– Ну что ты к нему рвешься? Хочешь рассказать Главному про перестройку, гласность и тому подобное? Глупая затея. У Николая Евгеньевича, между прочим, главы российских депутатов, совсем другая степень информированности, чем у тебя, Томашевская. Запомни: не стоит дедушке сообщать азбучные истины. Между прочим, за спиной Груздачева мы все тут, чего скрывать, неплохо живем. Кстати, Томашевская, что ты там опять кропаешь по отделу Кажубея? Смелее надо! На дворе гласность, а ты все те же брежневские песенки поешь. Услышав в конце восьмидесятых от Подколодного подобные речи, Лина буквально онемела. И это говорит он – функционер, службист, держиморда, еще недавно вычеркивавший из ее текстов любую нестандартную мысль! Да, быстро же партократы развернулись на 180 градусов, уловив ветры перестройки! Просто поразительно, как чиновники от журналистики «переобулись в воздухе»! В тот раз дверь в кабинет Подколодного, как ни странно, оказалась закрытой. Лина смахнула пыль со стула, стоявшего у окна, и присела на краешек в ожидании аудиенции. Мужские голоса вначале звучали тихо, но потом Лина стала различать слова. – Слушай, Иван, ты в последнее время совсем охамел, как я погляжу. По капстранам разъездился! Совесть-то не всю еще проездил? На тебя уже твои подчиненные доносы в ЦК пишут, – грохотал из-за дверей голос Подколодного. – Не пора ли тебе, экспортный наш Ваня, своим непосредственным делом заняться? Уже и не вспомню, когда ты редколлегию посещал или фотографии из командировок твоих же сотрудников просматривал. – Не тебе, Аристарх, меня учить уму-разуму! – тенорок Кузнецова внезапно взлетел почти до дисканта. – Я фронт прошел, награды имею! Во время боевых вылетов одновременно и кино снимал, и стрелял. Прагу освобождал с нашими войсками. Я такое в жизни видел, что ни ты, ни другой какой бездельник меня уже не испугает. А что ты можешь? Уволить меня? Руки коротки! Серьезные люди тебе все быстро объяснят. Короче, не дергайся и не суй свой нос в чужой вопрос, а то своей хлебной должности лишишься. Как тебе известно, я после войны ВГИК окончил, операторский факультет. С отличием, между прочим. В фотографии и в журналистике разбираюсь получше твоего. Тебя в этот пропагандистский «санаторий» папочка по блату пристроил, уж я-то знаю. Раньше ты заметки о спорте кропал и не шибко напрягался. Между нами, Аристарх, у тебя была работенка не бей лежачего – на матчи ездить да про футбол писать. Ну. а сейчас вообще лафа – даже ездить никуда не надо, разве что в ЦК за «указивками». Говорят, твой водитель на машину «вертушку» установил? Ох, не по чину берешь, Арик! Сидишь целыми днями с открытой дверью и следишь, чтобы нашего «дедушку» никто не беспокоил – вот и все твои заботы. Насчет загранкомандировок не волнуйся. За шуточные суточные я там несколько серьезных дел делаю. В два- три дня управляюсь. Не ссы кипятком, Арик, не шибко-то я гуляю за казенный счет. В отличие, кстати, от тебя. Если напортачу, с меня кое-где спросят. Да так спросят, что случись такое с тобой, ты бы в портки наложил от страха. Ну, а наши ребятки-фотографы… Что с них взять? Крепкие фоторепортеры, однако дальше своих объективов не видят. Пускай пишут кому хотят – хоть Горбачеву, хоть Лигачеву, хоть Бушу, коли писать охота. Пусть завидуют! Если бы их посылали за границу с такими заданиями, как меня, они, уверен, уже на таможне обосрались бы. Короче, пошел ты нах, дорогой Аристарх, со своими поучениями! Завтра утром, кстати, я опять в Мексику лечу. Что тебе для жены привезти? Говорят, там серебро почти даром и камешки драгоценные буквально копейки стоят… – Да пошел ты! – заорал Подколодный. – Сам пошел! Дверь хлопнула, и Кузнецов вылетел из кабинета пулей, едва не споткнувшись о ноги Лины. – Блин! – ругнулся Кузнецов себе под нос. Заметив Лину, натянуто улыбнулся и спросил: – Аристарх вызвал? Лина