– Алло, Квини, как дела? – весело ответила Мэгги. – Тетя Мэгги? – прохрипела я. – Мне нехорошо. – Дорогая, да ты еле разговариваешь! Что с тобой? – Я… не знаю. – Как это ты не знаешь? Опять твои проблемы по-женски? – с подозрением спросила она. – Я молилась о твоем здоровье, так что это не могут быть они. – Нет, я не могу… дышать, – говорить становилось все труднее. – В смысле – ты не можешь дышать? Если бы ты не могла дышать, ты бы не могла со мной разговаривать, милая. – Ты можешь… приехать? Извини, что прошу, но я не… – Конечно. Возьму такси, – сказала Мэгги. – Но я приеду с Дианой. Ее папенька забыл, что должен был забрать ее на выходные. Вот ей-богу, этот мужчина всег… – Мэгги, пожалуйста… приезжай. Мне удалось кое-как сползти в кухню за стаканом воды и лечь на диван со спазмами в животе. Я пыталась хватать ртом воздух, но что-то мешало каждому вдоху. В итоге я додышалась до гипервентиляции. Спустя целую вечность раздался дверной звонок, и я заставила себя встать с дивана. Я открыла дверь, мимо меня прошагала Диана, а вслед за ней ворвалась Мэгги. – Я же говорила, что здесь странный запах, мама! – Диана с отвращением сморщила нос, и, отражая свет с верхнего этажа, блеснула подвернутая серьга в перегородке носа. – Диана права, Квини, тут пахнет так, будто все насквозь отсырело. Я не знала, что ты живешь в таком месте. Я села на ступеньку и отпустила голову к коленям. – Диана, иди посиди где-нибудь в гостиной, только не разувайся, пол грязный, – Мэгги подошла ко мне и наклонилась, заглядывая в глаза. – Ты вся дрожишь! Мне надо вызывать сюда священников, старого и молодого[11]? – пошутила Мэгги, кладя руку мне на плечо. – Не удивительно, что ты дрожишь, ты вся мокрая! – Не могу дышать, – сказала я тете. – Голова кружится. Руки дрожат… и желудок… не болит, но как будто выворачивается наизнанку. Я замолчала, чтобы снова попытаться глубоко вдохнуть. – Тошнит? – спросила Мэгги, гладя меня по спине. Я покрутила головой. – Скажи, если тебя будет тошнить, – сказала Мэгги. – Меня не тошнит. – Диана, можешь поискать ведро? – попросила Мэгги. – Квини тошнит. – Мэгги! Меня не тошнит, ничего, но у меня будто что-то к горлу подступает, – сказала я, беспорядочно размахивая руками. – Не могу объяснить. Как будто сейчас случится что-то ужасное, как будто мне никогда не станет лучше. Я закрыла глаза, чтобы тетино лицо не расплывалось. – Паническая атака, – со знанием дела сказала Диана, выходя в прихожую. – С каких пор ты у нас доктор? – спросила Мэгги сквозь сжатые зубы. – И все же это паническая атака, – Диана скрестила руки и привалилась к стене, довольная тем, что поставила диагноз. – У нас одна девочка в классе страдала от них с самого начала учебы. У нее такие приступы бывали перед каждым уроком, так что ей пришлось заниматься отдельно от всех. – Ты часто испытываешь стресс? – спросила Мэгги, говоря все тише к концу фразы, а слово «стресс» произнося уже одними губами. Ямайцы не особо верят во все эти штуки про психическое здоровье. – Ты молишься? – Что ты называешь стрессом? – я проигнорировала второй вопрос. – У меня никогда не бывало панических атак, – охнула я, в ту же секунду понимая, что меня захлестывает именно волна паники. – Не важно, у Хенни их тоже сперва не бывало. А потом внезапно начались, – сказала Диана, отрывая кусочки отклеивающихся обоев. – Все ясно, – сказала Мэгги, для успокоения разглаживая свое ярко-оранжевое платье и поправляя парик. – Диана, не трогай тут ничего, пожалуйста. Квини, сними мокрую одежду и собери вещи. Поедем к маме. Попытаемся добраться на автобусе или вызвать такси? – Не хочу выходить, – проскулила я. – Не надо мне тут агорафобию включать, давай, поехали. Вызываю такси, – Мэгги хлопнула в ладоши, а Диана помогла мне встать. Я посмотрела на свою двоюродную сестренку. – Извини. – Не извиняйся, – ответила она, помогая мне подняться по лестнице. Я сунула в рюкзак шарф и ноутбук. Как только мы сели в такси, Мэгги сразу же позвонила бабушке и доложила ей тихим, как ей казалось, голосом: – …не знаю, мам. Температуры у нее нет, живот не болит. Я не знаю, ела она или нет… Позвонить Сильвии?