Я вижу без них так чётко, что, кажется, могу осмотреть всё вокруг без изменения своего положения. Я чувствую, что почти могу это делать. Я очень редко имею возможность делать пальминг. Крайне редко я чувствую потребность в этом. То же и с тем, чтобы помнить чёрное. Мне уже не нужно что-либо сознательно практиковать. Я редко думаю о своих глазах, но, временами, мне становится ясно, насколько много я их использую, и какое удовольствие от этого получаю. Мои нервы стали намного лучше. Я стала спокойнее, у меня больше самообладания, я стала менее застенчивой. Я никогда не старалась подавать виду, что я застенчива, или недостаточно уверена в себе. Я всегда действовала и делала, как нужно, как будто ничто меня не стесняло. Но это было трудно. Теперь я нахожу это необременительным. Очки, а вернее плохое зрение, сделали меня застенчивой. Это действительно значительный дефект, и люди очень чувствительны к этому, хотя даже не осознают этого. Я имею в виду плохое зрение и необходимость носить очки. Как-то я надела очки для того, чтобы поэкспериментировать и обнаружила, что они увеличивали предметы. Моя кожа выглядела как под увеличительным стеклом. Предметы казались расположенными слишком близко. Предметы, стоявшие на комоде, выглядели такими близкими, что мне казалось, что я отталкиваю их от себя. Особенно тогда мне захотелось отбросить прочь свои очки. Они сразу вызвали сильное раздражение. Я сняла их и почувствовала умиротворение. Вещи выглядели нормальными. С начала лечения я могла использовать свои глаза достаточно хорошо, но они быстро утомлялись. Я помню, как я делала большой плакат на тему „Облигации Свободы“ две недели спустя после того, как сняла очки, и была поражена, обнаружив, что могу делать всю разметку, практически не используя линейки так же хорошо, как и в очках. Когда я проверяла с линейкой, то обнаружила, что только последняя строка букв в самом конце немного выходила за пределы линии. Я бы никогда не сделала лучше, если бы работала в очках. Однако это ещё не была тонкая работа. Где-то в то же время я подшивала край чёрного платья ночью, используя тонкую иглу. Было трудно, но все-таки я справилась. В то время я привыкла выполнять упражнения и добросовестно делать пальминг. Теперь мне не приходится это практиковать. Я не чувствую дискомфорта и абсолютно свободно использую свои глаза. Я делаю с ними все, что хочу. Я не отлыниваю ни от чего, не пропускаю ни единой возможности их использовать. С самого начала я выполняла все свои обязанности в школе, читала каждую заметку, писала, всё, что было необходимо, ничем не пренебрегала. Теперь подвожу итоги конца учебного года: меня всегда одолевали головные боли в конце месяца от того, что нужно было добавлять целые колонки цифр, необходимые для отчёта и прочее. Сейчас я не чувствую головных болей. Я обычно вздрагивала, когда кто-то заходил ко мне в класс. Теперь такого со мной не происходит, теперь я приветствую этого человека. Это очень приятное изменение и его приятно ощущать. И, полагаю, это действительно самое важное, хотя и пишу об этом последнюю очередь — я стала лучше преподавать. Я знаю, как доставить знания в ум ребёнка и сделать так, чтобы дети могли видеть истинную сущность вещей. Я недавно проводила урок на тему горизонтального цилиндра. Вы знаете, это не особо интересный предмет. Но в результате вышел замечательный урок, и его усвоила каждая девочка в классе. То, чему Вы меня научили, заставляет меня больше использовать память и воображение, особенно в последнем, в преподавании. Подытоживая то, каким стал мой ум в результате лечения, скажу: я стала более открытой, более определённой, менее рассеянной, менее робкой. Короче, я осознаю, что я более сосредоточена теперь. Это центральная фиксация ума. Я видела это в Вашей последней газете, но я осознала это ещё давно и знала, что подразумевается под этим названием». Преобразование душевного состояния Мужчина сорока четырёх лет, носивший очки с двадцати лет, впервые пришёл ко мне 8 октября 1917 года, когда страдал не только от несовершенного зрения, но и головных болей и дискомфорта. На правом глазе у него была линза: Sph -5,00, Cyl.-0,75 ахе 180, а на левом: Sph -2,50, Cyl.