кивнула. – Сейчас будет тебя учить жить, запугивать, в общем, вершителя судеб из себя корчить. Не впечатляйся, Линок! На него здесь никто внимания не обращает, поэтому он хотя бы вас, сотрудников «Хоровода», обожает прессануть. Так сказать, для проформы и для самоутверждения. Смелее в бой! Этот зам Груздачева – пустое место, он тут ничего не решает. Так, надутый номенклатурный пузырь, ноль без палочки. И, подмигнув Лине, Кузнецов вальяжно прошествовал в сторону фотолаборатории. Лина поняла, что сейчас, прямо в эту минуту, случайно прикоснулась к чему-то тайному и страшному, к тому, чего лучше было бы вовсе не знать. У нее опять побежали мурашки по спине, как случалось в ключевые моменты жизни, когда, казалось, сама судьба пытается предупредить о грядущих неприятностях. Подслушанный разговор весь день не давал покоя. Какие такие задания выполняет Кузнецов в Париже и Лондоне? Кто оплачивает его вояжи через половину земного шара в Мексику? У кого бы узнать? Лина подумала, что старая истина «меньше знаешь –крепче спишь» по-прежнему не утратила своей актуальности. Особо информированная персона, конец восьмидесятых Профессия обычно определяет круг общения. У Лины было полно знакомых репортеров, дизайнеров, фотокорреспондентов, кино- и театральных критиков, обозревателей, ну и, конечно, главных редакторов разного калибра. Она успела давным-давно убедиться, что представители ее профессии – весьма болтливые существа. Журналистская братия любит показать свою осведомленность, сообщить «по секрету всему свету» какую-нибудь сенсационную новость, которую через день будут мусолить СМИ всего мира. Лина надеялась: в «Актуальной газете» она без особого труда сможет отыскать тех, кто был в курсе расследования Максима Крохотова. Вряд ли Макс молчал о своих поисках, наверняка обсуждал с коллегами гипотезы и подходы к теме. Кто-то что-то наверняка слышал. Уж если в Советском Союзе, несмотря на Главлит (псевдоним советской цензуры), журналисты знали больше обычных граждан… В советское время к «фактам не для всех» было допущено лишь редакционное начальство. Например, существовал «белый ТАСС», доступ к которому имели только руководители центральных изданий. Впрочем, рядовые журналисты довольно быстро всё узнавали, поскольку у начальства во все времена имеются собутыльники, подруги и прочие конфиденты. Лина вспомнила историю, которая случилась с ней в конце восьмидесятых. В тот день она нежилась после дневного сна на пляже пансионата «Правда» в Пицунде и лениво размышляла о том, что соцстраховская «горящая путевка» свалилась на нее волею случая и милостью Романа Лаврентьевича весьма кстати. Внезапно солнце заслонили две фигуры, отбрасывавшие длинные тени. Боже, как неохота было поднимать голову с нагревшегося лежака! Над Линой стоял Алик Ронов, сотрудник отдела сменных полос журнала «Страна Советов», и красивая молодая незнакомка. Вид у них был неприлично счастливый. Алику тоже дали путевку в этот пансионат, причем в номер «люкс» на последнем этаже с прекрасным видом на море, поскольку Ронов недавно женился, а цветущая Пицунда – райский уголок на берегу моря, весьма подходящее место для медового месяца. – Слушай, Лин, мы решили тебя предупредить, – заговорил Алик почти шепотом. – Если к нам вечером будет цепляться одна сумасшедшая дамочка – не обращай внимания. Постараемся от нее смыться, а заодно и тебя прикроем. – Зачем? – не поняла Лина. – Мы с ней летели в одном самолете, и тетка несла какой-то бред. Например, сообщила, что сегодня на Красной площади приземлился самолет. – Действительно, чушь какая-то, – развеселилась Лина. – Вот и мы решили, что она не в себе… – Ой, тихо, она идет сюда, – одернула Алика молодая жена Аллочка. К ним приблизилась дама лет сорока пяти в темных очках и эффектной пляжной тунике. Незнакомка излучала дружелюбие и обаяние, словно