- Заходите, заходите, дорогой мой… премного рад, что вы всерьез отнеслись к моему предупреждению. Сердечные приступы игнорировать не след, это, я вам скажу, неразумно. Настолько неразумно, что сия неразумность может отправить вас прямо… Никанор Бальтазарович поднял очи к выбеленному потолку. - Откуда вы… - Маячок повесил, уж извините, - он развел руками. – Опыт подсказывает, что менее всего целителю стоит уповать на человеческое благоразумие. Маячок – оно как-то надежней. А вы меня напугали. Присаживайтесь и раздевайтесь, коль уж пришли. Он запер дверь. И на кушетку указал. - Зачем? - Сердце ваше смотреть станем. Надо же понять, что с ним приключилось вдруг… а вы рассказывайте, рассказывайте… как день прошел, кого встретили… и что вас так напугало. - Не знаю. Разделся Демьян тут же, и на холодную кушетку лег, преодолевая подлую мыслишку, что от мест подобных и целителей вовсе надо держаться подальше. - Просто вдруг… увидел девицу… попутчицу… которая с чахоткой. Имени не знаю. - Белла. - Вы… - Пахотина Белла Игнатьевна, в девичестве Назимова, двадцати трех лет отроду, дворянка. Батюшка ее из офицеров, матушка тоже из рода старого, но никогда-то богатым не бывшего. Честные достойные люди… - А она? - И она… была, конечно, замечена средь сочувствующих. Все эти поэтические кружки, спиритические кружки, революционные… ходят люди, спорят, как отечеству помочь… вроде бы и неплохо, что неравнодушные к судьбам, но вот… одного разу попалась, правда, на контактах с бомбисткой, но привлекать не стали. Ей шестнадцать было, молодая, глупенькая. Пожалели… да и видно было, что дальше пылких слов дело не пошло. Так что… Пальцы мяли тело. Щипали. Тыкали. И иглы силы уходили внутрь Демьяна, одна за другой. Он и чувствовал себя этакою бабочкой, старым потрепанным бражником, которого того и гляди приспособят в коллекцию, хотя и видом он неказист, и редкости никакой-то не представляет. - Из дому ушла, с батюшкой рассорившись. После училась на курсах. Платил за них дед, который тоже с сыном не больно-то ладил. Но речь не о нем. Уж после курсов наша дорогая Белла Игнатьевна преподавала в школе детям рабочих, что хорошо и достойно… там-то чахотку и подхватила. - А здесь… Вряд ли у школьной учительницы достанет жалования оплатить отдых в подобном месте. - А вот интересная история… почти роман-с, если позволите… ее в школе увидал хозяин завода. И влюбился без памяти. Ухаживать стал. Но она отказывала… Дура. Романтичная и упертая, как все дуры. - …пока не слегла с чахоткой. Как выяснилось, чахотка изрядно способствует переоценке жизненных ценностей. Сперва-то, когда болезнь только-только появилась, она, верно, особого внимания не обратила. Слабость там, кашель, оно ведь не пугает, кажется, что это сродни простуде, пускай немного затянувшейся. Ладонь надавила на грудь и с такой силой, что ребра затрещали. - Лежите, - велел Никанор Бальтазарович. – И терпите. - Терплю. - Вот и ладно, вот и молодец… так вот, как кашель с кровью пошел, а слабость сделалась такою, что с кровати подняться тяжко, тогда-то прозрение и наступило. Я думаю. Оно у многих в этот момент наступает, да… Давление усилилось. И ведь рука-то лежала осторожно, а вот внутри… будто ломали кости. Демьян чувствовал, как трещат они. Дышать стало тяжело. - В общем, она оказалась в госпитале. Там и замуж вышла… да… в Петербурге. - Почему в Петербурге? - В царской лечебнице лучшие врачи… спасли. Но здоровье Белла Игнатьевна крепко подорвала, вот и рекомендовали отдых. - Здесь? - Почему нет? За границу она еще слаба ехать. - А муж где? - Должен прибыть. И билет был куплен, вот только дела задержали. Так что… не могу сказать, стоит ли вам опасаться ее. Давление вдруг исчезло, и дышать стало легко-легко. Демьян задышал со всею силой. Он даже захлебнулся воздухом от неожиданности. - Аккуратнее, - Никанор Бальтазарович погрозил пальцем. – Не спешите. - Что вы… - Ничего-то особенного, просто кое-какие, скажем так, авторские методики… сердечко ваше подправил, а то