Выписать-то можно кому угодно, хоть камердинеру, хоть конюху. - Там весьма популярно мнение, что эффект привыкания вовсе не так и значителен, что возникает он лишь при злоупотреблении, да и любой-то человек, коль имеет он волю и твердость духа, способен этот эффект превозмочь. - На деле не так? - Мой подопечный бросался на стены, кричал безумным голосом, требуя новой дозы, при том, повторюсь, что был он человеком весьма разумным, осознающим проблему. Но во время приступа ничего-то не мог с собой поделать. Несколько раз мне приходилось погружать его в сон. Тогда-то и выяснилась еще одна… неприятная особенность. Больные вместе с даром теряют и способность к восприятию целительской силы. Стандартные методы лечения, скажем так, совершенно не помогали. Белла Игнатьевна окончательно скрылась из поля зрения. - Теперь вы понимаете, отчего князь Вещерский весьма озабочен появлением этого, с позволения сказать, лекарства, в Империи. Более того, ныне речь зашла, сколь я слышал, о строительстве завода, который производил бы «Героин» для нужд империи. По лицензии, которую нам с радостью продадут. И люди, желающие получить выгоду, не хотят и слышать о возможной опасности. Князь Вещерский намерен не допустить подобного, но… и его противники чрезвычайно сильны. - А вы? - А мое дело за малым. Смотреть. Думать. Писать доклады. Вы же, как полагаю, отмечены Господом, ибо не может человек обыкновенный обладать этаким отвратительным умением самолично находить себе и другим проблемы. Во всяком случае, то лекарство, которое, как вы утверждаете, попало в ваши руки случайно… - Содержало «Героин»? - Именно. И в весьма высокой концентрации… я взял на себя смелость проверить остальные флаконы, и обнаружил, что их нет. - Нет? - Думаю, Белла Игнатьевна, если не знала точно, что это лекарство опасно, то всяко догадывалась. И со свойственной ею решительностью избавилась от него. Зря. - Отчего же? - Она не маг, - Никанор Бальтазарович опустился на скамью. – И опасности для иных людей не представляет. Зависимость же преодолеть не так и просто… с учетом того, что ныне далеко не всякий целитель возьмется за ее лечение, ибо, как я говорил, у «Героина» есть до крайности неприятное свойство менять организм. Ей лучше бы принимать его и дальше… оно во всяком случае избавит от болей и кашля, возможно даже поспособствует физическому укреплению тела[10]. Демьян покачал головой. Что-то ему не верилось. - Этот препарат и пытаются продать, как средство, во многом способное облегчить страдания больных чахоткой. Оно, в отличие от услуг целителя, обещает быть дешевым и доступным каждому. И оттого во много раз более опасным. - Откуда он… узнал? Этот вопрос чем дальше, тем сильнее занимал Демьяна. - Не представляю… вполне возможно, что есть амулет, позволяющий распознать изменения. Говорю же, в Австрии «Героин» используют не первый год, а потому знают о нем не в пример больше. Главное, что наш общий друг определенно знал о проблеме. И ее решении. - Его следует задержать. - Помилуйте? За что? Препарат вполне легален и разрешен. Конечно, тот факт, что у него нет лицензии аптекаря может, стать каким-никаким поводом, но доволи жалким, согласитесь. Демьян согласился. И все же… - Вы видели, какой она была? - Видел, мой дорогой друг. Видел. И поверьте, это зрелище лишь уверило меня, что опасности от «Героина» куда больше, нежели пользы… однако пока мы можем лишь наблюдать. - За тем, как людей травят? - И за этим тоже… но пока интересно, откуда он берет лекарство. И кому продает. Если Белла Игнатьевна с ее упрямством была готова на многое, полагаю, даже на то, чтобы пасть в своих глазах, то коль скоро она решится запустить руки в капиталы мужа? И на что пойдут другие