… Она ее мать, ей бы стоило сообщить!.. Ладно. Будем минут через двадцать. – Просыпайся. Квини, проснись. Я открыла глаза и увидела склонившуюся надо мной Диану. – Мы приехали. Тебе помочь дойти? – Нет, справлюсь, – я отодвинула сестру в сторону. – Что-то ты сегодня такая заботливая. На тебя не похоже. Я вышла из машины и поковыляла к бабушке по тропинке вместе с Дианой и Мэгги. Бабушка стояла, уперев руки в бока. Я подошла к двери, она за руку втащила меня на крыльцо и внимательно оглядела. – И что ж с тобой такое? – спросила она, а Диана сразу же уселась на лестницу и достала из кармана телефон. – Не знаю, – пожала плечами я, глядя в пол. Бабушка обхватила мои щеки ладонями и приподняла мою голову так, чтобы я смотрела ей в глаза. – Ну говори уже, а? – настаивала она. – Не знаю. Странно как-то, – я убрала ее руки со своего лица. – Ты ела? – спросила она, поджимая губы. – Я не хочу есть, – сказала я, уходя с крыльца в дом. – Я не спрашивала, хочешь ли ты есть, я спросила, ела ты или нет, – бабушка еще сильнее сжала губы, но при этом как-то ухитрялась разговаривать. – Нет. Не могу. Можно я просто посплю? – спросила я, подходя к лестнице. – Сперва поесть. Я тебе поджарю рыбных палочек, – сказала бабушка, указывая на кухню. Неофициальный девиз моей семьи: «Еда – это любовь». К сожалению, официальный девиз: «Ты что, поправилась?» Мы с бабушкой сидели в кухне, а Диана с Мэгги болтали в гостиной, и их беседа время от времени прерывалась дедушкиным возмущением: «Можно, пожалуйста, потише?» и бабушкиным окриком через стену: «Можно, пожалуйста, не ныть и дать им жить спокойно?» Я затолкала в себя рыбные палочки и клеклый тост и подумала, не рассказать ли ей о Томе. Я не могла заставить себя проявить инициативу, так что просто решила дождаться, когда она сама спросит. Странно, что до сих пор не спросила. Вошла Диана, шныряя в поисках еды. Бабушка мгновенно вскочила, чтобы приготовить ей обед из трех блюд, так что я воспользовалась возможностью и ускользнула наверх. Нужно было как-то отвлечься, так что я достала ноутбук и выругалась, потому что вместе с ноутбуком из рюкзака вывалилось все мое барахло. – Не. Смей. Браниться. Я разве учила тебя браниться? – бабушка уже поднялась ко мне. – Нет, прости. Извини, что все тут разбросала, – сказал я, садясь на край постели. – Ложись-ка. Вот тебе грелка, вот тебе ночнушка. Я ее выстирала, – она подала мне белую сорочку длиной ниже колена, с рисунком из цветков лаванды. Лиф и рукава были щедро расшиты кружевами. Я, трясясь, разделась и влезла в ночнушку, пока бабушка собирала с пола всю высыпавшуюся из рюкзака ерунду, которую я постоянно таскаю с собой. – Что это? – спросила она, разворачивая какую-то бумажку. Я потянулась и забрала бумажку. – Ничего. Она посмотрела на меня и сжала губы. – Отдыхай. Утром тебе будет лучше, – она погасила свет и ушла, оставив меня стоять в темноте. – Я не засну, сейчас девять часов! – крикнула я ей вслед, забираясь в постель и прижимая к животу бутылку с горячей водой. Все кончено, думала я; в моей голове эхом звучали слова Тома. Но как все может быть кончено?