Заправщик тревожно перемялся с одной ноги на другую, и голос его как-то упал. – У нас тут убийства было, два – ух, каких странных. Тут правда любое убийство будет странным, что есть то есть… В миле от деревни. Не говоря уже, что скотины полегло немало, и вся… тем же способом. – Про одну смерть я, кажется, слышал. Мосс Кент парня звали, так? – Типа да. Это было первое. А три дня назад второе случиось. Уэббер стрельнул глазами по улице, туда-сюда, как будто собирался разболтать что-то такое, о чем стоило бы помолчать. – Короче, на сей-то раз укокошили вдову Фишер. Нашли ее мертвой в десять примерно вечера у нее же на заднем крыльце. Совсем недалеко отсюда жила. Вышла, значит, за дровами на двор, а когда сразу не вернулась, дети решили, что она завернула к кому из соседей. Так что обнаружили ее только через пару часов. – И правда, странно, – заметил Алан. – Так я ж чего и говорю. Вряд ли пара смертей показалась бы странной человеку городскому, вроде вас, да еще газетчику, но у нас тут это прямо большое событие. Народ в деревне боится – за жизнь свою боится, особенно когда после темноты куда выйти надо. – Вот даже так? Уэббер кивнул. – Ни криков не было, ни вообще какого шума. Он наклонился вперед, почти всунувшись головой в машину. – Но ее прямо как поломали всю, и лежала она такая обмякшая поперек собственных ступенек на заднем дворе! Не хотят наши больше в темноте из дома выходить, особенно с тех пор, как этот проклятый туман повадился наплывать в Брамвелл кажную ночь – ежели могут, то и не выходят совсем. – И их можно понять. Но вы сказали, ее вроде как… поломали? – Ну да, сэр, поломали. И старика Мосса Кента тоже. Это все, что я знаю, а те, кто знает больше, не особо жаждут о том распространяться. Новость и впрямь была поразительная. Интересно, не связаны ли странные происшествия в деревне с той жутью, что творится на Мглистом озере, невольно задумался Алан. Выехав с парковки, он повел машину прочь по стремительно темнеющей улице. В одинокой кучке домов уже зажглись первые окна. Возле универмага на перекрестке он свернул на пыльную гравийную дорогу, которая должна была вести на озеро, и увеличил скорость. А ведь флегматичного Уэббера эти необъяснимые происшествия чуть до ручки не довели, размышлял он. Угрюмые поля расстилались кругом; урожай давно убрали, и дорогу где-то на милю окаймляла понурая молодая поросль. Впрочем, Алановы мысли были еще безотрадней пейзажа, осенявшего их вкрадчивой, вероломной тенью уныния. Дикая теория Флетчера, что какое-то неведомое зло рыщет по округе, нашла внезапное подтверждение в показаниях Хэла Уэббера, пусть и чрезмерно эмоциональных. Рой новых вероятностей так и кружил в голове, хотя раньше он ни о чем подобном даже не думал. Сперва Алан опасался, что письма могли оказаться фальшивкой, что их написал вовсе не Байярд Флетчер… ну или Флетчер, но каким-то образом успевший утратить рассудок. Теперь же его все больше занимала идея, что безымянное и неузнанное зло – совсем не плод чьего-то воображения, а, напротив, дело совершенно реальное. Не то, что нафантазировал себе мискатонский профессор, конечно, но все равно нечто вполне реальное, пагубное и смертоносное. Вдруг его подозрения не такие уж неоправданные? И что тогда ждет впереди? Он ехал вдоль луга, когда в поле зрения вдруг мелькнуло нечто настолько странное, что он даже притормозил, чтобы как следует все разглядеть. К ограде неподвижно прислонилась корова, стоймя, но очевидным образом мертвая. Выглядела она будто тряпичная кукла, выброшенная соскучившимся ребенком – только с пропорциями тела было что-то капитально не так. Корову словно сдули, как баскетбольный мяч, из которого вышел почти весь воздух – она была тоньше и площе, чем коровам вообще-то полагается быть. Алан покачал головой, рассеянно отметив, что подальше в поле виднеется еще одна неподвижная масса, похожая на сваленные в кучу тряпки, и поехал дальше. Вскоре показался описанный Флетчером узкий извилистый проселок, убегавший влево от основной дороги. Маневрировать по неглубоким, усыпанным палой листвой колеям пришлось осторожно; голые ветви мели и царапали крышу машины. Пока она виляла сквозь чащу вниз, по узкой грунтовке к озерному берегу и дальше, вдоль кромки воды, Алан обшаривал взглядом неотвратимо сгущавшиеся сумерки. Время от времени по дороге попадались коттеджи, темные и с виду необитаемые. Длинное узкое озеро, то и дело проглядывавшее между деревьями, выглядело хмурым, холодным и неподвижным. По ту сторону мрачного зеркала вставала серая гряда одетых лесом холмов. Сейчас, осенью, когда все коттеджи позакрывались, а летние гости разъехались, озеро казалось покинутым и одиноким. Впрочем, сама эта заброшенность наверняка была мила сердцу Флетчера, особенно по контрасту с неприятностями жизни в большом городе: теперь озеро до самого следующего лета принадлежало ему одному. Коттедж на холме, вид на который открылся Алану за поворотом, оказался низким и длинным. Наверняка поздневикторианской постройки, просторный и в достаточно хорошем состоянии, но глядевший неприветливо и заброшенно из-за