— И что, близкие у вас отношения? — Нет. Чез приподнимает брови на столь поспешный ответ, и я добавляю: — В смысле, мы много лет не виделись до того, как начать здесь работать. Наши родители не особенно общаются. — Ну, тогда у вас есть шанс получше узнать друг друга, правильно? Семья — это важно. По крайней мере, так должно быть. На худом лице бармена вдруг появляется усталое выражение. Он все трет один и тот же бокал, который от этого становится только грязнее. Милли возвращается со стаканом воды и снова легко вспрыгивает на соседний табурет, кладя послание от Дональда Кэмдена на стойку. Я против своей воли еще раз беру карточку, открываю и смотрю на сумму. — Слушай, — говорю я, понизив голос, хотя Чез, занятый приготовлениями, как раз отвернулся. — Ты не подумываешь согласиться? — Нет. Ни за что, раз он так хочет от нас избавиться. Секунду мы смотрим друг на друга с молчаливой солидарностью — хотя соблазн велик, я тоже не хочу уезжать. Потом выражение лица Милли меняется. — Забавно, что Бриттани заговорила про «Дюну». Мы с Обри как раз обсуждали, что надо бы нам куда-нибудь выбраться втроем. По-родственному, так сказать. Ее широко раскрытые глаза глядят бесхитростно, но я в ответ только закатываю свои. — Чушь собачья. Милли не кажется обескураженной таким ответом, однако продолжает смотреть, словно ожидая чего-то еще, и я добавляю: — Если так непонятно, я имел в виду «нет». — Да ладно тебе, — произносит она тоном, который в девяноста девяти процентах случаев наверняка срабатывает. — Обри нужно развеяться. Там что-то неладно с дядей Адамом, только мне она не говорит. Может, с тобой разоткровенничается? Я фыркаю — это уже просто нелепо. Если уж Обри от нее что-то утаивает, то мне тем более не расскажет. — Заканчивай. Мы оба знаем, что моя компания тебя не привлекает. Так чего тебе надо? Взгляд Милли твердеет. — Приходи вечером — узнаешь. Мгновение мы смотрим друг на друга. — Может быть, и приду, — ворчу я наконец. «Дюна» набита битком. Я вхожу. Тусклое освещение, деревянные панели, как у родителей в подвале, который не трогали с семидесятых, словно давят со всех сторон, хотя внутри довольно просторно. Два-три десятка занятых столиков, барная стойка с моргающими лампами дневного света, сбоку небольшая сцена, где готовятся выступать девушка с гитарой и парень с синтезатором. В глубине видны бильярдные столы и мишени для игры в дартс. Подходя, я вижу множество знакомых лиц. Судя по всему, «Тауи» оккупировали два бильярдных стола и все места вокруг них. Бриттани неистово машет мне рукой из угла, где сидит с другими девушками. Эфрам, мой не в меру дружелюбный сосед по комнате, который не прекращает попыток куда-нибудь меня вытащить, несмотря на все отказы, прерывает игру и раскрывает рот с наигранным изумлением. — В общежитии что, пожар?! — Он прижимает руку к груди, другой хватая меня за плечо. — Ты в порядке?! А главное — мой ноутбук ты спас, надеюсь?! Рядом, лукаво улыбаясь, возникает Милли. — Джона решил сегодня выбраться в свет. Торжествующий блеск в ее глазах мне совсем не по душе. Я подумываю развернуться и уйти, когда кто-то хватает меня под локоть. Обри, широко улыбаясь, держит в руках кий. — Ты как раз вовремя! Сыграем — вы двое против нас с Эфрамом? Я подозрительно сужаю глаза — она тоже с Милли заодно? Что они задумали? Да нет, я по-прежнему уверен в том, что Обри не способна соврать даже ради собственного спасения. Может быть, действительно просто мне рада. Это, конечно, странно, но, с другой стороны, я не замечал, чтобы она с кем-то еще здесь общалась, кроме Милли и Эфрама — тот тоже спасатель в бассейне. Так что Обри ненамного лучше меня вписывается в здешнее общество. — Ладно, — говорю я спокойно, беря кий с подставки. — Я разбиваю. Эфрам, достававший шары из луз, складывает их в треугольник и снимает его театральным движением. — Должен тебя предупредить — нас с Обри еще никому не удалось одолеть, включая парочку местных, которые теперь заливают свое горе у барной стойки. Ну, посмотрим, на что ты способен, затворник. Скользнув взглядом по столу, я сосредотачиваюсь на битке и выбираю позицию поудобнее. На несколько секунд практически замираю, лишь парой микродвижений выцеливая кий так, как нужно, затем отклоняюсь назад и резко бью. Шары разлетаются с таким треском, что Обри рядом со мной невольно ойкает. Полосатые один за другим ложатся в лузы, сплошные безопасно отскакивают от бортов, вращаясь. Когда все заканчивается, на столе остается только пара первых и почти все вторые, кроме одного. Обернувшись, я встречаю ошарашенный взгляд Милли. Пытаюсь