– Ее женская натура и ее ядро на самом деле находятся в противостоянии, ее женская натура требует от нее пассивности… У Мэриен на секунду возникло видение огромного шарообразного пирога с шапкой из взбитых сливок и пьяных вишенок, парящего в воздухе над головой Джо. – …и она позволяет мужу захватить ее ядро. А уж когда появляются дети, она просыпается в одно прекрасное утро и осознает, что внутри у нее ничего не осталось, она – полая, и ей уж не понять, кто она такая, потому что ее ядро разрушено. – Он слегка покачал головой и отпил из стакана. – Я вижу, как это происходит с моими студентками. Но предупреждать их об опасности бесполезно. Мэриен оглянулась на увлеченную беседой Клару, одетую в простенькое бежевое платье, с длинными волосами желтовато-грушевого оттенка. «Интересно, – подумала она, – Джо когда-нибудь сообщал Кларе, что ее внутреннее ядро разрушено?» И у нее тут же возник образ яблока с червяками внутри. Она не отрывала взгляда от Клары, а та вдруг выразительно взмахнула рукой, и «мыльная жена» отшатнулась от нее с выражением ужаса на лице. – Хотя, разумеется, осознание этого ничего не меняет, – продолжал разглагольствовать Джо. – Так происходит вне зависимости от того, осознаешь ты это или нет. Может быть, женщинам вообще надо запретить поступать в университеты, тогда потом у них и не возникнет сожалений по поводу того, чего они лишили себя в плане интеллектуальной жизни. Например, когда я предлагаю Кларе заняться чем-нибудь, записаться, например, на вечерние курсы, она только с усмешкой смотрит на меня. Мэриен посмотрела на Джо с нежностью, смешанной с пьянящей легкостью от выпитого. Она представила себе, как он хлопочет по дому, бегая в одной майке, размышляя об интеллектуальной жизни, моя посуду и небрежно отрывая марки от почтовых конвертов; интересно, а что он потом делает с этими марками. Ей захотелось обнять его, приголубить, утешить, убедить, что Кларино ядро на самом деле вовсе не разрушено и что все будет хорошо; ей захотелось чем-то вознаградить Джо взамен. И она протянула ему блюдо с оливками. – Вот, возьми! За спиной Джо распахнулась входная дверь, и в квартиру влетела Эйнсли. – Прошу прощения, – бросила Мэриен, покидая Джо. Она поставила блюдо на музыкальный центр и бросилась наперерез Эйнсли: надо было ее предупредить. – Привет! – запыхавшимся голосом произнесла та. – Извини, что опоздала, но просто у меня возникло желание начать паковать вещи… Мэриен увлекла ее в спальню, надеясь, что Лен не заметил прихода Эйнсли. Бросив взгляд в угол комнаты, она удостоверилась, что тот по-прежнему плотно окружен девицами. – Эйнсли, – начала она, когда обе оказались наедине с горой пальто. – Лен здесь и, боюсь, он сильно пьян. Эйнсли разоблачилась: она была великолепна. На ней было зеленоватое, с бирюзовым оттенком, платье, и в тон платью подобраны тени для век и туфли; тщательно завитые локоны сияли. Кожа тоже сияла, подсвеченная обилием гормонов, живот еще не выпирал. Прежде чем ответить, она придирчиво оглядела себя в зеркале. – Да что ты? – произнесла она, иронически вытаращив глаза. – Знаешь, Мэриен, теперь это меня ни капельки не волнует. После нашего разговора днем я поняла, что мы во всем разобрались, и теперь можем оба вести себя как взрослые люди. Ему больше нечего сказать такого, что бы меня расстроило. – Но, – продолжала Мэриен, – по-моему, он очень расстроен. Так говорит Клара. Видимо, он пока поживет у них в доме. Я видела его, когда он вошел: выглядит ужасно! Так что надеюсь, ты не скажешь ничего, что еще больше расстроит его? – Мне нет смысла, – беззаботно заявила Эйнсли, – вообще с ним разговаривать. Тем временем в гостиной сгрудившиеся за невидимой оградой своей территории «мыльные мужики» разошлись вовсю. Оттуда то и дело слышались взрывы хохота: кто-то рассказывал неприличные анекдоты. Женский гомон тоже стал громче и возбужденнее, и отдельные женские арии, казалось, старались перекрыть баритоны и басы. Когда из спальни появилась Эйнсли, все присутствующие, не сговариваясь, подались к ней: некоторые из «мыльных мужиков» предсказуемо покинули свои позиции и поспешили знакомиться, а их жены, всегда остававшиеся начеку, вскочили с дивана и торопливо шагнули вперед, чтобы их опередить. Эйнсли безучастно улыбалась. Мэриен отправилась на кухню налить стакан для Эйнсли, а заодно и обновить свой. Строгий порядок на кухне, где бутылки и стаканы еще