Она начала отрезать от филе кусочки, жевать и отправлять в благодарный желудок. Поразмыслила о разгоревшейся дискуссии, пытаясь поточнее сформулировать, что она имела в виду под справедливостью. Вероятно, честность, но и это определение имело весьма расплывчатые очертания. Значит ли это «око за око»? Но какой смысл вырывать кому-то глаз, если ты уже потерял свои? А как же компенсация? В таких ситуациях, как автокатастрофа, речь всегда идет о денежной компенсации; можно даже возместить деньгами эмоциональные страдания. Однажды в трамвае она видела, как мамаша укусила своего малыша в отместку за то, что он укусил ее. Ей попался жесткий кусок, она его задумчиво пережевала и проглотила. «Питер сегодня какой-то сам не свой», – подумала она. У него было очень сложное дело, которое потребовало массы подготовительной работы и непростого анализа; он изучил кучу прецедентов и в конце концов пришел к неутешительному выводу, что решение всегда принималось в пользу противной стороны. Вот почему он и делал сейчас такие безапелляционные заявления: сложности вызвали у него досаду, ему требовалась простота. Впрочем, Питеру надо наконец осознать, что, если бы законы не были такими заковыристыми, он не смог бы зарабатывать. Мэриен потянулась к бокалу с вином и бросила взгляд на Питера. Он наблюдал за ней. Он уже почти покончил со своим филе, а она и половины не съела. – Задумалась о чем-то важном? – ласково поинтересовался Питер. – Не совсем. Просто мысли о том о сем. – Она улыбнулась и вернулась к своему горячему. В последнее время он разглядывал ее все более внимательно. Раньше, летом, ей казалось, что он на нее редко смотрит, а если и смотрит, то почти не видит; в постели, потом, он обычно вытягивался возле нее и утыкал лицо ей в плечо, а иногда засыпал. Но сейчас он частенько вглядывался в ее лицо, очень внимательно, как будто, если бы он смотрел на нее не отрываясь, то смог бы пронзить взглядом плоть, череп и попасть прямо в машинное отделение мозга. Она не знала, что он пытался в ней найти, когда вот так сверлил ее взглядом. Этот взгляд приводил ее в смятение. Нередко, когда они, обессиленные, лежали рядом в кровати, она открывала глаза и приходила к выводу, что он так пристально смотрит на нее, возможно, надеясь прочесть в выражении ее лица какие-то сокровенные мысли. Потом он нежно проводил рукой по ее коже, бесчувственно, почти как врач, словно мог одним прикосновением выяснить то, что ускользало от его пытливого взгляда. Или словно пытался запомнить ее внешность. Вот тогда-то, когда ей начинало казаться, будто она лежит на смотровом столе врача, она хватала его за руку, заставляя прекратить. Мэриен поковыряла вилкой в салате, перебирая ингредиенты в деревянной миске: ей хотелось выудить кусочек помидора. А может быть, Питер прочитал какое-то пособие по семейной жизни, и именно с этим связано его изменившееся поведение. «Это очень похоже на него», – подумала она с нежностью. Возникает в жизни новая ситуация – идешь, покупаешь книгу и вычитываешь из нее, как поступать в том или ином случае. Она вспомнила книги и журналы по фототехнике, которые занимали целую полку в спальне Питера – между книгами по юриспруденции и детективными романами. А справочник автолюбителя у него всегда лежал в бардачке. Так что, раз он собрался жениться, вполне в его логике было бы купить справочник по семейной жизни с наглядными диаграммами и таблицами. Ей стало смешно. Она наколола вилкой черную оливку и отправила в рот. Да, видимо, в этом все дело. Он рассматривал ее так, как рассматривал бы новый фотоаппарат, стараясь разглядеть крошечные колесики и пружинки или найти возможные недостатки механизма, чтобы оценить потенциал его функциональности. Его интересовало, как она работает. Если интересовало именно это… Мэриен мысленно улыбнулась. «Ну вот, я придумываю какие-то глупости», – подумала она. Питер практически закончил. Она наблюдала, как его ловкие руки орудуют вилкой и ножом, отрезая с равномерным нажимом одинаковые кусочки филе. Он проделывал это ювелирно: ни лишних надрезов, ни рваных волокон. И тем не менее это был кровожадный акт, а кровожадность никак не ассоциировалась у нее с Питером. Как и с рекламой пива «Лось», которая начала