актриса, рекламирующая кошачий корм. Дама была в хорошем настроении и была расположена общаться. – Привет, ребята! – поздоровалась дамочка. – Только что пришла в себя после долгой дороги и решила вас поискать на пляже. – По-моему, она выдает желаемое за действительное, – шепнул Лине Алик, – эта особа явно не в себе. – Нелли Петровна, извините, у нас через десять минут встреча с коллегами в баре. Решили попить кофейку перед ужином. Лину мы тоже с собой забираем. Увидимся позже, – сообщил Алик с усыпляющими интонациями опытного дипломата. – Видишь вон то знание напротив? – пояснил он, когда они втроем отошли на безопасное расстояние. – Это пансионат Литфонда, где Нелька остановилась. Ясный пень, там сплошная богема! Поэты, писатели, а еще, как они сами шутят, «жописы, дописы и мудописы». То бишь, жены писателей, дочки писателей и мужья дочерей писателей. В общем, психов много, так что наша новая подруга туда удачно вписалась. Давай, шевелись быстрее, она на нас смотрит. Немного отдышавшись после бегства с пляжа, компания заказала в баре по рюмочке коньяка и попросили барменшу Манану сварить кофе по-восточному. В баре на полную громкость работал телевизор. – Вчера на Красной площади приземлился легкий самолет «Сессна», – сообщил диктор. – За штурвалом был пилот-любитель из Германии Матиас Руст. Наступила полная тишина. – Блин, так эта Нелли, выходит, нормальная? Просто хорошо информированная! – присвистнул Алик. Лина с Аллочкой ошарашенно молчали. Выяснить, откуда Нелли узнала про Матиаса Руста раньше всех, оказалось несложно. Она работала корреспондентом в «Известиях», а ее близкий друг, один из замов главного редактора, «по секрету» поделился с подругой закрытой информацией, которую прислал «белый ТАСС». Вскоре «наверху» стало ясно: инцидент с самолетом, приземлившимся на главной площади страны, утаить от народа не удастся, и через несколько часов последовало официальное сообщение ТАСС. Кстати сказать, знакомство с Нелли оказалось для Лины и для «молодых» счастливым случаем. Начальник дамы и по совместительству милый друг позвонил заведующему корпунктом «Известий» в Абхазии, и опытный в подобных делах собкор начал действовать быстро и решительно. Вскоре холодильник в номере Нелли Борщок оказался плотно забит домашним абхазским вином в оплетенных бутылках, роскошными помидорами, зеленью, первой клубникой и даже копчеными курами. Каждый вечер Нелли бросала клич новым друзьям: дескать, надо срочно спасать еду и вино. Троица не терялась и, собравшись быстро, по-солдатски, тут же являлась к ней в номер, игнорируя столовский ужин в доме отдыха «Правда». Незадолго до отъезда наступил день рождения Лины. Точнее, юбилей. Тридцать лет, это вам не хухры-мухры! Отправляясь на завтрак, Лина открыла дверь из номера и едва не опрокинула на пол кувшин с роскошными розами, стоявший на пороге. Что за шутки? Придя в себя, она заглянула под дно кувшина. «Пансионат «Литфонд», комната номер…». Ну, Нелли Борщок, ну выдумщица! – Нелли, дорогая! Спасибо за розы! Тебе удалось меня удивить! – заорала Лина в телефонную трубку. В то время еще, конечно, не было смартфонов, однако телефонная связь в пансионатах и гостиницах была налажена отлично. – Ой, догадалась! –расстроилась Нелли. – Я-то надеялась, что ты решишь, будто это тайный поклонник… – Нелли, о чем ты? Я сразу сообразила, что эти свежие розы – от женщины. Ни один мужчина старше шестнадцати, даже сильно влюбленный, не потащится до завтрака на базар, чтобы купить только что срезанные розы и пристроить их инкогнито возле дверей номера малознакомой женщины. – Лина, как не стыдно! Надо быть романтичнее! – возмутилась Нелли. – Тебе же всего тридцать лет, а не семьдесят! Вы, нынешняя молодежь, ни во что уже не верите. Ни в самолет на Красной площади, ни в тайных поклонников с розами, ни в скорые перемены в стране. А