В старом тесном лифте они стояли совсем близко, и Федор, боясь пошевелиться, вдыхал аромат духов, тот самый, что парализовал его волю при первой встрече. Конечно, он волновался, предвкушая близость с девушкой, о которой думал все последние дни, потому и растерянно молчал. Алена включила в маленькой прихожей свет и сбросила Феде на руки свою невесомую шубку. Длинные волосы девушки скользнули по его лицу, и парень так разволновался, что не сразу развязал шнурки кроссовок. – Проходите, пожалуйста, в комнату, разуваться не надо, – приятный голос девушки завораживал и подчинял волю Федора, словно он был Одиссеем, а она поющей нимфой Калипсо. Поздно! Он уже разулся и с ужасом увидел, что большой палец прорвал дырку в носке. Пришлось шлепать в гостиную, поджимая пальцы, словно китаянки сто лет назад, в ту пору, когда им бинтовали ноги. Разум по-прежнему тихонько нашептывал, что подобный крупный бонус – приглашение в гости – дается неспроста, однако его голос оказался бессилен перед нахлынувшими фантазиями, приятными предчувствиями и зовом молодого мужского организма. Будь Алена чуть менее красивой, Федя, конечно, действовал бы решительнее. Сейчас же он застыл на месте, как в игре «замри». Спохватившись, уселся на край дивана – прямо и ровно, будто аршин проглотил, ногу в рваном носке ловко спрятал под журнальный столик и попытался изобразить на лице безмятежность. Девушка достала из бара бутылку «Хеннеси» и две круглобоких коньячных рюмки. – За знакомство! – промурлыкала она, и задорно взглянув на гостя. – За встречу! – тихо сказал Федя. Коньяк приятным теплом разлился по телу, и гость почувствовал себя чуть-чуть свободнее. «Ну вот, опять пью! – мелькнуло в голове у Федора. – Дурная традиция этого расследования, ничем хорошим это не кончится». – Интересная у вас, журналистов, работа, – промурлыкала Алена, подсаживаясь к Федору совсем близко. – Разные люди, профессии, города… Словно не одну, а несколько жизней проживаете. Я всегда удивлялась, как это посторонние люди рассказывают интервьюерам то, что не всегда своим близким могут доверить. – Ну, в нашем обществе журналисты нередко выполняют роль психологов или даже священников… Оседлав любимого конька, Федор приободрился, уселся поудобнее и продолжал. – Желание людей исповедоваться посторонним вполне естественно. Лучшие журналисты умеют хранить тайны. А как иначе? Никто им доверять не будет, если пойдет слух, что они выносят в паблик все, что было рассказано «не для печати» или «не под запись». Вот вы, Алена… – Слушай, давай выпьем на брудершафт и перейдем на «ты». – предложила девушка, – а то никакой исповеди не получится. Они выпили, Алена пододвинулась вплотную. Запах духов усилился и вместе с коньяком ударил в голову Федора. Слегка покраснев, он спросил: – Ну, так как насчет исповеди? – Пожалуйста, – Алена улыбнулась и дотронулась до руки Федора длинными пальцами с алыми, в тон платья, ноготками.. Пальцы по-прежнему были прохладными, но Феде от этого мимолетного касания стало жарко. Девушка между тем продолжала: – Честно говоря, мне исповедоваться не в чем. Обычная скучна биография. Родилась в Москве, училась в спецшколе на Арбате с углубленным английским, потом поступила в Вышку на политолога, а вскоре после получения диплома Алексей Игоревич предложить стать его помощницей. – Слушай, ты что, за дурачка меня держишь? Так просто и гладко в наше время не бывает! – рассмеялся Федор, – Чтобы попасть в доверие к такому человеку, как твой шеф, надо получить очень серьезные рекомендации. – Ой, да какое это теперь имеет значение! Впрочем, ты прав. Никакого секрета здесь нет. Один влиятельный родственник попросил шефа взять меня в компанию. Мы поговорили с Алексеем Игоревичем минут пятнадцать, и он велел мне приступать к работе прямо завтра. Алена взглянула Федору в глаза и рассмеялась. – Хочешь узнать мою главную тайну? – Конечно! – напрягся Федор. – Я большая трусиха. Боюсь темноты, мышей, высоты – в общем, всего на свете. К тому же, за себя постоять не умею. Вот почему родители обрадовались, узнав, что