– Тремя уровнями ниже шестого блока камер, в подвале, в конце промозглого коридора, под полутора метрами бетона – вот где я сидел. – Ощутив мгновенный прилив ярости, я сжал руки в кулаки. – Три года. Ты же об этом не знала, да? Взгляд ее голубых глаз, заметных даже в этом темном помещении, пронизывал меня. – Бэнкс думала, что сделала мне одолжение. А Гэбриэл с ней согласился. У него слишком много врагов, и у этих врагов полно бойцов за решеткой. Я бы подвергся большей опасности, чем Кай с Уиллом, поэтому меня посадили в одиночный изолятор. – Я глубоко вздохнул. Кровь в венах начинала закипать. – Двадцать три часа в сутки, семь дней в неделю, днями напролет, в течение ста шестидесяти недель. Это одна тысяча сто двадцать дней. Двадцать шесть тысяч восемьсот восемьдесят часов, Рика. В пальцах покалывало от желания впиться ими в собственный череп, однако я сдержался. – Меня выпускали во двор всего на один час в сутки, и даже тогда я оставался в одиночестве. – Обойдя комнату, я снова взглянул на девушку. – Я ел один, гулял один, все делал один. Отец не хотел, чтобы меня убили, поэтому я был изолирован ото всех. Двинувшись вокруг дивана, на котором она сидела, я неосознанно провел рукой по передвижному бару, потянул его за край, отчего бутылки ударились друг о друга со звоном. Волна жара хлынула вверх по шее. – В первый день ты гадаешь, что происходит, – пояснил я. – Никто ничего не объясняет. Никто не отвечает на твои вопросы. Ты не видишь ничего, кроме своей цементной конуры. Спустя неделю начинаешь говорить сам с собой, хоть немного, просто потому, что больше заняться нечем, и тебе становится чертовски скучно. – Ты хотел сказать одиноко? – колко уточнила Рика. – Ты бесишься, – процедил я сквозь зубы, поправив ее. – Никто не приходит навестить тебя. Где Бэнкс? Она бы пришла. Почему они не подпускают ее ко мне? Но ты знаешь, что справишься. Выдержишь любые испытания. Уилл в порядке. Кай в порядке. С ними все будет хорошо. Мышцы шеи вдруг напряглись; я все быстрее кружил по комнате, проводя рукой по поверхностям столов и стен, цепляясь за них пальцами и продолжая смотреть на Рику. – А через месяц замечаешь, какой тяжелой стала твоя голова. – У меня перехватило дыхание от нахлынувших воспоминаний. – Чертовски тяжелой, Рика, такой, что не поднять. И ты начинаешь делать что-нибудь, чтобы избавиться от этого ощущения, например, биться о стену без остановки. Проходя мимо вазы, я сбросил ее на паркетный пол. Она разлетелась на осколки, но я не остановился. Я как будто снова вернулся в свою камеру, размером два с половиной на два с половиной метра, наматывал круги и сходил с ума. – Тебе тесно в собственной шкуре, стены давят на легкие так, что дышать невозможно, у тебя начинает ехать крыша, потому что окружающий мир кардинально изменился. – Втянув воздух, я зажмурился на мгновение. – И тебе лишь хочется бежать… бежать, не оглядываясь. И дышать. Тебя раздирает изнутри. Ты хочешь выбраться не только из этой клетки, но и из собственной кожи. Я поморщился. Сделать вдох никак не получалось, на грудь словно давил неподъемный груз. – А когда к тебе наконец-то приходят посетители – четыре охранника, которым твой отец платит за то, чтобы они избивали тебя в начале каждого месяца, а то вдруг ты разнежишься в изоляторе, – потом начинаешь ждать этих визитов, – продолжал я, оскалившись и не сводя с нее глаз. – Потому что боль в теле заглушает боль в голове. Это приятно, в твоем мозге будто курок щелкает. И в итоге ты вспоминаешь эту гребаную маленькую дрянь, сидевшую в зале суда – хотя ей не обязательно было присутствовать. Она пришла, чтобы с удовольствием послушать, как тебе объявят приговор и срок заключения после лживых заявлений других людей о том, что ты ее принудил. – Гортань сдавило, я едва мог говорить дальше. – Заставил ее раздеться и раздвинуть ноги. Они в омерзительных деталях описывали, как я принуждал ее делать вещи, которых якобы не мог получить от ее сестры или любой другой девчонки. – Я сорвался на крик. – Выставили все так, будто тот раз с ней не был для меня единственным разом, когда я не испытывал отвращения к сексу. Мое маниакальное состояние сменилось яростью; поймав ртом воздух, я мысленно представил образ Уинтер, и мои глаза застлало красной пеленой. Я остановился и смотрел на Рику, продолжая кипеть от злости. – Пусть у нее бы и не получилось спасти меня, но она могла бы рассказать им правду. Она могла бы встать, открыть свой гребаный рот и сказать хоть что-нибудь, – прорычал я. В горле саднило. – Только она промолчала, и тебя отправили в одиночную камеру на три года. Твоим друзьям приходилось полагаться только на себя, пока ты медленно слетал с катушек и был готов рвать волосы на голове, как животное в клетке. Часто дыша, я попытался говорить тише. – Три года, – процедил я сквозь зубы. – Три. Года. Рика. Я сделал паузу, затем совладал со своим голосом и дыханием. – Так что да, – произнес я, передразнивая девушку. – Будь