появляться повсюду: в поездах подземки, на уличных щитах, в журналах. Поскольку Мэриен участвовала в предварительном маркетинговом исследовании, она ощущала отчасти и свою ответственность за эту рекламу, хотя никакого вреда от нее не было. Изображение стоящего в воде рыбака с пойманной в сеть большущей форелью было слишком приглаженным: рыбак выглядел так, будто его перед съемкой тщательно причесали, а пара выбившихся на лоб прядей подчеркивали, что дует сильный ветер. И рыбина была какой-то ненастоящей: ни слизи на чешуе, ни зубов, ни запаха: она смахивала на механическую игрушку из покрытого эмалью металла. И убивший оленя охотник тоже стоял в неестественной позе и был чересчур уж чистеньким: ни прилипшей к голове веточки, ни крови на руках. Разумеется, в рекламной картинке и не должно быть ничего неприятного или уродливого: к примеру, ни в коем случае нельзя изображать мертвого оленя с вывалившимся языком. Она вспомнила о репортаже на первой странице сегодняшней газеты, который мельком пробежала, не особенно углубляясь в детали. Там речь шла о молодом парне, который, похоже, спятил, взял винтовку, начал палить из окна верхнего этажа и убил девять человек, после чего его обезвредила полиция. В газете поместили его портрет: бледный, в светлой одежде, с мрачным взглядом исподлобья, между двумя полицейскими в темной форме. Он не производил впечатления человека, который мог ударить кого-то не то что ножом, но и кулаком. Но решив учинить кровопролитие, он выбрал, так сказать, удаленный вариант, воспользовавшись для этого специальным инструментом; сам он никого пальцем не тронул, но его палец стал направляющим прибором, и он смотрел на совершенное им убийство, на разлетающиеся ошметки плоти и струи крови издалека. Это был акт кровожадности сознания – почти как магический ритуал: подумал об этом – и оно произошло… То, как Питер легко расправляется со стейком, отрезая ровный ломтик, а потом разделывая его на аккуратные кубики, напомнило ей схему разделки коровьей туши в кулинарной книге: силуэт коровы с пунктирными линиями и надписями с названиями той или иной части туловища. Филе миньон, которое они заказали сейчас, отруб откуда-то со спины, и она невольно подумала: резать по пунктиру. Она представила себе ряды рубщиков мяса в большом зале мясницкого училища, все сидели за длинным столом, покрытом белоснежной скатертью, с садовыми секаторами в руках, которыми они вырезали из лежащих перед ними картонных коровьих туш стейки, ребра и ростбифы. Корова в той кулинарной книге, насколько она помнила, была нарисована с глазами, рогами и выменем. Она безмятежно стояла как будто на лужайке, совершенно не встревоженная странными линиями и надписями на ее шкуре. «Может быть, – подумала Мэриен, – после долгих экспериментов ученым-селекционерам удастся наконец вывести особую породу коров, чьи туловища с рождения будут покрыты пунктирными линиями в нужных местах». Она взглянула на свой недоеденный стейк и внезапно осознала, что это кусок мышцы. Кроваво-красного цвета. Частица настоящей коровы, которая некогда жила, ела и была убита – получила удар по голове, отстояв очередь на бойню, как человек стоит в очереди на трамвай. И, само собой, все это знают. Просто стараются по возможности об этом не думать. В супермаркете части коровы лежат упакованные в целлофановые пакеты с этикетками и ценниками, и это все равно как купить банку арахисового масла или бобов, и даже когда ты заходишь в мясную лавку, тебе быстро и сноровисто заворачивают куски мяса, и все это происходит деловито и в обстановке чистоты. Но вот кусок мяса лежал прямо перед ней, не маскируясь в обертки: плоть, кровь, стейк легкой прожарки, а она его пожирала. И наслаждалась. Мэриен отложила нож и вилку. Почувствовав, как вдруг побледнела, она понадеялась, что Питер этого не заметил. «Это же просто смешно, – мысленно увещевала она себя. – Все едят коров, это же так естественно. Ты ешь, чтобы не умереть, мясо тебе полезно, в нем много белка и минералов». Она снова взяла вилку, наколола кусочек, поднесла ко рту – и положила обратно на тарелку. Питер, улыбнувшись, поднял голову. – Боже, как же я проголодался, – проговорил он. – С таким наслаждением отправил этот стейк