- Ой, мам, говори уже прямо, что свадьбу никак не перенести. И без того младенчик на свет недоношенным появится, - Нюся захихикала. А Василиса подумала, что эта девушка ей совершенно не нравится. - Демьян Еремеевич, - представился господин. - Курагин. Степан Федорович, - произнес толстяк неожиданно тонким голосом. – Писатель. - Василиса… Александровна, - Василиса слегка запнулась – ей нечасто приходилось представляться по батюшке. - Тоже на море? - Да, - она робко улыбнулась женщине. - В санаторию? - У меня там дом. От тетушки остался. - Повезло, - влезла Нюся. – А от нашей тетки, если что и останется, то только куча барахла… Женщина вздохнула и виновато произнесла: - Одна растила… недоглядела. Муж преставился, когда Нюся совсем крошкой была. Пришлось дело в свои руки брать, а оно времени требует. На нянек понадеялась, а теперь… - она махнула рукой. А Нюся обиженно выпятила губу, впрочем, надолго ее не хватило. - У маменьки окромя фабрик еще пять лавок имеется, суконных… скукотень. Я ей говорила, что надобно модный дом открывать, а она не хочет. Упомянутая маменька поджала губы. - Я ж уже и согласная была фасоны рисовать! У меня очень хорошо рисовать получается… вот видели мою шляпку? - Чудесная, - согласилась с ней Василиса. - Мне маменька в Петербурге купила. А я еще лучше могу! – она замолчала, правда, ненадолго, явно раздумывая, о чем же заговорить вновь. По лицу было видно, что нынешняя компания Нюсе категорически не нравится, что все эти люди скучны и приземлены, и говорить с ними не о чем, однако же приходится. – А кто вас провожал? Муж? - Брат. Нюся откровенно оживилась. - А он женат? - Пока нет, - Василиса сказала и подумала, что это именно тот случай, когда следовало бы солгать, но как-то никогда-то у нее не получалось выдумать хоть сколь бы правдоподобную ложь. - Видите, маменька, не все приличные люди женаты, - Нюся ткнула маменьку локотком в бок. – А то вечно норовите мне какого-то старикашку подсунуть. А зачем мне старики? Что толку от мужа, которому тридцать лет… - Александру двадцать девять, - на всякий случай уточнила Василиса. - Так ведь не тридцать же! И не тридцать три. В тридцать три порядочные люди о женитьбе не думают. - А о чем думают? – подал голос Демьян Еремеевич. - О похоронах! - Нюся! - Что, маменька? Я ж правду говорю! Вам когда еще тетка говорила, что пора уже гробовые откладывать, а то вдруг помрете ненароком от старости, и что мне тогда? Демьян Еремеевич отвернулся к окну, как показалось Василисе, пытаясь скрыть улыбку. Нюся же продолжила: - А вы мне адресок дадите? Скажите брату вашему, что мы с маменькой на villa «Carmen» отдыхать будем, что люди мы приличные, у меня и приданое есть. А как маменька помрет, то и заводики, и мануфактурочки, и лавки все мне в хозяйство отойдут, тогда-то я их продам и модный дом открою. Она мечтательно прищурилась. - Или лучше кабаре? Мне одна подружка писала… так-то она не особо умна, но в Петербурге живет. Я маменьке тоже говорила, зачем нам надобен этот Ахтиар[2]? В Петербурге ныне вся жизнь. Я хотела к подружке поехать, так не пустила же, - Нюся всплеснула хрустальными своими ручками, едва не опрокинув притом стакан с чаем. – Говорит, что неможно одной, будто у нас ныне темные времена. - А не темные? – Демьян Еремеевич разглядывал то ли окно, то ли собственное в нем отражение, несколько мутноватое, правда. - Нет, конечно. Просвещенные, - она поерзала, устраиваясь поудобней. Огромное кресло было ей велико, а темный бархат обивки лишь подчеркивал Нюсину хрупкость. – Ныне женщина не должна сидеть дома взаперти, не имея прав ни на что. Ныне она свободна в своих желаниях. И может делать, что