Я хочу, чтобы стало лучше. Хочу быть нормальной Дарси: У тебя много чего случилось, Квини. Это все нужно переварить. Но ты справишься! Квини: Наверное Чески: Детка, я знаю, что это безумие, но ты совсем скоро придешь в себя. Поверь. А пока ты ничего не пропускаешь. Я даже не ходила на свидания за это время, так что новых историй нет Квини: Ха Квини: Я, наверное, ненадолго выпаду из обоймы, если вы не против. Я с вами беседую и вспоминаю, что от той Квини, с которой вы дружили, осталась одна оболочка Дарси: Ты наша Квини! Тебе не нужно специально быть какой-то, чтобы мы тебя любили. Отдыхай. Мы всегда рядом. Обнимаю Чески: Точно. Согласна с Дарси. Люблю тебя Той ночью, как и следующей, я не спала, раздумывая, как бы сообщить бабушке и дедушке, что я собралась к психотерапевту. Врать мне не хотелось; поскольку я жила у них, то каждая секунда моего времени была ими обдумана, рассчитана и записана. Утром в пятницу, после завтрака, я решила, что сообщу бабушке после того как схожу до почтового ящика, чтобы отправить дедушкино письмо, а уж потом, исходя из ее реакции, подумаю, как обо всем сообщить деду. * * * – Я слышала, как ты ночью свалилась с кровати, – крикнула бабушка из кухни, когда я спускалась утром вниз. – Извини, – отозвалась я. – Это уже второй раз за неделю. Может, мне подушки по полу разложить? – Даже не думай ничего перекладывать с кровати на пол! – предсказуемо ответила она. – И что это такое? – Где? – спросила я, входя в кухню. Она сидела за столом, сложив руки с начальственным видом. – Халат запахни, тут дедушка, – проворчала она, кладя руки на стол и толкая ко мне какой-то конверт. Я взяла его и увидела логотип больницы. Не дочитав, я принялась оправдываться. – Ты решила нас всех опозорить? – спросила она. Глаза ее пылали огнем. – Нет, но мне ведь нужна помощь, разве нет? – спросила я. – И вообще меня направили на консультацию, я не просила, потому что знаю, что надо быть сильной и справляться с трудностями, но… Как-то не очень убедительно. – Ты хоть знаешь, как мне бывает больно? – бабушка хлопнула ладонью по столу. – Ты хоть знаешь, сколько боли я пережила в юности, и в молодости, и после? Ты хоть знаешь, что мне сказала бы мать, твоя прабабушка, если б я ей заявила, что мне нужен психотерапевт? Ты с ума сошла? – Я не знаю, что ответить, – сказала я. – Мне надо с кем-то поговорить, бабушка. Мне плохо, на меня давит этот груз, я потеряла работу, я нездорова. – Всем плохо! Глянь на маму, живет в хостеле, тот тип ей жизнь сломал, бил, деньги забрал! И чо, она пошла к психотерапевту? А ты без работы, потому как сама виновата, в руки себя взять не можешь! Ты никуды не пойдешь! – Значит, мне, наверное, стоит отсюда уехать и… – И куды ж ты пойдешь? Чо, к маме, али к папке, он там на Ямайке с молодухой кутит? И Мэгги тебя не взять. Вот и сиди тут, в нашем дому. У бабушки прорезался такой суровый акцент, что я с трудом понимала ее речь. – Раз так, я буду жить у друзей, – ответила я. – Бабушка, я тебя никогда ни о чем не прошу, и я никогда не позорила свою семью! – я пыталась говорить спокойно, чтобы не злить ее еще больше. – Я первая в нашей семье закончила школу, получила высшее образование, нашла полноценную работу… – Да! И первая собралась к психотерапевту! – бабушка снова хлопнула по столу. – Я все сказала. Никуды не пойдешь! Она сложила руки на груди. – И точка! Разговор был окончен. – Что у вас происходит, Вероника? – в кухню вошел дедушка, оставляя на линолеуме следы от трости. – Что заставляет тебя разговаривать на таком патуа и ломать наш стол? – А вот пусть тебе внучка расскажет, – хмыкнула бабушка, вставая из-за стола. Она подошла к раковине и сначала так рьяно мыть посуду, что капли воды взлетали до потолка. – Ну? – спросил дедушка и посмотрел на меня. Я нервно глотнула и подала ему письмо. Он взял его и медленно изучил. У меня сердце выскакивало из груди. – Я не взял очки, Квини. Что тут написано? Он отдал письмо мне. – Это назначение на прием, – пискнула я. Он уставился на меня. Я ни разу не видела, чтобы он так внимательно относился к чему-либо, кроме новостных выпусков, и это меня пугало. – Какой прием? – спросил, наконец, он. – У психотерапевта. Поговорить со специалистом. Потому что… Он поднял руку, и я замолчала, едва дыша. – Ну и пусть себе идет, – сказал он бабушке. Она немедленно прекратила возиться с посудой, но так и продолжала глядеть в раковину. – Может, если бы мы научились вовремя говорить о своих проблемах, нам не пришлось бы тащить на плечах это тяжелое бремя до самой смерти. Он развернулся и пошел прочь, демонстративно стуча тростью по полу. – Нам стоило бы поучиться у молодых, Вероника. Глава 23 – Так что же вас привело сегодня? Можете ли вы рассказать о событиях, после которых вы решили обратиться к психотерапевту? Я окинула взглядом кабинет, в котором сидела с совершенно незнакомой женщиной, которой предполагалось рассказывать все мои секреты. – Не торопитесь. Комната была по-больничному холодной. В ней не пахло так, как пахнет в больнице – ни больным телом, ни антисептиком. Но там стоял запах уныния и печали. Там пахло как в комнате, в которой не бывает свежего воздуха и света, не горят свечи, не стоят цветы – в которой нет ничего, что давало бы ощущение заботы о том, кто сюда пришел.