А Василиса взяла и подвинулась, благо старая кровать была в достаточной мере велика, чтобы места хватила обоим. На Марье был новый кружевной пеньюар, поверх которого она накинула совершенно обыкновенного вида халатик. - Мерзну я, - пожаловалась Марья, забираясь под пуховое одеяло. Надо будет велеть, чтобы все одеяла на улицу вынесли и просушили на жарком весеннем солнце, а после, переложив веточками прошлогодней лаванды, убрали в сундуки, под стазис, до самой до осени. А из сундуков надобно достать тонкие покрывала. Если, конечно, они сохранились. - А… где Вещерский? Спать не хотелось. Вот совершенно. - Сама бы хотела знать. Вызвали. - Куда? - Так разве ж скажет, ирод этакий, - Марья вздохнула и легла на живот, подложила ладони под подбородок. – Скажет, только потом уже… иногда, не поверишь, думаю, что лучше б он любовницу завел и к ней по ночам ездил. Всяко спокойней было бы. Хотя бы знала, где он и что… не слушай меня, это я глупости говорю. - Глупости, - согласилась Василиса. Весьма сомнительно, чтобы Марья и вправду к наличию любовницы отнеслась бы с должным пониманием. - А он ничего такой… - Вещерский? - Этот твой… Демьян… - Он вовсе не мой. - Это пока, а потом посмотрим. Конечно, плохо, что из мещан, опять слухи пойдут… правда, не понятно, Вещерский сказал, что он по силе на первый уровень выходил, а среди мещан такое редкость. Может, из бастардов? - Нет, - сплетничать вот так было одновременно жутко неудобно и даже совестно перед тем, о ком, собственно, и шел разговор, и в то же время интересно до крайности. Никогда-то прежде и ни с кем Василисе не доводилось обсуждать людей… да, пожалуй, близких. – Его отец знатного рода, насколько я поняла, но его отлучили за то, что в жены взял мещанку. - Да? И из которых будет? То-то лицо такое вот… до боли знакомое. - Не знаю. И он не знает. Отец не говорил, а он не выяснял. - И зря… - Не лезь. Марья фыркнула. Но все ж снизошла до пояснения: - Выяснить будет несложно. Имя-то сохранилось, а там… Вещерский говорит, что архивы все знают. - Так уж и все? – Василиса указала на тетушкины альбомы, которые теперь держала в спальне, не потому, что опасалась, что кто-то заглянет внутрь, скорее уж хотелось, чтобы были они под рукой. – И про лошадей? - Думаю, и про лошадей… я велела, чтобы собрали каталоги, посмотришь, что есть… жеребых кобыл, извини, не отдам. - И не надо. Марья дотянулась до альбома. - И жеребцов не всяких. На иных запись стоит уже, так что… - Пока Хмурым обойдусь. - Все такая же злобная скотина? - Он не злобный, он недоверчивый, - Василиса сама открыла альбом на нужной странице. – Видишь? - Красиво, - оценила Марья, только не понять, лошадь ли или же рисунок. Все ж стоило признать, что тетушка была весьма талантлива. - Если… у меня получится… - Василиса прикусила губу. – Надеюсь, что получится, но… не уверена… если нет… - Не попробуешь, не узнаешь, - Марья перелистнула страницу. – Вот тоже… нормальные женщины пейзажи пишут. Или натюрморты. Или… она меня терпела. - Кто? - Тетушка. Я знаю. Я… чувствовала, насколько я здесь лишняя. И Настасья тоже. Но у Настасьи свое дело, она кроме него ничего не замечала, даже если бы я сказала, то не поверила б. И ты не веришь. - Просто… - Василиса провела пальцами по шершавой странице. Края ее потемнели, однако рисунок сохранился, точный и великолепный. И невозможный. Не бывает золотых лошадей. Это просто-напросто легенда. И все же… в ушах зазвучал бубен, и сердце отзывалось на удары его. - У меня все иначе. - Тебе здесь нравилось. - Я не чувствовала себя никчемной. - Ты и не была никчемной, - удивилась Марья. – Кто тебе сказал такую глупость? - Никто, - вынуждена была признать Василиса. – Просто… ты красивая и сильная. Настасья красивая и умная. А я… ни красоты, ни ума, ни силы особой… ничего… даже на Радковских не походила. Знаю, слышала, как говорили… - Выдрать бы этих говорунов на конюшне, - Марья нахмурилась. - И что бы это изменило? - Мне бы стало легче. И вообще… впрочем… может, ты и права… замуж тебе надо. Поворот в беседе был неожиданным. - Я проклята. - Разберемся, - отмахнулась Марья, и стало очевидно, что она и вправду разберется, и эта вот решительность, говоря по правде, несколько пугала. – Со всем разберемся… в конце концов, дворянство можно получить и за личную выслугу. Правда, тогда скажут, что дело не в ней, а Вещерский просто купил мужа… - Я не собираюсь замуж! Не хватало еще, чтобы ей мужа покупали. Василиса, она… она лучше старой девой останется, да в тот же монастырь уйдет, чем вот так… или нет, в монастырь она точно не уйдет, не чувствует в себе должной набожности, но просто будет жить, как тетушка. В этом доме. При конюшнях. И… и дело у нее тоже есть. А муж… живут же люди и без мужа. Ничего страшного. - Но слухи пойдут в любом-то случае… - Марья, как обычно, не услышала. - Да с чего ты взяла, что он на мне жениться собрался?! Мы знакомы-то всего-ничего… - Дорогая, если мужчина решает жениться, то вовсе не потому, что долго с кем-то там знаком, - произнесла Марья наставительно. – Это во-первых, а во-вторых, я же вижу, как он на тебя смотрит. - Обыкновенно. - Обыкновенно… пускай. Ладно, посмотрим еще… хотя Вещерский утверждает, что человек приличный. А приличный человек не станет смотреть на женщину этак вот… - Как?! - Вот так, как он, в общем, не станет, если не имеет серьезных намерений. Василиса только головой покачала и сказала: - Спать иди, а то поздно уже… - Все одно не засну, - Марья с трудом подавила зевок. – Завтра… на конюшни поедем, попробую восстановить систему защиты, если, конечно, там работу не начнут… Работу не начали, разве что Аким, словно чувствуя вину за отсутствие накануне, суетился сверх меры. - Барышня… я ж ненадолго… в город… за солому сговаривался… - он улучил минуту, когда Марья отошла, и подобрался поближе. – И еще людишек думал найти, только… Выглядел он расстроенным. - Подумал, что Микитка приглянет, а этот неслух взял да приснул, а как проснулся, так спужался, сховался… - Люди и вправду нужны.