недавно стояли стройными рядами, в процессе вечера был полностью нарушен. Раковина была завалена тающими кубиками льда и объедками с тарелок, гости не знали, куда девать косточки от оливок, и тоже сбрасывали их в раковину, здесь же валялись осколки битого стекла; бутылки, полупустые и опорожненные, стояли повсюду – на кухонной стойке, и на столе, и на холодильнике, а на полу была лужа непонятно чего. Но чистые стаканы еще оставались. Мэриен наполнила один для Эйнсли. Выйдя из кухни, она услышала голоса из спальни. – Да ты даже симпатичнее, чем твой голос в телефоне! Это был голос Люси. Мэриен сунула голову в спальню. Там стояла Люси, устремив взгляд из-под серебряных век на Питера. Он возвышался перед ней с фотоаппаратом в руках и с мальчишеской, правда, глуповатой ухмылкой на лице. Значит, Люси сняла осаду с Леонарда. Наверное, поняла, что это бесполезное занятие: она всегда была куда прозорливее в таких делах, чем другие две девицы. Но какими же умилительными выглядели ее потуги очаровать Питера, хотя нет, скорее, жалкими. Ведь Питер снят с аукциона окончательно и бесповоротно, как будто уже был женат. Мэриен усмехнулась и удалилась, но не раньше чем ее заметил Питер и преувеличенно радостным голосом, видимо, почувствовав себя виноватым, крикнул, взмахнув фотоаппаратом: – Салют, милая! Вечеринка удалась на славу! Пора всем фотографироваться! Люси с улыбкой обернулась к двери, и ее серебряные веки приподнялись, точно оконные жалюзи. – Это тебе, – произнесла Мэриен, врезаясь в плотный круг «мыльных мужиков» и передавая Эйнсли стакан. – Спасибо, – ответила та и взяла стакан с рассеянным взглядом, который, по мнению Мэриен, предвещал беду. Она проследила за взглядом Эйнсли. С другого конца комнаты на нее в упор смотрел Лен, приоткрыв рот. Милли и Эмми упрямо продолжали удерживать его в плену. Милли теперь сместилась с фланга в центр, стараясь своей широкой юбкой блокировать ему пространство для маневра, а Эмми перемещалась взад-вперед, точно разыгрывающий защитник в баскетболе; но один фланг все же остался оголенным. Мэриен снова взглянула на Эйнсли – и как раз вовремя: та улыбнулась. Манящей улыбкой. И тут раздался стук в дверь. «Пойду открою, – подумала Мэриен, – ведь Питер занят в спальне». Она распахнула дверь, и перед ней возникло обомлевшее лицо Тревора. За его спиной стояли двое других и еще незнакомая фигура, вероятно, женская, в мешковатом пальто из шотландского твида, темных очках и длинных черных гетрах. – Мы не ошиблись квартирой? – спросил Тревор. – Здесь живет Питер Уолландер? – Он явно ее не узнал. Мэриен внутренне содрогнулась. Она напрочь про них забыла. Да ладно, в квартире было так шумно и царила такая суматоха, что Питер, может быть, и не заметит их появления. – О, я рада, что вы пришли, входите! Кстати, я – Мэриен! – Ха-ха-ха! Ну, конечно! – завопил Тревор. – Какой же глупец! Я тебя даже не узнал, дорогая, ты так элегантна! Тебе надо носить красное почаще! Тревор с Фишем и незнакомка прошли внутрь, но Дункан так и остался стоять за порогом. Он взял ее за руку, вытянул в коридор и закрыл за ней дверь. Некоторое время он стоял молча, глядя на нее исподлобья и изучая каждую новую деталь ее внешности. – Ты не предупредила, что это маскарад, – буркнул он наконец. – Ты в кого вырядилась, черт побери? У Мэриен от отчаяния опустились плечи. Значит, она не выглядит «просто изумительно»? – Ты просто раньше не видел меня в выходном наряде, – слабым голосом ответила она. Дункан захихикал. – Больше всего мне нравятся эти серьги. Из какой помойки ты их вытащила? – Перестань! – жалобно воскликнула она. – Входи и выпей. Он ее разозлил. А что, скажите на милость, ей надо было надеть? Он что, ожидал увидеть ее в рубище и с головой, посыпанной пеплом? Она распахнула дверь. Из квартиры в коридор вырвались обрывки оживленных разговоров, взрывы смеха и громкие звуки музыки. Потом коротко вспыхнул яркий свет, и раздался торжествующий вскрик: – Ага! Застиг вас врасплох! – Это Питер, – сказала Мэриен. – Он фотографирует гостей. Дункан отступил назад. – Что-то мне не хочется туда входить, – пробурчал он. – Но тебе нужно. Тебе нужно познакомиться с Питером. Я этого хочу. – Она вдруг поняла, как ей важно войти вместе с Дунканом в квартиру. – Нет, нет, – заупрямился он. – Не могу. По-моему, это плохая идея. Одному из нас придется испариться – и им, скорее всего, буду я. Кроме того, там очень