Я поспешно киваю. Чез набирает что-то в планшете и сощуривается, глядя на экран. — Повезло тебе, даже ждать не придется. Клиент отменил заказ, а порция уже готова. Сейчас принесут. Повернувшись, он начинает доставать бокалы с нижней полки и расставлять на стойке аккуратными рядами. В «Семерке» современные технологии сочетаются с традиционной обстановкой. По стенам развешаны огромные телевизоры с невероятной четкостью картинки — я таких нигде не видел, — при этом везде темное полированное дерево, приглушенный свет и кожаные кресла. Массивную стойку обрамляют две колонны, по всей длине установлены табуреты. Временные работники собираются здесь перекусить около половины пятого, но я всегда начинаю чувствовать голод куда раньше. — Первый, как обычно? — раздается сзади холодный голос. Обернувшись, я вижу Милли в рабочей униформе — черное коктейльное платье, черный фартук, стильные черные кроссовки и темно-красная губная помада. Судя по тому, что все официантки «Веранды» — это изысканный курортный ресторан — используют тот же оттенок, он является обязательной частью образа. Волосы девушки убраны в высокий хвост, ресницы накрашены. Хотя, возможно, это не тушь, а они у нее от природы такие густые? — Просто еда здесь нравится, — говорю я, настороженно глядя, как Милли усаживается рядом. За исключением разговора на пароме и того странного ланча с Дональдом Кэмденом, мы почти не общались. Мне казалось, она к этому и не стремится, так что непонятно, с чего вдруг ей вздумалось ко мне присоседиться. На телевизоре прямо перед нами включен канал Си-эн-эн — Чез любит до наплыва посетителей и сплошных спортивных трансляций со всех сторон посмотреть новости. Взгляд Милли падает на экран. — Опять какого-то финансиста арестовали за мошенничество с инвестициями, — громко замечает она. — Похоже, среди них это прямо какая-то эпидемия. Дядя Андерс с таким не сталкивался? Ну, с каким-нибудь, не знаю… «Берни Мейдоффом из Род-Айленда»? Черт! Даже не видя ее лица, я понимаю, что она каким-то образом наткнулась на ту самую недавнюю заметку в нашей местной газете: Один недовольный клиент лишился всех своих пенсионных накоплений, а также денег, отложенных на учебу ребенка в колледже, и рискует потерять семейный бизнес. Фрэнк Норт, недавно подавший заявление о банкротстве, называет Андерса Стори «Берни Мейдоффом из Род-Айленда». По словам мистера Норта: «Его инвестиционные проекты были не более чем финансовой пирамидой. Я оказался в ней последним звеном и остался в дураках». Не знаю, однако, известно ли Милли, что это все правда. Чез невольно спасает положение, переключив на спортивный канал. — Фигня все это управление финансами. Тут одно надо понять — никто не будет заботиться о ваших деньгах так, как вы сами. — Бармен грустно улыбается, под глазами собираются усталые морщинки. — Сказал человек, у которого ничего нет. Но вы, ребятки, не забывайте об этом, когда выйдете в большую жизнь. Налить вам чего-нибудь? — Нет, спасибо, — откликается Милли. — Я бы не отказался от колы, — говорю я и, дождавшись, пока Чез исчезнет за одной из колонн, оборачиваюсь и спрашиваю напрямик: — Что тебе нужно? — Какой ты подозрительный, Джона. — С деланой обидой Милли насупливает брови. — Может быть, я просто хочу побыть со своим двоюродным братом. — Очень сомневаюсь. Отбросив притворство, она вытаскивает из кармана конверт кремового цвета и переходит на деловой тон: — Ты такой получил? На вид это то же письмо, которое Дональд Кэмден прислал, приглашая нас на ланч. — Ну да. Я там был, забыла? Гамбургер без булки и все такое. — Да нет. — Она нетерпеливо открывает конверт, вытаскивает карточку и протягивает мне. — Это следующее, в дополнение к тому. Развернув, я читаю: Настоятельно рекомендую еще раз обдумать мое предложение. Оплата оказалась более щедрой, чем я предполагал (см. ниже). Дональд С. Кэмден, эсквайр. Мой взгляд падает на цифры внизу. Это по меньшей мере втрое больше, чем я заработал бы здесь, на курорте. Переворачиваю карточку, но ничего другого на ней нет. — Не знаю, может, и мне приходило, — говорю я, возвращая ее Милли. Приходится сделать усилие, чтобы голос звучал как