они обязательно наступят. Видишь, как все прогнило! Подумать только: немецкий самолет ухитрился сесть возле Кремля, обойдя все кордоны на подступах к Москве. Стоит ли говорить, что Нелли оказалась права. Вскоре жизнь в стране круто изменилось. Любовь к лошадям, конец девяностых В конце девяностых Лина случайно встретила на улице «Правды», где в то время располагался «Хоровод», Ирину Петрову, недавнюю помощницу Николая Груздачева. Ирина принялась настойчиво зазывать Лину в гости. Они никогда не были близкими подругами, и такой поворот событий поначалу показался Лине странным. Вскоре все выяснилось. Ирина недавно бросила мужа-офицера, по ее словам, горького пьяницу, и теперь снимала неподалеку от Центрального ипподрома квартиру, где проживала с новым сердечным другом. У Лины от души отлегло. Все стало просто и понятно: Петрова начала новую жизнь и решила поделиться с ней своим женским счастьем. Лина сама, когда влюблялась, теряла голову и могла первое время думать и говорить только о своем возлюбленном, так что восторженное состояние Ирины ей было понятно и даже вызывало симпатию. Петрова в тот день трещала без передышки, что вообще-то ей не было свойственно. Она рассказала, что новый муж владеет элитными рысаками, которые участвуют в самых престижных состязаниях. Вот это да! Муж Петровой – профессиональный лошадник! В то время Лина увлекалась верховой ездой, и все, что было связано с лошадьми, ее живо интересовало. Она читала книги о лошадях, сравнивала породы и их качества. Бархатные носы лошадей, их жесткие гривы, огромные глаза с черными ресницами, тихое ржание в денниках – все приносило необъяснимую радость. Даже стойкий запах конюшни был для Лины милее аромата «диоров» и «шанелей». Не удивительно, что она согласилась забежать минут на двадцать к Ирине и ее новому мужу на чашку чая. Внезапно захотелось вспомнить прежние времена и поделиться последними новостями. Квартира в старом доме на Скаковой улице оказалась просторной, с высокими потолками, но там было, как говорится, шаром покати. Сервировочный столик на колесах, двуспальная кровать – вот, пожалуй, и все. Зато на вешалке в прихожей висела роскошная шуба хозяйки. Ирина предложила гостье вручить на грядущих забегах специальный кубок от редакции «Хоровода» наезднику-победителю. Лина пришла в восторг. В то время ее достаточно было поманить пальцем в конюшню, чтобы она рванула туда, забыв про все журналы, заметки и рассказы. Идея вручить кубок имени детского журнала на бегах не показалась ей в тот момент ни странной, ни нелепой… В ближайшее воскресенье Лина уже пила французский коньяк с Ириной Петровой и сомнительными личностями в ВИП-ложе на Центральном московском ипподроме, а потом вручала кубок наезднику, победившему на «темной лошадке». Кстати сказать, перед заездом она поставила на фаворита несколько рублей, но ее лошадь не вошла даже в первую тройку победителей После заезда Ирина в той самой роскошной шубе сфотографировалась рядом с победившим рысаком, а потом предложила отметить это радостное событие у них дома. Вскоре туда же явился муж Ирины – молодой красивый грузин по имени Гиви. Огромные, как у призового жеребца, однако бегающие глаза выдавали в нем ипподромного «жучка», проворачивающего на бегах нечестные делишки. Он договаривался с наездниками, кто из них придержит лошадь, а кто вырвется вперед. От этого зависела величина призовых, которые выдавали в кассе после забега. Гиви похвастался, что владеет дорогими рысаками, которые участвуют в самых престижных забегах на ипподромах от Москвы до Урала. Мол, хорошо бы им с Линой договориться о сотрудничестве в части рекламы лучших рысаков, а заодно и пиара его как владельца этих лошадей. Чутье подсказало Лине: надо срочно делать ноги. Она поспешно распрощалась с Ириной и с Гиви. Казалось, навсегда… «Актуальная газета», наши дни