Может… в этом дело? Демьян ступил на ковер из пепла и мусора, который уже успел нападать. Огляделся. Дерево обуглилось, местами осыпалось, освобождая каменную кладку. Кони… Вряд ли дело в них, но… в чем тогда? Или… - А тот, - он указал на денник слева. – Там кто-то был? Василиса нахмурилась, вспоминая, но после покачала головой и сказала: - Нет. Демьян вышел. А ведь и вправду, почти чисто. Пепел есть, и то же дерево, но уже не обугленное, а обращенное в пепел. И выходит… тут поставили заряд? Или… нет, здесь отголосков силы не сохранилось. Значит, артефакт установили снаружи, но силу направили внутрь? Или… все-таки был еще один, тот, существование которого укрылось от глаз Демьяна при первом осмотре. Совсем небольшой… Он сосредоточился. Туман… тумана не осталось, но вот… если приглядеться, очень внимательной приглядеться… стены неровные, будто кто-то взялся рисовать на них. И широко, размашисто… еще смотреть. До рези в глазах. До ноющей боли, которая расползается по коже, оживляя чужой рисунок. И более этот рисунок не выглядит помехой. А Демьяна захлестывает знакомый азарт, а с ним и предчувствие, что он, Демьян, вот-вот обнаружит нечто важное. Огонь. Он распускается рыжим цветком, пробиваясь сквозь камень, и вспыхивает забытая будто случайно подкова. А от нее тянутся тонкие нити силы, опутывая весь денник. Занимается дерево. И огонь, получив материальную пищу, спешит подняться выше. Расползтись… - Вам дурно, - сказала Василиса, выводя из странного состояния, которое и вправду было неудобным. Демьян хотел возразить, что вовсе ему не дурно, но вместо этого кивнул и, опершись на грязный камень, сделал глубокий вдох. Голова кружилась. Во рту стоял запах привкус гари и железа. Кровь стучала в виски. - Пройдет. Ему вновь протянули платок. Этак она все свои платочки и изведет. Но отказываться Демьян не стал. - Спасибо, - сказал он, понимая, что выглядит до крайности жалким. - Я так полагаю, что нужно найти Вещерского? – весьма спокойно поинтересовалась Василиса. Демьян кивнул бы, если б мог, но сейчас он мог лишь стоять, а потому просто добавил: - И некроманта. Некромант мерил конюшню длинными шагами. Ноги его тощие двигались как-то вовсе не по-человечески. Так ходули переставляют. И Демьян смотрел. Вещерский тоже смотрел. И княжна Марья, без присутствия которой Демьян бы вполне обошелся, уж больно задумчив сделался ее взгляд. И слишком часто задерживался он на Демьяне. И тогда становилось до крайности неловко. Вспоминался берег. Дождь. Поцелуй. - И что? – не выдержал Вещерский первым и носом дернул, а после этот нос потер самым неизысканным образом. Но, видать, не помогло, если княжич чихнул, громко так. Голуби и те от этого чиха смолкли. - И ничего, - с раздражением отозвался некромант и, развернувшись к Демьяну, велел: - Показывай. - Что показывать? - А что видел. - И как? Вместо ответа некромант протянул широкую шершавую ладонь. На ладони проступали бляшки сухих мозолей и редкие шрамы. А над нею поднимался знакомый туман. - Просто возьми, - сказал некромант и сам ухватил Демьяна за пальцы. На долю мгновенья руку опалило жаром, показалось, что Демьян сунул ее в самую-то печь. Но жар прошел, зато перед глазами поплыло. – И смотри. Туда, где видел огонь. Демьян послушно уставился на стену. Появилось опасение, что ничего-то у него не выйдет, но нет, на сей раз получилось даже проще, чем в первый. Стена мигом покрылась сперва узорами, а следом и пламенем, он даже успел разглядеть подкову, с которой все и началось. И не только он. Некромант хмыкнул, а затем потянулся к огню. Он сунул в него пальцы и даже сумел прикоснуться к подкове, которая уже не горела, но просто лежала. Обыкновенная. Пожалуй. Разве что покрыта тончайшим узором линий. То ли резьба, то ли письмена, разглядеть которые не выходит. - Теперь просто держись, - было велено Демьяну. – И не ломай, тут уже тонкая работа нужна… Глаза некроманта задернула темная пелена, и казалось, что вовсе их нет, что и сам он, Ладислав Горецкий, давно уж не человек, но нечто, принадлежащее этому вот миру, что неуловимо изменился вокруг Демьяна. Исчезли следы огня. И появились лошади. Тот самый жеребец уныло стоял, опустивши голову к ногам. По спине его, по бокам, облепленным навозом, ползали жирные мухи, но жеребец даже не пытался стряхнуть их со шкуры. - Еще… погоди… извини… - донеслось словно издалека. Туман свивался. Мир плыл. Он, этот мир, вовсе существовал вокруг Демьяна, и то под ногами его разверзлась черная не то бездна, не то дыра, которой в деннике всяко не место. - Что за напасть… - голос этот Демьян узнал, хотя и звучал тот словно издалека. Но заставил подобраться. – С бабой справиться не можете? - Не твоего ума дело. А вот этот человек был знаком исключительно по мертвецкой. В этом же мире он все еще был жив. - Может, и не моего. Но и спросят не с меня… а спрашивать она горазда, сам знаешь. Сенька-Медведь стоял, опираясь на ворота денника, и глядел на лошадей задумчиво, а во взгляде его мерещилась, не иначе, несвойственная этому душегубу мечтательность. И подумалось, что и вправду есть в тощем неказистом Сеньке что-то этакое, медвежье, то ли кривые ноги его, несуразно огромные, косолапые, то ли эта манера стоять, свесивши руки вдоль тела, прижавши голову и наклонившись вперед, то ли излишняя лобастость физиономии. - Если ее… того… вся полиция на уши станет, – фигура Ижгина задрожала, а потом сделалась темна. – А лишнее внимание нам ни к чему. Другое местечко найдем. - А тут чего? - А тут ничего… не нужны нам лишние вопросы. Потом и… на вот, подержи… - Сам держи. - Мне остальное укрыть надобно. И не переживай, коробка защищена. Спорить Сенька не стал, но нечто темное, ощетинившееся иглами, словно огромный еж, перешло в его руки, и руки эти тотчас подернулись тьмой, сама фигура расплылась… и мир задрожал. А потом исчез. И показалось, что он, Демьян, тоже рухнул в грязный провал, которого в месте этом не должно было быть. Провал оказался бездонным, и Демьяна этакое обстоятельство возмутило. В любом бреду должна быть своя логика.