обычно, потому что сумма просто огромная. — Я не проверял почту в последнее время. — Привет, Джона, — прерывает нас сладкий девичий голосок с легким намеком на флирт. Это Бриттани, официантка, тоже из «Тауи». Как всегда при встрече со мной, улыбается с притворной скромностью и хлопает глазками. Проблемка, однако. Девушка она симпатичная, но я-то стараюсь не привлекать к себе лишнего внимания. — Говорят, ты стал счастливым наследником капризного клиента? Она ставит передо мной тарелку и одновременно откидывает за спину толстую светлую косу. Милли смотрит на нас, скрестив руки на груди. — Спасибо, Бриттани. Запах чеснока и морепродуктов достигает моих ноздрей, и у меня немедленно начинают течь слюнки. — Обращайся, — улыбается та, потом переводит взгляд вправо: — Привет, Милли. Как жизнь? — Потихоньку. Вот, разговариваю с двоюродным братом. О семейных делах. Недосказанное «И ты нам мешаешь» очевидно, и если бы я имел какие-то виды на Бриттани, то почувствовал бы себя задетым. А так я просто кладу на колени салфетку и беру в руки вилку. — Что ж, ладно. — Бриттани нерешительно крутит косу в пальцах. — Тогда мне пора возвращаться к своим столикам. Кстати… тут народ собирается в «Дюну» после смены… Это что-то вроде пляжного бара, — видя мой непонимающий взгляд, поясняет она. — Ну, не совсем бар. Туда пускают и до двадцати одного года. Еда, музыка, развлечения. И совсем недалеко, пешком можно дойти. Не хочешь сходить? Не особенно. Опять же, ничего личного, но чем меньше я здесь буду с кем-то общаться, тем лучше. — Не знаю, — говорю я. — Я здорово устаю к концу дня, так что… — К тому же Джона ненавидит людей, — тоном услужливой подсказки вставляет Милли. Я бросаю на нее такой взгляд, что Бриттани испуганно моргает. — Можешь ты не лезть, куда не просят?! — огрызаюсь я. — Наглядная иллюстрация, — разводит руками Милли. — В общем, дай мне знать, если надумаешь, — с натянутой улыбкой добавляет Бриттани и отправляется обратно на кухню. Я срываю досаду, вонзая вилку в спагетти. — Тебя здесь никто не держит, кстати, — бросаю я Милли. Она смотрит на мою тарелку, сдвинув брови. — Это что, креветки? — Они самые, — отвечаю я, запихивая в рот сколько могу. Милли продолжает пялиться, как я ем, что довольно странно и даже грубо. Только когда возвращается Чез и ставит передо мной колу, она отвлекается на толстую серебряную полоску, охватывающую указательный палец его правой руки. — Красивое кольцо. Обручальное? — Нет. — Сняв, он показывает нам тонкую линию вроде застежки-молнии и поясняет: — Гитарная струна. Я раньше много играл. Ну и сейчас иногда. — Круто. — Милли слегка ему улыбается. — Хорошо получается? Чез надевает кольцо обратно и обводит рукой барную стойку: — Ну, я ведь здесь работаю, так? Стало быть… не очень. Все время разговора я продолжаю заглатывать еду. Милли по-прежнему не оставляет меня своим вниманием. — Что, вкусно? — спрашивает она, когда я останавливаюсь передохнуть. — По-моему, можно и не спрашивать, — замечает Чез, с улыбкой поглаживая бороду. Сколько ему, интересно? На вид можно дать и двадцать пять, и сорок пять. — Может, найдете себе другое занятие? — огрызаюсь я. Еда — единственная приятная деталь в этом странном месте, но я не могу ею по-настоящему наслаждаться, когда мне смотрят в рот. Милли слезает с табурета. — Я передумала. Все-таки выпью чего-нибудь. Я сама налью. — Только безалкогольное! Я помню, сколько чего в каждой бутылке, и все потом проверю! — предупреждающе бросает вслед Чез, когда она исчезает за одной из колонн. Качая головой, он берет полотенце и принимается протирать бокалы. — За девочкой, я смотрю, в баре нужен глаз да глаз. «Не за ней одной», — думаю я про себя, видя, как у него слегка дрожат руки. У моей любимой тетушки — самой младшей маминой сестры — точно так же, когда она долго без спиртного. Она из тех высокофункциональных алкоголиков, которые редко напиваются как следует, но всегда слегка навеселе. Хотя, возможно, я себя обманываю. — Похоже на то, — говорю я, отодвигаю тарелку с остатками пасты. — Вы ведь двоюродные брат и сестра, да? — спрашивает Чез. Как будто весь остров не знает, кто мы такие. Я киваю.