ж где это видано, чтобы в годах столь ранних инфаркт случился? - Инфаркт? – Демьян коснулся груди и прислушался к стуку сердца. - Он самый. Малый, правда, в другое время вы, верно, как и многие, внимания бы не обратили. А обративши даже, отмахнулись бы. Подумаешь, чуть засбоило? А после снова и снова, и вот уже хоронят. - Пора готовиться? - Всегда пора, - Никанор Бальтазарович устроился в кресле, которое к окну развернул. – Жизнь сложна и непредсказуема… Из кармана он достал портсигар, а из него извлек черную тонкую сигаретку, которая больше подходила бы какой-нибудь дамочке, из тех, которым нравится шокировать общество дурными привычками. А вот мундштук был белый, украшенный парой янтарных капелек. - А потому завещание никому-то еще не повредило. Но если вы за сердце беспокоитесь, то зря. Работать будет, особенно если беречь себя станете. И носить амулетик один… стабилизирующий. - У меня уже есть. - И неплохой весьма, - согласился Никанор Бальтазарович. – Вот только пустой. - Как? Марк Львович утверждал, что заряда хватит по меньшей мере на месяц, а то и более. - А вот так… тоже любопытно, с чего бы… выглядит неповрежденным на первый взгляд. Позволите? – он протянул руку, и Демьян вложил в нее заколку для галстука, которая на этой темной ладони показалась вовсе крохотной. Никанор же Бальтазарович, пристроивши свою сигарку на край столика, подхватил заколку двумя пальцами, сдавил, поднес к глазам и прищурился. Разглядывал он ее столь пристально, что поневоле захотелось тоже взглянуть. А смысл? В нынешнем своем состоянии Демьян ничего-то, помимо платины с камнем, не увидит. И даже странно, что эта вот слепота, неспособность различить мало-мальски стабильные потоки, не беспокоит его. Как и неспособность дотянуться до собственной силы. - Любопытно, да… следов вмешательства не вижу, хотя это еще не значит, что их нет. Ваш приступ? С одной стороны логично, что, не имея собственных сил, организм потянулся к заемным, с другой… приступ не был столь силен, да и инфаркт, не сказать, чтобы совсем уж инфаркт, скорее предынфарктное состояние, вызванное серьезным истощением организма. В том числе на нервной почве. Нет, я бы сказал, что имело место воздействие, но вот какое? Никого у себя не принимали? - Нет. - А не у себя? - Тоже нет. - И с дамами не знакомились? - Нет. Прежние вот… за столик присесть напросились. Ефимия Гавриловна… Рязина, кажется, - память с готовностью отозвалась. - Ага, мещанского сословия, купчиха… серьезная женщина. Вдова. После смерти супруга приняла его дела, которые пребывали в некотором запустении, скажем так… и сумела выправить, и даже развернуться. Ныне состояние ее насчитывает без малого семьсот тысяч рублей, а может, и того поболе. Да… делами она большею степенью и занимается. Имеет дочь Анну, абсолютно, как сказывают, безголовую особу, у которой из интересов шляпки да танцульки… на первый взгляд. - А на второй? - Как знать, как знать… - запонка легла на стол. – У каждого человека найдется, чего и от первого взгляда скрыть, и от второго. Сигаретный дым пах ванилью. И вновь же запах не вязался ни с местом, ни с человеком, ибо не положено целителю иметь подобной вредной привычки. - А что о… той, третьей? И парень, он рядом сидел. Если что-то и сделал, то мог… - Парень… Бухастов Аполлон Иннокентьевич. Из купцов. Батюшка его знатным дельцом был, но скончался не так давно. Сердце, что характерно, подвело. Сынок все-то больше по заграницам проживал, но после вернулся на родную землю… что он в Австриях делал – нам неизвестно. Пока. Да и после… там нас не любят, не спешат сотрудничать, а эти заграницы, я вам скажу, еще тот рассадник. Он выдохнул дым через ноздри. - Но как по мне, не наш это типаж… уж больно резво стал он отцовское состояние просаживать. И скачки, и картишки, и девицы нетяжелого поведения, но с большими амбициями. А любые миллионы имеют обыкновение заканчиваться. Ныне, сколь слышал, парень решил озаботиться поиском подходящей невесты. Чтоб с состоянием… вот…