- Третий этаж, - любезно подсказал дворник, который изрядно робел. Верно, в дом с белого хода ему заглядывать не приходилось. - Вот что, - Вещерскому пришла в голову та же мысль, что и Демьяну. – Иди-ка ты к черному. И если кто бежать вздумает, лови. - Может, городового кликнуть? Аль из жандармов кого? Дворник явно пребывал в сомнениях. Оно, конечно, господин пресолидный, однако и публика в доме обреталась не из простых. Нажалуются хозяйке на произвол, та и не станет разбираться, укажет на дверь. - Не волнуйся, - перед самым носом дворника возникла хорошо знакомая Демьяну бляха. – По делам тайной службы… Дворник заробел еще больше. И понятно оно. Кому охота с тайною службой связываться? Однако выбора ему не оставили. Он вздохнул, перекрестился и сказал: - Все в руце Божьей. Оно-то так, только… опять вот сделалось беспокойно. И беспокойство это нарастало с каждым шагом. Оно душило, давило, заставляя прислушиваться ко всему, что происходило вокруг. Вот кто-то смеется. Смех женский и донельзя радостный. Звенит пианино. Дымом пахнет, но не тем, едким, заставляющим думать о пожаре. Аромат мягкий, сигарный. Стучат друг о друга костяные шары. И тонет в мягкости ковра довольный возглас. На третьем этаже тихо и тишина эта кажется густою, ненастоящей. - Стойте, - Демьяну стыдно за это слово и за собственный страх. Но он точно знает, что дальше идти нельзя. – Нельзя. Как ни странно, Вещерский не выказывает удивления, как и небрежения. Кивает. И медленно осторожно пятится. Окидывает дом взглядом. И говорит: - Выводите людей… - Как? У Демьяна-то и бляхи нет, а кто ж его послушает. - И вправду… погоди, - из внутреннего кармана, который представился вдруг Демьяну вовсе бездонным, появляется та самая бляха. – Скажите… скажите, что-нибудь скажите, но убирайте всех… - А если… - Нет, не ошиблись, - Вещерский провел ладонью, и в полумраке коридора вспыхнули искры. – Вот… зар-раза! Искры погасли прежде, чем Демьян сумел различить рисунок, в который они сложились. - У вас, однако, чутье… стойте. Пожалуй, здесь мы… Вещерский положил ладони на стену, и по той прокатилась волна силы. В висках снова заломило, а воздух в коридоре стал вдруг густым и тяжелым. - Так… Стазис давно перестал быть чудом, пользовались им широко, и Демьян слышал, что даже людей в него погрузить пытались, однако все ж без особого успеха. Но чтобы весь коридор… - Живых там нет, - сказал Вещерский с немалым удовлетворением. – А мертвым оно не повредит. И вообще… пойдемте-ка как раз живыми и займемся… Глава 28 Глава 28 Василиса вновь проснулась на рассвете. Вот ведь… и легла, почитай, пару часов тому, а все одно сна ни в одном глазу, хотя и отдохнувшей себя она не ощущала. Повалявшись в постели в надежде вновь уснуть, Василиса вынуждена была признать, что не получится. А потому… Тесто за ночь поднялось огромным шаром, от которого знакомо и сладковато пахло хлебом. Присыпанное мукой, обмятое, оно просело, но к рукам не липло. Мялось легко, каталось и того легче. Василиса решила сделать плюшки. Мака, правда, не нашлось, но и без него обойдется. Сливочное масло, сахар и корица. Просто. Ароматно. И для завтрака – самое оно. Марья, конечно, раньше полудня не встанет, но, может, оно и к лучшему. Слишком многое нужно было обдумать. И Василиса думала. Сразу и обо всем. Любила ли она? Ей казалось, что да… то есть с Алексеем ее Марья познакомила. Был он то ли приятелем Вещерского, то ли просто знакомым, который показался Марье в достаточной мере приличным, чтобы принять его в семью. Был Алексей… Господи, да она не помнит, каким он был. Веселым? Пожалуй. Он много шутил и сам первым же над своими шутками смеялся. Любил говорить, что жизнь слишком хороша, чтобы тратить ее по пустякам… а в остальном? Надо же, не так много времени и прошло, а Василиса напрочь забыла, как он выглядел. Высокий. Кажется. Выше ее… точно выше, Марья не терпела подле себя низких мужчин, отчего-то полагая невысокий рост почти верною приметой душевной подлости. И откуда у нее этакое предубеждение взялось? Но дальше… блондин или брюнет? Или вовсе рыжий? Нет, рыжего она бы запомнила. А теперь что? Руки раскатывали кругляши теста, смазывали их топленым маслом, сами посыпали смесью коричневого тростникового сахара и корицы. Странно-то как… Василиса прекрасно помнит свое волнение. И радость. И предвкушение… наконец-то она, Василиса, станет взрослой. Глупость какая, будто нельзя стать взрослой, не побывав замужем. И счастье какое-то невозможное, головокружительное, только вовсе не от любви. Скорее уж от предвкушения, что она выйдет замуж… Каталоги. Разговоры. И радостная Марья, которая, хоть и в положении пребывает, а находит время заниматься… список гостей. Салфетки и цветы. Образцы тканей привозят ежедневно. И фарфора, ибо сервиз будет заказан специально для торжества. И ленты. Голуби, которых доставят из-под Петербурга, ибо только там можно взять по-настоящему белоснежных красивых голубей. Меню торжественного завтрака… А потом письмо, то самое, короткое, которому Василиса не поверила. Она скатала тесто колбаскою, согнула пополам, защипнула основание и резко, зло, махнула ножом, разделяя надвое. Получилось сердечко. …вы замечательная девушка, но сердце мое отдано другой. И не в силах… Александр пообещал, что, когда вырастет, то найдет поганца и вызовет на дуэль. К счастью, повзрослев, поумнел. Да и уехал Ковалевич далеко, говорили, за границу подался, понимая, что в Империи ему с новою его женой жизни не будет. Почему-то ту, неизвестную Василисе женщину, стало бесконечно жаль. Она ведь не виновата… …Марья на нее ругалась. А Василиса плакала. Не из-за разбитого сердца, а оттого, что свадьбы точно не будет. И гостей. И… ей слали письма, открытки, букеты и конфеты, поддерживая в этом горе, но те подруги, что приходили – надо же, у нее, оказывается, и подруги еще были – желали лишь одного: подробностей. Не о Василисе, но о той, другой… …говорят, что она даже не мещанка, а из крестьян, пусть ныне вольных, но еще родители ее в закупе были. …и красива настолько, что такой красоты у обычного человека точно быть не может. …приворожила. Как иначе? Чтоб порядочный человек забыл про семью и долг перед ней? Променял благородную девицу на какую-то там… Да, пожалуй, хорошо, если они за границу уехали. Пусть будут счастливы. Василиса развернула очередную плюшку, осторожно погладила края ее. И выдохнула, окончательно успокаиваясь. Та она, семнадцатилетняя девочка, и понятия не имела о том, что есть любовь.