– То есть у тебя никаких планов на вечер нет, – констатировала я факт. – Ну, пока нет, – сказала Эйнсли. – Если ничего не нарисуется. – Тогда, может, сходим к Кларе на ужин? – Я ожидала услышать отказ, но она смиренно согласилась. Мы договорились встретиться у станции подземки. Я вышла из офиса в пять и направилась в облицованный розовым кафелем дамский туалет. Мне нужно было несколько минут побыть в одиночестве и психологически подготовиться к общению с Кларой. Но там уже были Эмми, Люси и Милли – они расчесывали свои осветленные волосы и поправляли макияж. Три пары глаз сверкали в зеркалах. – Идешь куда-то вечером, Мэриен? – спросила Люси нарочито будничным тоном. У нас с ней одна телефонная линия на двоих, и она, конечно, все знала про Питера. – Да, – коротко ответила я, не желая делиться с ней информацией. Их жалкое любопытство меня нервировало. 4 Я шагала к станции метро в золотистом мареве духоты и пыльной взвеси. Было ощущение, что я иду под водой. Издалека я заметила возле телеграфного столба нечеткий силуэт Эйнсли, а когда подошла ближе, она повернулась ко мне, и мы влились в безмолвный поток офисных служащих, спускавшихся по лестнице в прохладу городского подземелья. Быстро сориентировавшись в вагоне, мы нашли свободные места и сели напротив друг друга, и я принялась читать рекламные объявления, скользя взглядом между пассажиров в проходе. Когда мы вышли из вагона и поднялись по пастельным коридорам наверх, городской воздух уже был не таким влажным. Дом Клары располагался в нескольких кварталах к северу от станции. Мы шли молча, я все думала про пенсионный план и в конце концов решила не подписываться на него. Эйнсли не поняла бы, с чего это я так беспокоюсь: она не видела причины, почему я не могла бы потом сменить место работы и почему это должно обязательно стать окончательным вариантом. Потом я стала думать о Питере и о том, как он отреагировал на новость о женитьбе друга, а расскажи я об этом Эйнсли, она бы только посмеялась. И я спросила, не стало ли ей лучше. – Не беспокойся обо мне, Мэриен, – ответила она, – а то я начинаю чувствовать себя инвалидом. Мне стало обидно, и я смолчала. Дорога пошла в горку. Город стоит на берегу озера и террасами поднимается вверх по склонам холмов, хотя если остановиться, то городской ландшафт кажется плоским. Потому-то здесь и было попрохладнее. И гораздо тише; я считала, что Кларе повезло, особенно в ее положении, жить вдалеке от жары и шума делового центра. Хотя ей самой это казалось чуть ли не ссылкой: сначала они снимали квартиру недалеко от университета, но необходимость расширить жизненное пространство вынудила их переехать на север. Хотя они еще не добрались до пригорода с его современными бунгало и большими семейными автомобилями во дворах. Она жила на одной из старых улиц, но тут мало что привлекало взгляд, как на нашей: старомодные коттеджи на две семьи, длинные и узкие, с деревянными крылечками и чахлыми садиками сзади. – Боже, ну и жара, – вздохнула Эйнсли, когда мы свернули на аллейку к дому Клары. Траву на крохотной, со спортивный мат, лужайке не косили уже довольно давно. На крыльце валялась кукла без головы, а в детской коляске лежал плюшевый мишка с вывороченными наружу ватными внутренностями. Я постучала, и через несколько минут за сетчатой дверью появился расхристанный Джо, который на ходу застегивал рубашку. – Привет, Джо, – улыбнулась я. – Вот и мы. Как Клара? – Привет, заходите. – Он шагнул в сторону, впуская нас в прихожую. – Клара в саду. Обходя или переступая через разбросанные по полу вещи, мы прошли через весь дом