внутрь. Хорошая еда всегда помогает ощутить себя настоящим человеком. Она кивнула в ответ и вымученно улыбнулась. Он перевел взгляд на ее тарелку. – Что с тобой, милая? Ты не доела. – Нет, – подтвердила она. – Что-то я уже наелась. Больше не лезет. – Она сказала это таким тоном, чтобы намекнуть, будто у нее слишком маленький желудок, и ей не справиться с такой горой мяса. Питер с улыбкой пошевелил губами, обрадовавшись мысли, что ему под силу съесть гораздо больше. «Боже, – подумала она, – надеюсь, это только временно. Не то я умру с голоду». Печально теребя в пальцах салфетку, Мэриен смотрела, как Питер отправляет в рот последний кусок своего стейка. 18 Мэриен сидела за кухонным столом, обреченно поедая ложкой арахисовое масло из банки и листая толстенную кулинарную книгу. На следующий день после филе миньона она не смогла съесть свиную отбивную, а еще через несколько недель принялась экспериментировать. В ходе этих экспериментов она обнаружила, что не может есть куски, изображенные не только на схеме разделки туши коровы, но также и на схеме разделки свиной и бараньей туш. И какая бы сила – явно не мозг – ни заставляла ее делать выбор, она отвращала ее от поедания всего, что имело отношение к костям, сухожилиям и мышечной ткани. А все то, что представляло собой продукты переработки: фарш и полуфабрикаты вроде хот-догов, гамбургеров, котлет из баранины и свиных сарделек – она прекрасно могла есть, если только не разглядывала их слишком внимательно. Рыба тоже входила в круг разрешенной пищи. Она боялась прикасаться к курице: когда-то она обожала курятину, но у этих птиц имелся ярко выраженный скелет, а кожа, как она предполагала, будет сильно напоминать ей руку, покрытую гусиной кожей. Во избежание дефицита белка она налегала на омлеты, арахис и поедала в больших количествах сыр. При чтении кулинарной книги – сейчас она перешла в раздел «Салаты» – ее охватил тихий ужас от мысли, что этот подсознательный отказ рта принимать животную пищу окажется злокачественным: он распространится и дальше, и круг, отделяющий съедобную пищу от несъедобной, будет неумолимо сужаться, а список дозволенных продуктов – постоянно сокращаться. «Я превращаюсь в вегетарианку, – печально думала она про себя, – в одного из этих чудиков. Скоро я буду обедать в кафе здорового питания». Она с отвращением прочитала колонку, озаглавленную «Советы по употреблению йогурта»: «Для усиления вкуса посыпьте йогурт измельченными орехами», – радостно увещевал автор книги. Зазвонил телефон. Она не сразу поднялась, чтобы снять трубку. Ей сейчас не хотелось ни с кем разговаривать, и она с усилием оторвалась от рецепта легкого салата из свежих листьев латука и кресс-салата с пикантными травами. – Мэриен? – послышался голос Леонарда Слэнка. – Это ты? – Да, привет, Лен! Как дела? Они уже давно не виделись и даже не перезванивались. Лен был взволнован. – Ты одна? В смысле, Эйнсли с тобой? – Нет. Она еще не вернулась с работы. Сказала, что пройдется по магазинам. Наступила пора рождественских распродаж; правда, она длилась вроде бы уже несколько месяцев: все магазины работали до девяти вечера. – Я передам, чтобы она тебе перезвонила, как только вернется. – Нет-нет, не надо! – поспешно возразил он. – Мне надо с тобой поговорить. Я могу заехать? В тот вечер Питер работал над очередным делом, так что, строго говоря, она была свободна и не смогла сразу придумать какую-то отговорку. – Ну конечно, Лен! Значит, Эйнсли ему все рассказала, поняла Мэриен. Идиотка! Ну и зачем, спрашивается, она это сделала? В последние недели Эйнсли словно летала на крыльях. С самого начала она была уверена, что забеременела, и ее сознание парило над ее телом и внимательно анализировало все его импульсы, как ученый-химик наблюдает за экспериментальной реакцией в пробирке и ждет предсказанный результат. Она проводила на кухне больше времени, чем обычно, пытаясь определить, возникли ли у нее странные вкусовые предпочтения, пробовала массу разных продуктов, желая убедиться, что они разные на вкус, и докладывала Мэриен о своих открытиях: чай, говорила она, кажется теперь горьким, яйца отдают серой. Она заходила к Мэриен и вставала на кровать перед зеркалом – у Мэриен зеркало было