люди, желая получить свое лекарство? Вопрос прозвучал. И повис. А Никанор Бальтазарович тихо добавил: - А еще это деньги… те самые большие деньги, которых вечно не хватает нашим друзьям… и которые, заметьте, можно получить легко, законно и с небывалыми преференциями в виде благодарных пациентов. И потому, дорогой мой Демьян Еремеевич, нам с вами остается лишь следить… и записывать имена. А там уж пусть решают, что со всем этим делать. И не кривитесь так, мне это нравится ничуть не больше чем вам. Демьяну все это не нравилось совершенно. - Со своей же стороны постарайтесь не допустить сего молодчика к Василисе Александровне… Вот тут уж можно было и не говорить. Глава 18 Он все же решился навестить Беллу Игнатьевну, однако дверь в ее нумер оказалась заперта. И пусть Демьян отчетливо ощущал присутствие человека за этой дверью, но по всему выходило: Белла Игнатьевна вовсе не желала беседовать с ним. И потоптавшись, чувствуя себя преотвратно, - видать, прав Никанор Бальтазарович в том, что для подобной работы нужны люди совершенно особого складу, - Демьян отступился. Он вернется. Позже. Правда… сумеет ли он что-то изменить, Демьян не знал. Но это же не повод вовсе ничего не делать? …и к вечеру дверь оказалась заперта. А женщина за нею явно пребывала в замешательстве. Она подходила к этой двери и тут же отступала, словно боясь открыть. И вновь подходила. Вновь отступала. Пряталась где-то в глубине нумера, и Демьяну приходилось отступать. А на следующий день стало как-то вовсе не до Беллы Игнатьевны, хотя совесть и нашептывала, что человек порядочный сыскал бы время, подобрал бы правильные слова, сумел бы… …выходило, что он, Демьян, не настолько порядочный, ибо время вдруг исчезло. Оно, это время, уходило вместе с силами в землю старой конюшни, которая сама-то вся проросла туманом. За одну ночь. - Вот же ж погань, - сказал Ладислав, разглядывая пышные серые поля, если, конечно, он видел также, как Демьян. Не туман. Пыль. Та легкая, что имеет обыкновение зарождаться под кроватью, сбиваясь в клубки, а те уже, сцепляясь друг с другом, образуют легчайшее сизое покрывало. Нынешнее еще и шевелилось. - Не ты ли, друг мой, - Вещерский тоже смотрел, но было очевидно, что ничего-то он не видел, вон, головой крутит, взгляд скользит поверху, ни за что-то не цепляясь, - Не ты ли говорил, будто огонь вычистит это место. - Значит, слабый огонь был. Некромант поглядел на Демьяна, которого вызвали спозаранку, толком ничего-то не объяснивши. И вот стоял он теперь, разглядывая нынешние пыльные россыпи с немалым сомнением и с преогромным желанием вновь пустить очищающее пламя. Правда, что-то подсказывало, что не поможет. Меж тем некромант, что-то для себя решив, ступил-таки на ковер. И замер. Ничего не произошло. Разве что туман зашевелился, но как-то вяло, будто через силу. Клочья его зацепились за чересчур уж узкие клетчатые брюки, но не удержались. И вернулись к исходной куче. - И как оно? – Вещерский к туману не приближался. Вот ведь странно, видеть его не видит, однако ощущает, и ощущения эти, похоже, ему совершенно не по душе. Вон как кривится, будто от зубной боли. А стоит туману шелохнуться – к слову, Вещерский его беспокоит куда больше некроманта, - и княжич отступает. - Не знаю пока… как на старом капище, там, где землю кровью заговаривали… - Думаешь… - Нет, убивать здесь никого не убивали. Нарочно. Смерти были, но слабые… животные, - Горецкий закрыл глаза и раскинул руки. Пальцы его паучьи зашевелились, и на легчайшее это движение туман отозвался. Все еще нехотя. Тяжело. Он сползался к некроманту, явно откликаясь на безмолвный зов его. И вот уже серые клочья накрыли штиблеты, коснулись ткани, поползли по ней. Ладислав поморщился.