась благосклонно. И как знать, не приди вдруг приказ о переводе, может, все-то бы у них сладилось с любезною Калерией Митрофановной. Свадьбу бы сыграли. И жили бы душа в душу… но нет, отослали. И она, верная слову, честно писала Демьяну проникновенные письма, а он отвечал, вымучивая из себя витиеватые фразы. Слал сухие цветы. И сласти. А потом как-то все само и попритихло, унялось. В Москве же… все повторилось. И вновь была обида. И непонимание, чем же он, Демьян, заслужил подобную немилость. Выходит, что ничем. - Кто ж знает. Толковый человек везде пригодится. Да вы курите, курите… я подышу хоть. На вас Марья ругаться не станет… - Вещерский вздохнул с притворною печалью. – Хотите, к себе заберу. Все ж нынешний дар ваш весьма, оказывается, полезен. А нет, то и на свою должность вернетесь. Или даже повысить могу.