шумно, я не вынесу. – Ну, пожалуйста, – взмолилась она и протянула к нему руку, но Дункан уже развернулся и чуть не бегом бросился прочь по коридору. – Ты куда? – умоляюще крикнула она ему вслед. – В прачечную, – крикнул он в ответ. – Прощай, счастливой свадьбы! Когда он завернул за угол, она мельком заметила его кривую усмешку. Потом до ее слуха донесся удаляющийся топот его ботинок на лестнице. На какую-то долю секунды у Мэриен возникло побуждение побежать за ним: ей сразу расхотелось видеть разгоряченные лица в гостиной. «Но я должна», – сказала она себе. И вернулась. Первое, что она увидела, войдя в гостиную, была широкая шерстяная спина Фишера Смайта. На нем был простецкий полосатый свитер грубой вязки с высоким горлом. Стоящий рядом Тревор был в безукоризненном костюме, в белой рубашке и при галстуке. Оба вели беседу с существом в черных гетрах – что-то о символах смерти. Она ловким маневром обошла их, не желая объясняться по поводу исчезновения Дункана. Мэриен оказалась позади Эйнсли и не сразу поняла, что прямо перед ее зеленовато-бирюзовой фигурой стоит Леонард Слэнк. Она не видела его лица, ей мешала пышная прическа Эйнсли, но она узнала руку, сжимающую стеклянную пивную кружку – снова наполненную, отметила она про себя. Эйнсли что-то внушала ему настойчивым тихим голосом. До ушей Мэриен донеслись его слова, произнесенные заплетающимся языком: – Нет, черт побери! Ты меня не заманишь! – Ну и ладно! И прежде, чем Мэриен осознала, что собирается сделать Эйнсли, та вскинула руку и резко опустила, разбив об пол свой стакан вдребезги. Мэриен отпрыгнула назад. При звоне разбитого стекла шум голосов разом стих, словно их кто-то выключил, выдернув вилку из розетки, и в воцарившейся тишине, которую нарушали лишь неуместные в данной ситуации тихие звуки скрипки, Эйнсли громко произнесла: «Мы с Леном приготовили для вас чудесную новость, – для пущего эффекта она сделала паузу и, сверкнув глазами, продолжала. – У нас будет ребенок!» Ее голос звучал ровно. «Боже ты мой, – подумала Мэриен, – она таки продолжает гнуть свое». Кое-кто из собравшихся около дивана довольно отчетливо ахнул. Кто-то хохотнул, а один из «мыльных мужиков» произнес: «Ну и Лен, ну и сукин сын, кто бы он ни был!» Теперь Мэриен увидела лицо Лена. Белый овал покрылся красными пятнами, нижняя губа задрожала. – Ах ты мерзкая сука! – сдавленно пророкотал он. Все снова замолчали. Чья-то «мыльная жена» торопливо заговорила о чем-то, но быстро осеклась. Мэриен наблюдала за Леном: она решила, что он ударит Эйнсли, но вместо этого он улыбнулся, обнажив зубы. И обратился к слушателям: – Все верно, народ. И прямо сейчас, на глазах у всей честной компании, мы устроим обряд крещения. Крещение в утробе. Сим я нарекаю тебя своим именем. – Он выбросил вперед руку, схватил Эйнсли за плечо, поднял свою пивную кружку и медленно вылил все содержимое ей на голову. «Мыльные жены» хором издали восторженный визг. «Мыльные мужики» закричали «Ура!». Когда последние пивные капли стекли из кружки на макушку Эйнсли, из спальни выбежал Питер, на ходу прилаживая вспышку к фотоаппарату. – Замрите так! – крикнул он и щелкнул спуском. – Отлично! Это будет классный снимок! Ну и вечеринка! Мы и впрямь слетели с катушек! Некоторые гости бросили на него раздраженные взгляды, но большинство просто не удостоило внимания. Все вдруг задвигались и загалдели одновременно. Из музыкального центра все еще неслись приторно-слащавые звуки скрипок. Эйнсли стояла, вся мокрая, и у нее под ногами по деревянному полу расползалась пенистая лужа. Ее лицо исказилось, покуда она соображала, стоит ли ей разрыдаться при всех. Лен отпустил ее. Он уронил голову и бормотал что-то невразумительное. У него был такой вид, словно он не отдавал себе отчета в том, что он наделал, и явно не знал, как поступить дальше. Эйнсли развернулась и решительно зашагала в сторону ванной комнаты. Две или три «мыльных жены» бросились к ней, заботливо воркуя и стараясь привлечь к себе всеобщее внимание проявлением заботливого участия, но их всех уже кое-кто опередил. Это был Фишер Смайт. Он стащил свой толстый вязаный свитер и обнажил мускулистую грудь, сплошь покрытую черными завитками волос. – Позвольте, – обратился он к Эйнсли. – Вы же не хотите подхватить простуду? Особенно в вашем положении? – И он принялся вытирать ее свитером. Его глаза увлажнились, в них угадывалось искреннее волнение.