-1,50 ахе 180. Так как на приёмы он приходил нечасто и часто возвращался к очкам, его прогресс был медленным. Но его боль и дискомфорт ушли очень быстро, и почти с самого начала у него были проблески значительно улучшенного и даже нормального зрения. Это побудило его к тому, чтобы продолжить, и его прогресс, хоть и был медленным, но устойчивым. Сейчас он несколько месяцев проходил совсем без очков, и его нервное состояние улучшилось так же, как и зрение. Его жена, в частности, была поражена последним, и в декабре 1919 года она написала: «Меня очень сильно заинтересовала мысль о возвращении в молодость, превращаясь в подобие маленького ребёнка. Идея душевного преобразования не нова, но то, что это психическое, или я бы сказала духовное, преобразование может иметь и физический эффект, который приведёт к тому, чтобы видеть более чётко, это что-то из рода чудес, на самом деле, что-то очень возможное, я предполагаю, для тех, кто в это верит. В случае моего мужа, конечно, такое чудо было доведено до совершенства, но это заключается не только в том, что он смог оставить очки после многих лет постоянного ношения, но смог и видеть, и читать практически при любом освещении. Но я, в частности, заметила, как прояснился его ум после лечения. В этом просветлении казалось, что он многое он мог делать эффективно, не пребывая под сильным нервным давлением, последствие которого — разрушительный упадок сил. Я долго не догадывалась о том, что, возможно, Ваше лечение способствовало успокоению его нервов. Но сейчас я думаю, что тихие периоды релаксации, два или три раза в день, во время которых он практиковал с проверочной таблицей, имели очень благоприятный эффект. Он от природы такой энтузиаст, и его нервы так легкоранимы, что годами он периодически перебарщивал то тут, то там. Конечно, его значительно улучшенное зрение и снижение присутствующего у него раньше напряжения должно было быть значимым фактором в улучшении его состояния. Но я склонна думать, что интервалы тишины и умиротворённости были чудесно полезными, да и почему им не быть таковыми? Мы живём на стимулах, физических стимулах, умственных стимулах всех типов. И в минуты, когда мы останавливаемся, мы чувствуем, что просто существуем, и всё же, если мы возвращаем себе какое-либо из обычных состояний нашей первозданности, не думаете ли вы, что мы с радостью реагируем на простые естественные вещи?» Облегчение спустя 25 лет Результаты применения общепринятых методов лечения дефектов зрения устраивают многих. В то же время существует немногочисленная категория пациентов, известная любому глазному специалисту, которая получает от них недостаточно помощи или вовсе её не находят. В отчаянии эти пациенты иногда прекращают искать облегчения своего состояния, а иногда продолжают и делают это с поразительной настойчивостью, не в силах потерять веру. И это даже несмотря на то, о чем свидетельствует опыт. Они верят, что где-то в мире существует такой замечательный врачебный навык, который поможет подобрать им подходящие очки. Скорость, с которой эти пациенты откликаются на лечение, часто поражает, и удивительно иллюстрирует преимущество этого метода перед очковой коррекцией и рассеканием мышц. В следующем случае релаксация сделала за двадцать четыре часа то, что старые методы в лице ряда видных специалистов, не смогли сделать за двадцать пять лет. Пациентом был мужчина сорока девяти лет, и его несовершенное зрение сопровождалось постоянной болью и приносило мучения. Все это вылилось полнейшим нервным срывом за двадцать пять лет до того, как я его увидел. Так как он был писателем, и его жизнь зависела от пера, его состояние серьёзно угрожало материальному благополучию. Он консультировался со многими специалистами в напрасной надежде получить облегчение. Очки не помогли улучшить его зрение и избавить от дискомфорта, а глазные специалисты намекали на заболевание зрительного нерва и головного мозга в качестве возможной причины его беспокойств. Однако невропатологи не могли что-либо предпринять, чтобы избавить его от этих симптомов. Один специалист диагностировал его случай как проблему с мышцами и прописал ему призмы, которые немного ему помогли. Позже, тот же специалист, обнаружив, что все предполагаемые мышечные беспокойства не скорректированы очками, перерезал внешние мышцы обоих глаз. Это также принесло некоторое облегчение. В возрасте двадцати девяти лет пациент страдал нервным расстройством, которое уже упоминалось. От этого его безуспешно лечили различные специалисты, и девять лет он был вынужден жить на улице. Эта жизнь, хоть и принесла ему улучшения, но она не смогла восстановить его здоровье, и когда он пришёл ко мне 15 сентября 1919 года, он все ещё страдал неврастенией. Его зрение вдаль было менее 20/40 и не улучшалось при помощи очков. Он мог читать в очках, но при этом испытывал сильный дискомфорт. Я не сумел найти у него симптомов заболевания головного мозга или поражений внутри глаза. Когда он попытался сделать пальминг, он увидел серый и жёлтый цвет вместо чёрного. Правда, он мог давать отдых своим глазам, просто закрывая их, и лишь этим способом он стал способным за двадцать четыре часа читать шрифт «диамант» и читать большую часть букв на двадцатифутовой строке проверочной таблицы с расстояния двадцати футов. В то же время его дискомфорт значительно уменьшился. Он находился на лечении около шести недель, и 25 октября он написал следующее: «В