большое – и изучала очертания своего живота. Бродя по квартире, она напевала себе под нос – непрерывно, невыносимо; как-то утром Эйнсли, к ее немалой радости, вырвало прямо в кухонную раковину. Наконец-то пришло время посетить гинеколога, и вот вчера она взлетела вверх по ступенькам и с сияющим лицом ворвалась в гостиную, размахивая конвертиком: тест на беременность оказался положительным! Мэриен ее поздравила, но не столь сурово, как могла бы еще несколько месяцев назад. В то время ей пришлось бы столкнуться с массой сопутствующих проблем, например, где Эйнсли жить: домовладелица, ясное дело, не потерпела бы у себя квартиросъемщицу с растущим животом, – и где ей самой найти новую соседку, но в таком случае, решив покинуть Эйнсли, она бы не мучилась чувством вины, а если бы решила остаться, то, кто знает, смогла бы она справиться со всеми сложностями, которые неизбежно возникли бы у нее при совместной жизни с матерью-одиночкой и ее младенцем. Но теперь это уже была не ее забота, и она могла позволить себе почти искренне порадоваться за Эйнсли. В конце концов, скоро она сама выйдет замуж и съедет. Ей не понравился звонок Лена потому, что она не хотела встревать в их отношения. Судя по его интонации, Эйнсли, вероятно, что-то ему сболтнула, но из их короткого разговора она так и не поняла, что именно ему известно. Мэриен приняла решение оставаться в стороне. Она, конечно, выслушает – как-никак уши у нее есть – все, что он ей наговорит (а что он может сказать, он уже сыграл свою роль); но помимо этого, что еще она могла сделать? Она была бессильна изменить ситуацию, которая ее и так раздражала: если Лен хотел с кем-то поговорить, то ему бы надо обратиться к Эйнсли. Только она могла ответить на любые его вопросы. Мэриен съела еще ложку арахисового масла, причем ей было неприятно ощущать, как ореховая масса липнет к нёбу, и чтобы как-то убить время, перешла в раздел моллюсков и внимательно прочитала советы по разделке креветок (кто, недоумевала она, сегодня покупает живых креветок), а потом рецепт приготовления черепашьего супа – в последнее время ее заинтересовали черепахи, хотя она толком еще не поняла, чем именно. Надо было держать живую черепаху в картонной коробке неделю, ухаживать за ней и кормить гамбургерами, чтобы вывести из черепашьего организма всякую нечисть. А потом, когда черепаха уже начнет привыкать к тебе и доверять и, может быть, уже будет ползать за тобой по кухне, как сонный преданный спаниель, тебе надо будет положить ее в кастрюлю с холодной водой (там черепаха, само собой, будет радостно плавать и нырять), после чего поставить кастрюлю на плиту и медленно довести до кипения. Описанная процедура заставила ее вспомнить о судьбе первых христиан-мучеников. Какие же жестокости творятся на кухнях по всей стране во имя приготовления пищи! Но единственной альтернативой в данном случае оказывались разрубленные на куски, расфасованные и упакованные в целлофан, пластик и картон суррогаты. Это замена животной пищи или ее маскировка? Во всяком случае, если тут имело место убийство, оно искусно совершалось неизвестно кем и заранее. Коротко взвизгнул дверной звонок. Мэриен напряглась и прислушалась. Ей не хотелось спускаться, если в этом не было необходимости. Снизу донесся шелест голосов и стук закрываемой входной двери. Домовладелица была начеку. Мэриен вздохнула, закрыла кулинарную книгу, облизнув в последний раз ложку, бросила ее в раковину и закрутила крышку на банке с арахисовым маслом. – Привет! – сказала она Лену, открыв ему дверь. Он был бледен и к тому же запыхался, поднимаясь по лестнице. Выглядел он так себе. – Входи, садись. – И, поглядев на часы, которые показывали только половину седьмого вечера, добавила: – Ты уже ужинал? Хочешь есть? Она хотела приготовить ему что-нибудь, хотя бы сэндвич с беконом и помидором. С тех пор как ее отношение к еде приобрело неясный характер, у нее вдруг появилась извращенная тяга наблюдать за тем, как едят другие. – Нет, спасибо, – ответил Лен. – Я не голоден. Но я бы выпил, если у тебя есть что. Он прошел в гостиную и тяжело плюхнулся на диванчик, словно его тело было мешком, который он утомился носить. – У меня только пиво – сойдет? – Она ушла на кухню, откупорила