с типовой планировкой: сначала гостиная, потом столовая с раздвижными дверями, наглухо отделявшими ее от соседних комнат, и потом кухня. Миновали ступеньки заднего крыльца, захламленного разнообразной стеклянной тарой – пивными, молочными и винными бутылками, бутылками из-под виски и детскими бутылочками с сосками, – и нашли Клару в саду: она сидела в круглом плетеном кресле с металлическими ножками. Одну ногу она задрала на другой такой же стул и держала свою младшенькую на коленях. Клара – худышка, с каждой беременностью ее торчащий живот сразу бросается в глаза, и сейчас, на седьмом месяце, она смахивала на питона, проглотившего арбуз. По контрасту ее голова в ореоле светлых волос казалась маленькой и хрупкой. – Приветик! – устало протянула она, когда мы спустились с крыльца и подошли поближе. – Привет, Эйнсли! Рада тебя видеть. Господи, ну и жарища. Мы закивали в знак согласия, присели возле нее на траву, поскольку больше свободных стульев не было, и скинули обувь. Клара уже была босая. Говорить было трудно: всеобщее внимание было приковано к хныкающей малышке, и какое-то время был слышен только ее голос. Мне показалось, что Клара позвонила, ища во мне спасения, но теперь я поняла, что ничем не смогу ей помочь, да она и не ждала от меня ничего такого. Меня вызвали просто быть свидетелем, а может, своего рода вентилятором, способным одним своим присутствием хоть немного развеять скуку. Малышка перестала хныкать и загукала. Эйнсли молча выдирала травинки. – Мэриен, – произнесла наконец Клара, – ты не могла бы подержать Элейн? Она не любит ходить, а у меня уже руки отваливаются. – Я ее подержу, – неожиданно сказала Эйнсли. Клара отцепила девочку от себя и передала со словами: – Давай, маленькая пиявка! Иногда мне кажется, что она вся покрыта присосками, точно осьминог. Она привалилась к плетеной спинке стула, закрыла глаза и сразу стала похожа на диковинное растение – на набухший клубень, выпустивший наружу четыре белых корня и бледно-желтый цветочек. В листве дерева звенела цикада, и этот монотонно вибрирующий звук впивался в мозг, как горячая иголка солнечного света. Эйнсли неловко сжимала малышку, с любопытством заглядывая ей в личико. Я невольно поймала себя на мысли: как же они похожи, эти два лица! Девочка смотрела на Эйнсли такими же, как у той, круглыми голубыми глазищами, но из чуть приоткрытых розовых губок пузырилась слюна. Клара подняла голову и открыла глаза. – Может, вам чего-нибудь принести? – спросила она, вспомнив, что играет роль хозяйки. – Не надо, мы в норме, – поспешно ответила я, с тревогой представив себе, как она тяжело поднимается со стула. – Может быть, тебе что-то принести? – Мне было бы приятно заняться чем-то нужным. – Джо скоро придет, – сказала Клара, словно извиняясь. – Поговорите со мной. Что у вас новенького? – Да в общем, ничего, – ответила я и задумалась, что бы могло ее заинтересовать, но о чем бы я ей ни рассказала – о работе, или о местах, где я побывала, или о меблировке квартиры, – все это только послужило бы Кларе напоминанием о ее собственной застойной жизни, о недостатке пространства и свободного времени, о привычной рутине, состоящей из вызывающих клаустрофобию бытовых мелочей. – А ты еще встречаешься с тем милым парнем? Такой красавчик. Как же его зовут… Он еще за тобой один раз заезжал. – Ты имеешь в виду Питера? – А кого же еще, – сварливо встряла Эйнсли. – Он ее монополизировал! – Она скрестила ноги и положила малышку себе на колени, чтобы закурить. – Звучит обнадеживающе, – заметила Клара мрачно. – Кстати, угадай, кто вернулся? Лен