я буду работать у Алексея Игоревича. Под его защитой никто не обидит. Ладно, давай теперь я тебя исповедую. – В смысле? – удивился Федор. – Для чего тебе потребовалась эта нафталинная история с убийством Кузнецова-старшего? – Чтобы прояснить две последние смерти, связанные с его деньгами. Твоему шефу я об этом прямо сказал, и мне показалось, что он все понял. – Неудивительно, что Алексей Игоревич сходу все схватывает, – – усмехнулась Алена, – столько лет серьезной фирмой руководить, это, Федя, не каждому по зубам. Я сейчас про другое. Тебе, Федь, лично зачем все это надо? У тебя что, после этой статьи – денег прибавится? Иномарку подарят? Или слава Хемингуэя настигнет во цвете лет? Наверное, кто-то тебе что-то пообещал? Я уже не подросток, чтобы верить в бескорыстие журналистов. Молчишь? Ну то-то же! – А такие старомодные слова, как долг и честь тебя не убеждают? Ну, если сказать проще, я верю в мою миссию в обществе. – Долг долгом, а рисковать жизнью ради каких-то сомнительных бумажек, по-моему, глупо. Должна тебя предупредить: все эти раскопки, с виду невинные, порой плохо заканчиваются. – В смысле? – Большие люди очень не любят, когда посторонние интересуются происхождением их денег. Так сказать, первоначальным капиталом…Слушай, бросай ты эту свою газету и иди к нам в пресс-центр, как Алексей Игоревич советует. Между прочим, он не каждому серьезную работу предлагает, уж поверь мне. И еще один момент… – Какой? – Алексей Игоревич интересуется, где ты взял договор, который показывал ему, и кто еще его видел? Алена слегка дотронулась до Федора ногой, затем прижалась к нему всем телом и положила руку на колено. – Ты же не сам затеял все эти археологические раскопки. Ну скажи, кто тебя послал? Твой главред Аккуратов? Или кто-то из кураторов Аккуратова? Ой, почти стихи получились. Зачем им потребовалось раскапывать все это сейчас, через столько лет? Кто за ними стоит? – Извини, мне пора. Федя демонстративно взглянул на часы, сбросил бледную и точеную, словно скопированную со скульптур Бернини, руку девушки со своего колена, резко встал и, уже не стесняясь дыры в носке, направился в прихожую. Накинув куртку и небрежно махнув рукой хозяйке, журналист Круглов покинул уютную квартирку на Патриках, костеря себя и свою пионерскую доверчивость на все лады. Центральный ипподром, начало девяностых Ирина вошла в конюшню, властно постукивая каблучками итальянских сапожек. Новые хозяева жизни, повылезавшие изо всех щелей в девяностые, теперь появлялись в своих владениях такой вот уверенной походкой. Тон в обращении с подчиненными у них постепенно выработался такой, будто крепостное право не отменили на Руси полтора века назад, и вот-вот можно будет снова пороть на конюшне нерадивую дворню. Обычно конюхи и наездники здоровались с Ириной, широко улыбаясь, как и подобает при встрече с хозяйкой фирмы, и бодро докладывали о том, что во вверенном им хозяйстве все в порядке. Однако в этот раз Ирине бросилось в глаза, что рабочие разговаривают с ней через губу, не рассыпаясь комплиментами и не нахваливая лошадей, принадлежавших ей и Гиви. Напротив, очень быстро, сославшись на неотложные дела и ни разу не улыбнувшись, конюхи и берейторы исчезли, оставив хозяйку в одиночестве. – Что случилось? – Ирина недоумением взглянула на мужа, вошедшего в полумрак конюшни вслед за ней. – Пришлось задержать им зарплату на две недели, – неохотно признался Гиви. – Нечем платить ипподрому за аренду денников, с трудом нашел деньги на корма. А тут еще ветеринар требует срочно заплатить за лечение Красотки. – Куда же делись деньги? – спросила Ирина в упор, без улыбки глядя в глаза мужа. Он поежился под ее ледяным взглядом, словно был не грозным ипподромным теневиком, а стоял в школе перед завучем. – Давно хотел сказать тебе, Ириша, но, прости, не решался. Мы банкроты. Даже если продать всех наших лошадей, долги не покроются. Наши расходы, Ирочка, давно уже больше, чем доходы. – Что же делать? – Ирина впервые за последние годы растерялась. Впервые она почувствовала себя