стереть с лица самодовольное выражение, но, кажется, мне это плохо удается. — Наши — полосатые, — объявляю я. Эфрам поднимает руки, словно сдаваясь. — Обри, почему ты мне не сказала, какой он монстр? — Я сама понятия не имела, — отвечает та, моргая и глядя так, будто видит меня первый раз. Мне становится не по себе. Возможно, следовало поддаться первому порыву и уйти, но у меня, только я увидел стол, буквально руки зачесались, так и хотелось взять кий. Я, можно сказать, вырос в бильярдной, постоянно там околачивался после школы. Один из завсегдатаев научил меня играть, потом, когда он умер — мгновенно, от инфаркта, в пятьдесят с небольшим («пенсионный план работяги», по выражению отца), — я продолжал уже самостоятельно. В двенадцать я начал предлагать взрослым сыграть на деньги. Им это казалось забавным — пока я не разбивал их в пух и прах. Милли дружески толкает меня плечом, прижавшись почти вплотную. — Так-так-так. Похоже, мы раскрыли кое-чей тайный талант. Она продолжает подбадривать меня всю короткую партию — я очищаю стол, не дав Обри и Эфраму даже вступить в игру, — потом отставляет свой кий, прислонив к стене. — Мне нужно отлучиться, — бросает она через плечо. — Вызываем вас на матч-реванш, сосунки. Даже разрешим разбить первыми — пусть у вас хоть какой-то шанс будет. — Только если Джона будет играть одной рукой, — бормочет Эфрам, принимаясь собирать шары. — Где ты научился так играть? — спрашивает Обри. — Да так — то там, то сям, — отвечаю я. Мой взгляд падает на другой стол с «Тауи». Там тусуется кучка парней, которых Эфрам называет «команда мажоров» — все высокие, светловолосые и на полном серьезе носят вещи вроде ремней с китами. За вожака у них Рид Чилтон — его мать-сенатор на следующих выборах, возможно, будет баллотироваться в президенты. Я его почти не вижу, разве что иногда он стучит к нам, чтобы одолжить зубную пасту, но точно могу сказать — он мне не нравится. Прервавшись на полуслове, он бросает взгляд на Обри, неловко тянущуюся через стол за треугольником, и говорит соседу что-то, чрезвычайно того рассмешившее. Я невольно стискиваю кий. Чем больше я наблюдаю за этим Ридом с дружками, тем больше мне приходит в голову — не было ли в безумии Милдред рационального зерна. Может быть, она увидела, как ее детки превращаются в таких же уродов, и приняла экстренные меры? — Ты — за мной. Сейчас же. Обернувшись на дышащий холодом голос, я встречаю такой же ледяной взгляд Милли. Выхватив кий у меня из рук, она ставит его рядом со своим. — Тайм-аут, — объявляет она. — Нам с Джоной нужно поговорить. — О чем? — спрашивает Обри. Однако Милли, вцепившись мне в запястье словно тисками, уже тащит меня к задней двери. Все прежнее дружелюбие вмиг испарилось. Не то чтобы я был удивлен, но такая стремительная перемена настроения, словно по щелчку, слегка обескураживает. — Какая муха тебя укусила? — С растущим раздражением я пытаюсь вырвать руку. — Хватит меня тянуть! Я иду! — Скажи спасибо, что я тебя только тяну, — с угрозой шипит Милли. Она толкает плечом дверь, та открывается, и мы вываливаемся наружу, в вечернюю прохладу. Я глубоко вдыхаю, пытаясь освежить голову, но меня тут же чуть не тошнит от кислой вони — мы стоим прямо возле мусорного бака. Милли оборачивается ко мне, уперев ладони в бедра. — Может, отойдем подальше от… — начинаю я, но тут Милли изо всех сил толкает меня обеими руками. Я чуть не падаю назад, застигнутый врасплох и внезапностью, и неожиданной мощью нападения. Откуда только столько сил в таком миниатюрном теле! — Какого хрена?! — взрыкиваю я. Руки у меня подняты в примирительном жесте, но я уже с трудом сдерживаюсь. Милли достает из кармана что-то небольшое и машет у меня перед лицом. — Это ты мне скажи — какого! Под светом лампы над дверью позади нас я узнаю знакомый пластиковый прямоугольник. Внутри у меня все обрывается, и ярость мгновенно уходит. Я инстинктивно хватаюсь за задний карман, где должен быть бумажник, но его там, разумеется, нет. Вот, значит, почему Милли так ко мне липла! Она его взяла! Вытащила, пока я выделывался за бильярдом. Дерьмо! Пока я, как дурак, весь ушел в игру, Милли вела свою. — Верни мне мой бумажник. Я стараюсь говорить твердо и не показывать своих эмоций, но на лбу у меня собираются капельки пота. Черт, черт, черт! Как же паршиво вышло! Милли, по-прежнему держа у меня перед глазами мои водительские права, продолжает гипнотизировать меня взглядом из-под своих длиннющих ресниц. — Без проблем. Как только объяснишь, кто ты такой, Джона Норт, и какого хрена выдаешь себя за моего двоюродного брата.