Слэнк. Звонил на днях. – Да что ты! И когда? – Я рассердилась, что тот не удосужился мне позвонить. – Неделю назад, так он сказал. Еще сказал, что хотел тебе позвонить, но не смог найти твой номер. – Мог бы узнать в городской справочной, – сухо заметила я. – Но я бы с ним повидалась. Как он? Надолго сюда? – Кто это? – вмешалась Эйнсли. – Не тот, кто мог бы тебя заинтересовать, – отрезала я. Сложно найти двух людей, настолько не подходящих друг другу. – Наш старинный приятель по колледжу. – Он уехал в Англию и устроился там на телевидение, – объяснила Клара. – Точно не знаю, чем он занимается. Парень приятный, но с женщинами лютует, любит соблазнять молоденьких. Говорит, все, кто старше семнадцати, ему уже не интересны. – А, из таких… – протянула Эйнсли. – Они зануды. – И затушила сигарету в траве. – Знаете, я, кажется, догадываюсь, зачем он вернулся, – продолжала Клара и немного оживилась. – Закрутил небось с новой девчонкой, как в тот раз, когда еле ноги унес. – А, – проговорила я, ничуть не удивившись. Эйнсли тихо вскрикнула и резко поставила ребенка на землю. – Платье мне обмочила, – укоризненно пояснила она. – Ну, с ними бывает, – сказала Клара. Малышка пустилась в рев, я опасливо подхватила ее и передала Кларе. Я не против помочь, но всему есть предел. Клара стала качать дочь. – Ах ты негодный брандспойт, – замурлыкала она, – ты окатила мамину подругу, что это такое, а? Это отстирается, Эйнсли. Ну, не надевать же на тебя резиновые штанишки в такую-то жару, а, маленький ты гейзер? Никогда не верьте, кто бы что вам ни говорил про материнский инстинкт! – добавила она, печально глядя на нас. – Я вот никак не пойму, как можно любить детей, пока они не повзрослеют. На заднем крыльце показался Джо с заткнутым за брючный ремень кухонным полотенцем на манер фартука. – Кому-нибудь пивка перед ужином? Мы с Эйнсли бодро ответили: «Да!» – а Клара попросила: – Мне вермут, дорогой! Сейчас я ничего другого не могу пить, мой чертов желудок от всего начинает крутить. Джо, отнеси Элейн в дом и поменяй ей трусики. Джо спустился на газон и взял Элейн на руки. – Кстати, вы не видели Артура, а? – О боже, куда, интересно, делся этот маленький негодяй? – спросила Клара, когда Джо уже скрылся в доме. Вопрос прозвучал риторически. – Полагаю, он просто узнал, как открыть заднюю дверь. Негодник… Артур, где ты, малыш? – лениво выкрикнула она. В дальнем конце узкого садика на веревке висело, почти касаясь земли, выстиранное белье, которое вдруг раздвинули две чумазые ручки, и появился первенец Клары. Как и малышка, он был совсем голый, если не считать подгузника. Он застыл на месте, смущенно глядя на нас. – Подойди, солнышко, мама хочет посмотреть, все ли у тебя в порядке, – продолжала Клара. – И не трогай руками чистое белье, – неуверенно добавила она. Артур пробрался к нам по некошеной траве, высоко поднимая голые ножки. Наверное, трава щекотала ему кожу. Подгузник сполз и едва держался, словно на одной лишь силе воли, под вздутым животом с торчащим пупочком. Его нахмуренное личико казалось очень серьезным. Вернулся Джо с подносом. – Я сунул мокрое в корзину с грязным бельем, – сообщил он. – Она играет с прищепками для белья. Артур добрел до нас и, все еще хмурясь, встал около маминого стула. – Почему у тебя такой забавный вид, а, чертенок? – спросила Клара и пощупала его подгузник сзади. – Так и знала, – вздохнула она. – Теперь понятно, с чего он затих. Муж, твой сын опять покакал. Не знаю где – в подгузнике ничего нет. Джо отдал нам наши стаканы, присел и сказал Артуру твердо, но ласково: – Покажи папе, где это лежит.