обманутой. Сильная женщина Ирина Петрова привыкла к тому, что все ее проекты в конце концов осуществляются. Ей нравилось, что брак с деловым мужчиной, к тому же, молодым и красивым, позволял вести безбедную жизнь и частенько ловить зависть в глазах ровесниц. Ирина не готова была вмиг потерять то, что обрела лишь к середине жизни – статус, деньги, возможность путешествовать, хорошо одеваться, отказаться от мысли о собственном, а не съемном жилье… Гиви прочитал в глазах жены все эти горькие мысли, обнял Ирину за плечи и мягко сказал: – Надо, Ириша, срочно встретиться с твоими друзьями. Почему-то я убежден, что у них совсем другие ресурсы, чем у нас с тобой. Скажи своим мужикам, что я готов выполнить любое задание. Подчеркни, что я беру хорошие деньги, но всегда довожу дело до конца. Да, не забудь уточнить, что деньги пойдут не только нам с тобой, но и моей бригаде. – Хорошо, я позвоню и договорюсь о встрече с ними в ближайшие дни. Ирина протянула Красотке яблочко. Кобыла взяла его с ладони мягкими, почти бархатными губами, медленно прожевала, а потом позволила хозяйке потрепать ее по красиво изогнутой шее. Общение с красивым животным, прежде безотказно успокаивавшее нервы, облегчения не принесло. Ирина глубже запахнула шубку. Ее знобило. Она ясно почувствовала, что падает в бездну, из которой пути назад уже не будет. Ресторан на Остоженке, наши дни – Виталий Михайлович, можно вас отвлечь на минутку? Федор слегка ошалел от собственной наглости. Он явился в дорогой ресторан без приглашения и объявил метрдотелю, что его ждут. Лариска «слила» однокласснику адрес, где будет ужинать с шефом, и таинственно сообщила, что это единственная возможность для Федора пообщаться с Виталием Михайловичем в неформальной обстановке. Какой журналист не помчится туда, где есть шанс получить эксклюзивную информацию? Вот и Федор рванул навстречу неизвестности со всех ног. Не слишком задумываясь о последствиях. Лариска восседала рядом с шефом в изумрудно-зеленом платье с большим декольте и активно подавала Федору знаки: мол, давай, действуй. Медлить и впрямь было нельзя, поскольку подвернулся подходящий момент для разговора тет-а-тет. Крупный мужчина, ужинавший вместе с Виталием Михайловичем и Лариской, встал, извинился и направился в сторону туалета. Глава думского комитета поднял глаза от опустевшей рюмки, заметил Федора и уставился слегка замутненным взглядом вначале на него, а потом на Лариску, которая демонстративно опустила глаза в тарелку. – Лариса, это что за самодеятельность? В моем расписании на сегодня не было встречи с прессой. Понимаю, школьная любовь-морковь, то-се, но я плачу тебе зарплату не за то, чтобы ты торговала моим временем и договаривалась за моей спиной о моих интервью с твоими хахалями. Лариска пролепетала в ответ что-то невразумительное, типа «не виноватая я, он сам пришел». – Ладно, с тобой я потом разберусь. А ты, как тебя, Федор, кажется? Говори быстрее, зачем сюда явился? Так сказать, без официального приглашения. Ладно, в Думе ты ко мне вперся в кабинет якобы по работе. Но иметь наглость притащиться без приглашения в ресторан! В место, где я отдыхаю! Короче, у тебя две минуты на вопрос. Время пошло. Виталий Михайлович уставился на Федора, как удав на кролика. В его взгляде не было ни малейшей симпатии, ни даже любопытства, как в прошлый раз. Только высокомерие, презрение и брезгливость. – Вам знаком грузин по имени Гиви? – рубанул Федор без всяких предисловий – Ну, ты даешь, парень! Мало ли в Москве Гиви! Впрочем, постой… кажется, одного я знаю. Начальник службы безопасности моего хорошего знакомого, серьезный и надежный человек. А в чем, собственно, дело? – Один такой, с позволения сказать, «начальник службы безопасности» на днях меня похитил и угрожал убить. Нормально так, да? Хотелось бы узнать, что это за Гиви и кто его подослал? – О, вот и мой друг, думаю, он в курсе. Грузный мужчина с неулыбчивым, расплывшимся, как блин, лицом, вернулся к столу и, не обращая ни малейшего внимания на Федора, плюхнулся напротив Виталия Михайловича.