последний раз я видел Вас 6 октября, и в конце недели, одиннадцатого, и на десятый день я уже отправился на автомобильную прогулку в качестве одного из официальных представителей от Организации Проверки Выносливости Лошадей. Последний раз я ощущал напряжение глаз, которое делало меня нервозным во всём, что со мной тогда происходило 8го и 9го. В путешествии, хоть я и спал в среднем по пять часов, хоть и ездил весь день на автомобиле без защитных очков и писал доклады ночью при плохом свете, меня ничто не беспокоило. После третьего дня начал ощущать, как медленное качание само по себе устанавливается, и с тех пор я больше не ощущал дискомфорта. Я переносил усталость и возбуждение лучше, чем когда-либо раньше, и мне требовалось меньше времени на сон. В связи с обстоятельствами, я не очень усердно практиковал во время путешествия, но все же заметное улучшение моего зрения наблюдается. По возвращении я проводил пару часов за практикой и в то же время много писал. Вчера, 24-го, я проверил своё зрение с помощью шрифта „диамант“ и обнаружил, что после двадцатиминутной практики я смог чётко увидеть строки и распознать заглавные буквы и стиль текста всего лишь с трёх дюймов. С семи дюймов я сразу смог их прочитать, хотя и не мог их видеть совершенно. Это было при среднем дневном свете — без солнца. В хорошем дневном свете я могу читать газету почти совершенно с нормального расстояния для чтения, скажем, пятнадцати дюймов. Сейчас я чувствую, что трудности позади. Я без труда справился с ночной работой, с тем, что я не мог сделать за двадцать пять лет. Я работал постоянно, больше, чем я мог позволить себе работать после моего нервного срыва в 1899, всё это без чувства напряжения или нервной усталости. Вы можете представить, как я вам признателен. Не только ради меня, но и ради вас, я переверну землю для того, чтобы сделать моё излечение полным и вернуть себе зрение, которое у меня было в детстве, что кажется мне абсолютно возможным в свете того прогресса, который я совершил за восемь недель». В поисках избавления от миопии Несмотря на настойчивость, с которой медицина отвергает возможность излечения аномалий рефракции, всё же на свете много простых обывателей, кто верит в обратное. Автор следующего утверждения — пример настойчивого поиска излечения. Впервые он пришёл на приём 27 июня 1919 года. В это время ему было тридцать три года. Он носил очки: Sph — 2,50 для каждого глаза, и его зрение в каждом глазу было 20/100. После того, как он обрёл почти нормальное зрение, он написал следующее сообщение о своём опыте для журнала «Лучшее Зрение»: «Когда затонула Лузитания, я знал, что Соединённые Штаты должны были оказаться в сложной ситуации, и я хотел пойти на службу. Но я страдал сильной степенью миопии и знал, что в очках меня не примут. Позже они брали практически любого, кто не был слепым, но в то время я не подходил под стандарты. Поэтому я начал искать способы излечения. Я пробовал остеопатию, но далеко с ней я не ушёл. Я спросил совета у врача, прописывавшего мне очки, но он сказал, что миопия неизлечима. Я оставил попытки на какое-то время, но не перестал думать об этом. Я фермер и знал из опыта жизни на свежем воздухе, что здоровье — это нормальное состояние живых существ. Я знал, что когда здоровье утрачено, то в большинстве случаев оно может быть восстановлено. Я знал, что когда я впервые попробовал поднять бочку яблок, чтобы погрузить её на тележку, я не смог этого сделать, но после небольшой практики стал способен делать это с лёгкостью и не понимал, почему если одна часть тела может быть укреплена с помощью упражнений, то другие не могут. Я мог вспоминать время, когда миопии у меня не было и мне казалось, что если нормальный глаз может стать миопическим, то возможно и для миопического глаза вновь стать нормальным. Через какое-то время я снова пришёл к оптику и сказал ему о своём убеждении, что способ излечиться есть. Он ответил, что это, скорее всего, невозможно, так как все знали о том, что миопия неизлечима. Уверенность, с которой он произнёс это, произвела на меня эффект, слегка противоположный тому, чего хотел добиться оптик. Поэтому, когда он сказал, что излечение миопии невозможно, я знал, что это не так и твёрдо решил никогда не бросать поиски, пока они не увенчаются успехом. Говоря вкратце, позже мне посчастливилось услышать о докторе Бейтсе, и, не теряя времени, я тут же отправился к нему. После первого визита я смог значительно улучшить своё зрение путём расслабления глаз для проверочной таблицы Снеллена и после нескольких месяцев скачкообразного процесса лечения я стал способным читать 20/10 в проблесках. Я все ещё испытываю улучшения и, когда я смогу видеть чуть лучше, я собираюсь снова пойти к оптику и сказать ему, что я думаю о его офтальмологическом учении». Факты против теорий