- И? – Вещерский через корень переступил. - Даже не знаю… с виллы отъезжать начнут. - Пускай отъезжают… кто-то уедет, а кто-то останется, - губы Вещерского растянулись. – И вот посмотрим, кто у нас такой… смелый. - Или дурной. Идея целителю определенно не нравилась. - Одно другому не помеха. Только все надобно сделать правильно. Сделали. Сообщение зачитывал глaвa местной полиции Веськов, донельзя смущенный высокою честью, растерянный и все одно пытающийся сохранить важность. Впрочем, растерянность его ощущалась весьма сильно и трактовалась людьми в весьма определенном плане. - И тут от них покоя нет, - устало произнесла Ефимия Гавриловна, которая гляделась бледною и нездоровой. От той болезни, на которую она намекнула Демьяну при беседе? Или по причине бессонной ночи? Нюся же, державшаяся подле матушки, была необычно молчалива. Напугана? Или…вот прижимает к носу надушенный платочек. Вот касается висков, трет их и морщится от головной боли. - Какая чушь, - не выдерживает она и говорит чересчур уж громко. И на Нюсю оборачиваются. - Извините, - краснеет Ефимия Гавриловна и перехватывает дочь под руку. – Она… не в себе. - И не надо быть в себе, чтобы понять, что все это – чушь и небывальщина… кто-то пошутить хотел, а они тут сочинили… террористы… какие террористы в саду? Им что, заняться больше нечем? Веськов насупился. А в парадной зале, куда пригласили постояльцев, раздались голоса. Сперва робкие, но с каждой минутой они звучали все громче. Охи. И возмущение. Вопросы, ответов на которые Веськов не имел. И недовольство. Страх… снова страх… - Вы не проводите нас? – тихо попросила Ефимия Гавриловна. – А то признаться… - Маменька, вот не говорите, что и вы сделались вдруг пугливы… - В саду есть след. Это определенно был взрыв, и отнюдь не динамита, - Ефимия Гавриловна посмотрела на дочь строго, но та давно уж была ко взглядам равнодушна. - А вы понимаете? - Доводилось… торговать. - Ой, говори уж прямо… она хотела пай купить в горнорудном предприятии, но выяснилось, что сего предприятия только и есть, что на бумаге… и ее любовник… - Нюся! - Ай, мама, вышла бы ты за него замуж и от меня отстала, - Нюся отмахнулась. – И никуда я не поеду! Я только отдыхать начала, поэтому если собираешься возвращаться, то без меня… - Порой она просто невозможна, - Ефимии Гавриловне определенно было неудобно. - Невозможна ты со своими приличиями. Господи, да я знаю, что у тебя кто-то есть. Не знаю, правда, кто… ты думаешь, что Нюся дура? А я вовсе не дура. Я, может, вижу, когда ты счастлива. И радая даже. А если он не хочет жениться, то пускай себе идет лесом, мы тебе другого мужа найдем, достойного… Нюся подхватила матушку за руку. - Не слушайте ее, - взмолилась Ефимия Гавриловна, покрасневши столь густо, что того и гляди удар хватит. - Не слушайте, - согласилась Нюся. – Только… вот скажи, зачем ты в том году пять пудов динамита купила? - Нюся! - Для хозяйственных нужд, - Нюся явно передразнила матушку. – А привезли их к нам на подворье. И еще никому-то не велено было в ящики заглядывать, но Манька все равно заглянула, потому как… - Господи, дай мне силы… - И сказала, что там что-то не понятное. Но Манька – дура необразованная, она динамит в жизни не видела. А я видела. И узнала. И куда, спрашивается, они подевались? - Меня попросили! - Кто? - Не твое дело! - Может, не мое, а может, как раз мое-то… не тот ли усатый тип, который потом заполночь приехал и ты сама его встречать вышла. И даже платье новое надела, а еще волосы завила. Мне Манька сказала, что как этот тип приходит, то ты наряжаешься и волосы завиваешь, а еще велишь готовить гусиную печенку с артишоками. Краснота становилась гуще. - Все знают, что артишоки нужны для мужской силы. Только этот, усатый, страшный, что смерть… мне он совсем вот не понравился. Но это я раньше думала, что нужно, чтобы мне нравился. А теперь я поумнела. И так говорю, пусть он по-приличному приходит и про намерения свои говорит прямо. Ефимия Гавриловна прижала руки к груди. - Простите, - пролепетала она. - А то ишь… - Нюся не заметила, что матушка остановилась. – Ходить ходит, артишоки ест, динамит берет, а как жениться, так сразу в кусты… Купчиха покачнулась. И мешком осела на пол. Демьян и подхватить не успел. Нюся же, нахмурившись, посмотрела на матушку. - Вот… а я ей говорила, что в старости надо пилюли принимать. - Какие? – Демьян присел и приложил пальцы к шее, желая убедиться, что несчастная просто чувств лишилась. Пульс наличествовал. - Какие-нибудь. Чтоб для нервов. И что вы над ней сидите! – Нюся топнула ножкой. – Берите и несите! Демьян подхватил женщину на руки и огляделся, но Никанора Бальтазаровича, который совершенно точно в зале присутствовал, рядом не наблюдалось. - Куда? - Куда-нибудь… может, вы ее поцелуете? - Зачем? - Чтобы в чувство привести. - Знаете, я, пожалуй, другой способ выберу, - Демьян вышел на улицу. Утро выдалось на удивление прохладным. – Она и сама придет. - Все-таки скучно быть старым, - заключила Нюся. – Ничего-то вам не нужно, ничего-то не интересно… - Отчего же… Уложив Ефимию Гавриловну на лавочку, Демьян огляделся в поисках хоть кого-то, кого можно было бы отправить за целителем. Нет, может статься, что обморок этот исключительно нервический и особого вреда от него здоровью не будет, но вдруг и вправду несчастная больна. - Скажите, вы не думали, что будете делать, если вашей матушки вдруг не станет? Нюся нахмурилась. - Почему не станет? - Не знаю… - Она старая, конечно, но не настолько, чтобы просто взять и помереть. - А если замуж выйдет? – Демьян перехватил запястье. Сердце билось ровно и сильно, да и краснота отступила и ныне женщина казалась спящей. - И что? - И, допустим, супруг ее скажет, что вы достаточно взрослая девица, которая в материнской опеке не нуждается. В лучшем случае, определит вам содержание. Или же выдаст замуж… - А в худшем? – в глазах Нюси появилось что-то странное, недоброе.