уверена, я ей наврежу. Во взгляде Рики промелькнула нерешительность, ее глаза блестели от слез, однако плечи не поникли. Она неглупая женщина, я это знал. Рика подозревала, какой ящик Пандоры откроет, передав мне документы, но, в конце концов, решила, что моя информация стоила того ущерба, который я мог нанести. В ней тоже была не совсем порядочная жилка. Она поступила так, как поступила, чтобы получить желаемое, и, скажу честно, я отчасти гордился своей новой, неожиданно обретенной подружкой. Но все же… Рика не дура. Она знала, какое прошлое разворошит между мной и Уинтер. Вполне возможно, это входило в ее планы. Пока я наслаждался нашим едва зародившимся товариществом, Эрика Фэйн не станет молча стоять в стороне и не позволит мне сделать свое дело. Она попытается защитить Уинтер. Пусть. Чем чаще Рика будет становиться у меня на пути, тем быстрее в игру втянутся остальные. Майкл, Кай, Бэнкс… Уилл. Я сжал кулаки, подошел к бару, плеснул в стакан водки «на два пальца», проглотил залпом и сразу же налил еще. Уилл. И Уинтер. Уилл и Уинтер. Осушив вторую порцию, я почувствовал тепло, разлившееся в груди, закрыл глаза и услышал, как Рика кашлянула. – Итак, у тебя есть что-нибудь для меня? – спросила она, сделав вид, будто не слышала мою тираду. – Или ты готов признать свою полную некомпетентность? Я стиснул стакан «рокс», до сих пор ощущая обжигающий привкус алкоголя во рту, и швырнул его в сторону Рики. Чертова девчонка. Стекло разбилось о стену у нее над головой. Она отвернулась, почти не вздрогнув, и тихо засмеялась. Девушка уже не боялась меня. – Позвони или напиши Бэнкс, – распорядилась Рика, проигнорировав мою истерику. – Она беспокоится о тебе. – Не беспокоится. – Прикурив очередную сигарету, я наполнил новый стакан. – Бэнкс знает меня лучше всех. Она в курсе, что я в первую очередь позабочусь о себе. – А Уилл? Я направился к дивану, бросив на нее мимолетный взгляд. – У него проблемы с алкоголем, – сказала девушка. В ответ я улыбнулся себе под нос. – Для мужчин это не проблема. Каждый знакомый мне мужчина, все, с кем я вырос, пили. Ты должен сохранять работоспособность, несмотря на алкоголь. Это женщины – легковесы, потому я и запрещал Бэнкс употреблять спиртное. – А еще у него проблема с наркотиками, – продолжила Рика. Я откинулся на спинку дивана, занес руку за голову, посмотрел на нее и затянулся сигаретой. Зачем она мне это рассказывала?.. Мы с Уиллом встретились, когда перешли в старшие классы. Он баловался наркотиками, сколько я его знаю. Травка, экстази, таблетки, кокс… Всего этого хватало в нашей школе. Единственная причина, по которой нас миновала героиновая эпидемия, захлестнувшая бедные районы, – мы были богаты и имели доступ к хорошему товару от городского доктора. А еще доступ к маминой аптечке. Только в этом я, наверное, соглашался с Майклом. Мы не употребляли наркотики. Мы сами были наркотиками. – Уверен, вы все с этим разберетесь, – ответил я. – Ты всего несколько минут назад ныл, что не мог поддержать его в тюрьме, зато можешь поддержать сейчас. – Иди домой. Будучи настолько умной, Рика иногда умела тупить. Я – последний человек, в чьей помощи Уилл нуждался… Она замолчала на мгновение, словно дожидаясь моего ответа или продолжая лелеять надежду, в конце концов она развернулась и пошла к двери. Вдруг что-то привлекло ее внимание. Девушка остановилась, подняла маленькую черную коробочку с журнального столика и принялась разглядывать ее содержимое. Когда я понял, что она держала, мое сердце гулко заколотилось. Я до боли стиснул зубы, поднялся, бросил сигарету в пепельницу и стремительно приблизился к ней. Выхватив коробочку из рук Рики, я захлопнул ее и снова швырнул на диван, услышав, как звякнуло содержимое. Затем, поймав девушку за воротник, оттеснил ее к стене. Она сердито сверлила меня взглядом голубых глаз, такая стойкая и готовая ко всему, только ее частое дыхание выдавало оставшуюся толику страха передо мной. – Не забывай. – Я смотрел на Рику сверху вниз. – В любую секунду я могу разорвать тебя пополам и заставить заткнуться навсегда. Я нужен тебе. А ты мне не нужна. Мы не друзья. Держись подальше от моего дома. Не лезь в мои дела. Больше никакой болтовни. – Рада, что тебе это известно, – ответила она на удивление ровным тоном. Отпустив ее, я вернулся к дивану, сложил все обратно в коробку и закрыл щеколду. Сегодня я забрал кое-какие вещи из дома отца и принес сюда, чтобы водитель отвез их вечером в мою квартиру в «Делькуре». – Я похожа на нее, – послышался голос Рики. – Так ведь? Поэтому ты всегда ненавидел меня. Я замер. На нее. На Уинтер. Белокурые волосы, голубые глаза, одинаковый возраст, та же необузданная чистота… Сродни невинности бушующего урагана. – Ненавижу вас всех, – пробормотал я, даже не моргнув. Я всех вас ненавижу. Всех – это кого? Их компанию, частью которой когда-то являлся? Женщин? Людей в целом? Кто знает, а она не стала уточнять. Но мне отчасти хотелось, чтобы Рика поняла. Боже правый.