там две бутылки и принесла их в гостиную. С близкими друзьями, как Лен, она не озабочивалась бокалами. – Спасибо, – кивнул он и поднес пузатую приземистую бутылку ко рту. Его губы сложились бутоном, крепко обхватив горлышко. В этот момент он напомнил ей ребенка. – Боже, как же мне это было нужно! – воскликнул он, ставя бутылку на журнальный столик. – Полагаю, она тебе уже рассказала. Мэриен потягивала пиво, не спеша с ответом. Это было пиво «Лось»: она купила несколько бутылок из любопытства. На вкус оно ничем не отличалось от других сортов пива. – Ты имеешь виду, что она беременна? – безразличным тоном спросила Мэриен. – Да, конечно. Лен застонал. Он снял очки в роговой оправе и прикрыл ладонью глаза. – Господи, я просто опустошен. Она была в шоке, когда мне сообщила… Боже ты мой, я просто позвонил ей пригласить на чашку кофе, потому что после той ночи она меня как будто избегала. Наверное, случившееся ее потрясло, но когда она огорошила меня этим по телефону… Я весь день не мог работать. Я бросил трубку посреди разговора, уж не знаю, что она обо мне подумала, но я просто не мог этого слышать. Она же совсем юная девочка, Мэриен! Со взрослыми женщинами все по-другому! Ну подумаешь, получай, что заслужила, грязная стерва, и не сказать, что со мной такого не бывало раньше… Но она же совсем юная! И само ужасное, я просто не помню, что в тот вечер произошло. Мы вернулись сюда выпить кофе, мне было неловко, а тут эта бутылка виски на столе, ну я и схватил ее. Конечно, не стану отрицать, что я к ней приставал, но, черт побери, я такого не ожидал, то есть я не был готов, то есть мне надо было бы вести себя аккуратнее. Ну и влип же я. И что мне теперь делать? Мэриен сидела и молча наблюдала за ним. Значит, Эйнсли даже не успела изложить ему свои мотивы. И подумала, а не попробовать ли ей самой распутать этот клубок ради Лена или стоит предоставить заняться этим самой Эйнсли, коли она заварила кашу. – То есть я, конечно, мог бы на ней жениться, – тоскливо проговорил Лен. – Но муж из меня никакой, я же еще слишком молод, чтобы жениться, ты вот можешь представить меня мужем и тем более отцом? – Он издал всхлип и судорожно прижал бутылку пива ко рту. – Рождение, – фальцетом произнес он и добавил обреченно: – Рождение ребенка меня пугает. Это же отвратительно. Я не могу даже подумать о том, чтобы иметь, – он содрогнулся, – ребенка! – Но, понимаешь, ведь не тебе придется рожать, – резонно заметила Мэриен. Лен повернул к ней страдальчески искаженное, умоляющее лицо. Контраст между этим мужчиной с жалкими глазами, лишенными привычного заграждения в виде стекол в роговой оправе, и тем немного развязным, остроумным, слегка насмешливым Леном, которого она знала, был ей неприятен. – Мэриен, прошу тебя, ты можешь ее уломать? Если она решится на аборт, я, разумеется, его оплачу. – Лен нервно сглотнул. Она увидела, как запрыгал его кадык. Ей и в голову не могло прийти, что он может быть таким несчастным. – Боюсь, она не согласится, – мягко сообщила она. – Понимаешь, все дело в том, что она сознательно хотела забеременеть. – Она что? – Она это специально подстроила. Ей хотелось забеременеть. – Но это же смешно! – не поверил Лен. – Никто не хочет забеременеть. Никто бы в здравом уме так не поступил! Мэриен улыбнулась. Он, оказывается, такой простодушный, чем вызвал у нее какое-то сентиментальное умиление. Ей даже невольно захотелось усадить его себе на колени и назидательно произнести: «А теперь, Леонард, пришла пора рассказать тебе самое главное про жизнь». – Ты удивишься, – возразила она, – очень многие хотят. В наши дни, знаешь ли, это модно; и Эйнсли много читает; в колледже ей особенно нравился курс антропологии, и она убеждена, что любая женщина не имеет права считать, что выполнила свое женское предназначение, если не родила ребенка. Но ты не волнуйся, тебя никто не заставит быть отцом. Она не хочет мужа, только ребенка. Так что ты свой вклад уже внес. Лен явно не верил своим ушам. Он надел очки, поглядел сквозь них на Мэриен и снова снял. Наступила очередная пауза, пока он пил пиво. – Значит, она закончила колледж. И как это я не понял? Так вот зачем, – негодующе заявил он, – женщины учатся. Чтобы иметь нелепые идеи.