хочешь. Замуж там идти или кабаре открывать… - Нюся, - выдохнула Ефимия Гавриловна, платочком смахивая то ли слезу, то ли пылинку со щеки. – Что ты такое говоришь? - Правду, - Нюся задрала голову. – Против правды не попрешь. Пришел конец вековому угнетательству… - Вы из суфражисток будете? – поинтересовался Демьян Еремеевич, повернувшись таки к Нюсе. Он разглядывал ее с немалым интересом, будто только-только заметил. – Или сразу из революционерок? - А что? – произнесла Нюся с немалым вызовом. - Ничего. Интересно просто. - Чего интересно? – светлые бровки слегка нахмурились. – Или думаете, что женщина только и должна, что борщи варить и дома сидеть? Для того кухарки имеются. - Не у всех. - Это все нянька… избаловала ее, - Ефимия Гавриловна сняла-таки шляпку и пригладила светлые, сдобренные серебряной паутиной седины, волосы. – Все-то дозволяла, а я только и думала, что, коль дитё счастливо, то так оно и надо… и дела постоянного внимания требовали. Ныне-то управляющие работают, но за ними тоже глаз да глаз. Чуть почуют слабину, мигом в конец разворуются… - Просто вы, маменька, с людями работать не умеете, - сказала Нюся с упреком. – К людям подход нужен, а не это ваше сплошное угнетательство. - Кого я угнетаю? – искренне возмутилась Ефимия Гавриловна. - Всех! Меня так точно. - Когда? - Когда замуж выпихнуть пытались за этого вашего… - Фрол Аксютович – достойный господин, миллионщик, у него и тут лавки, и в Москве имеются. И другая бы за такого жениха обеими руками уцепилась, а эта… горе ты мое, наказание Господне, - Ефимия Гавриловна размашисто перекрестилась. - Он старый… - Всего-то тридцать три… - И толстый! - Степенный! – возразила Ефимия Гавриловна. – И тебя бы баловал. Уж как бы баловал… были бы у тебя и бусики жемчужные, и кружева, и платья всякие. Глядишь, ласково держалась бы, и кабару твою открыл бы. Или дом модный. - Я и без него справлюсь, - отмахнулась Нюся, закрывая вопрос с несостоявшимся замужеством. – Вот вернемся, ты мне одну лавку дашь и увидишь… я все придумала! Разговор этот становился донельзя утомителен, и Василиса, допив остывший чай, отставила стакан. Она прикрыла глаза, надеясь впасть в полудрему, но тоненький Нюсин голосок изрядно мешал. - Если хотите, - неожиданно произнес Демьян Еремеевич, очень тихо, так, что услышала одна лишь Василиса, - я полог поставлю. Отдохнете. - Не стоит… - Василиса смутилась. Если заметят, будет неудобно. - Бросьте. Вы явно устали, а подобные особы порой… привлекают чересчур много внимания… - и, не дожидаясь ответа, Демьян Еремеевич коснулся запонки на правой руке, пробуждая скрытый артефакт. – Да и я сам, признаться, хочу отдохнуть. А ставить полог, чтобы спрятаться от шумной девицы… как-то оно не по-мужски. Другое дело, если даме помочь… Василиса улыбнулась. - В таком случае буду весьма вам благодарна… Звуки полог гасил не полностью, но и голоса, и грохот колес вдруг показались невероятно далекими. Свет слегка померк, и Василиса с немалым наслаждением откинулась на спинку кресла. Она и вправду хотела спать. Ночью-то не спалось. Мысли всякие в голову лезли. Сомнения. А тут вот… Она сама не заметила, как задремала, и проспала, верно, долго, если очнулась от боли в шее. После поняла, что не только шея болит, но и все тело с непривычки. Кресло, пусть и весьма удобное, для сна предназначено не было. Василиса потянулась. И вспомнила, где находится. Господи, неудобно-то как… после она уж заметила, что «берлинер»[3] их пуст. Почти пуст. - Доброго дня, - Демьян Еремеевич чуть поклонился. – Вы так сладко спали, что будить вас совершенно не хотелось. - А… где все? - Решили прогуляться. Кастрополь[4]. Стоим четверть часа.