спутанной чащи кустов и некошеных трав. Алан свернул на полянку, окаймленную нестриженым кустарником и мелкими деревьями, припарковался и пошел к коттеджу. Сумерки спускались на тихую землю. Заросший соснами овраг слева уже размылся и утонул в тени, как и узкая, теснимая деревьями тропинка. Алан пошел быстрее, мрачно хрустя мертвой листвой, сметенной в кучи осенними ветрами и не тронутой ногой человека. Флетчер открыл дверь на стук. При виде гостя его охватила лихорадочная радость; он тут же провел Алана в простой кабинет – длинную, сплошь заставленную книгами комнату, элегантно оформленную панелями из темного дуба. Там они уселись перед небольшим огоньком, уже весело плясавшим в громадном камине, и принялись говорить. Флетчер оказался человеком высоким, худым и слегка сутулым, но все еще пригожим собой и благородным в манерах, со снежной шевелюрой и в очках. Голос его, сердечный и сдержанный, все же чуть-чуть выдавал, в каком колоссальном напряжении профессор жил все последнее время. – Душевно рад, что вы смогли приехать, мистер Хасрад, – заверил он гостя, смешав напитки и усадив его поудобней. – То, о чем я вам писал, настолько не вписывается ни в какие нормальные и понятные рамки, что я, пожалуй, с большей охотой съеду из дома, чем останусь тут один еще надолго. Голос его на мгновение дрогнул, и Алан понял, какой железной выдержки и решимости ему стоило не бежать отсюда сломя голову – что, безусловно, сразу же решило бы все проблемы. – В Брамвелле говорят, что в этих местах стало опасно для жизни, – осторожно заметил Алан. Флетчер кивнул в знак согласия и длинными, изящными пальцами принялся набивать почерневшую трубку из верескового корня. – Сегодня утром я обнаружил у себя на парадном крыльце кошку одного из соседей. Ее раздавили в бесформенную, мохнатую кучу, совсем как козу, которую я давеча видел на дороге, и подбросили сюда. Ужас охватил этот край, мистер Хасрад, ужас, который большинство народу даже отдаленно не в силах понять. За прошедшие две недели было убито двое человек. – Да, я слышал об этих смертях, – сказал Алан. – Хотя сведения, прямо скажем, были обрывочные и неполные. Флетчер, откинувшись в мягком кресле, задумчиво затянулся трубкой. – Вероятно, я сумею прояснить для вас некоторые детали – я даже должен, чтобы убедить вас в том, что опасность совершенно реальна. Дела обстоят совсем скверно и ухудшаются день ото дня. Власти дозируют новости очень осторожно, в час по чайной ложке. Полагаю, они боятся, будто люди подумают, что их тут кто-то бессовестно разыгрывает. Но некоторые факты я вам в состоянии сообщить, так как присутствовал на вскрытиях (медицинский эксперт округа приходится мне кузеном), и то, что я намерен вам рассказать, возможно, покажется самым странным, что вы в жизни слышали. Флетчер подался вперед и уставился на него сквозь очки с выражением самой суровой серьезности на лице. – Итак, вот что во всем этом деле особенно странно. Я сам видел тела: на поверхности нет ни царапины – ни на одном. Но все они были мягкие, как тряпки: все кости внутри оказались раздавлены, расщеплены, разломаны на кусочки, будто от какого-то колоссального внешнего давления. Еще до того, как кузен начал резать, как минимум, в дюжине мест было слышно крепитацию. В принципе, такому состоянию можно подыскать объяснения – конечно, косвенные и притянутые за уши, но все-таки… однако, мы нашли еще кое-что, от чего дело стало еще более неправдоподобным, если такое вообще возможно… Судя по всему, в обоих случаях клетки большинства внутренних органов оказались практически полностью лишены энзимов, гормонов и антител; иными словами, исчезли почти все аминокислоты, из которых состоят эти сложные органические вещества! Если излагать понятным для человека несведущего языком, то из всех внутренних тканей пропала большая часть белка! Из белка, как вам наверняка известно, в значительной мере состоит любая клетка нашего организма, так что можете себе представить, какая фантастическая картина открылась нам после первых же простых разрезов! Алан оторопело глядел на профессора и только время от времени прикладывался к стакану. – Да, – кивнул Флетчер. – Невероятно, но факт. За исключением некоторых отдельных органов и кожи, оставшихся в обоих случаях нетронутыми, все выглядит так, будто жертв каким-то необъяснимым образом ограбили, лишив почти что каждой имевшейся в их телах молекулы белка! Как вы легко можете себе представить, обследовать было особо нечего – от погибших остались только сухие, хрупкие оболочки. Алан некоторое время молчал, вспоминая виденную в поле корову. – А что думает по этому поводу ваш кузен, который медицинский эксперт округа? – молвил он наконец. – А что он может думать? – слабо улыбнулся профессор. – Единственное объяснение, которое они с коллегами в состоянии предложить, – это что округу терроризирует некое неизвестное животное. Глотает свою добычу, переваривает телесные ткани, которых требует его естественный рацион, а затем отрыгивает или иным образом избавляется от остова! Алан поджал губы, но комментировать не стал. – Это, разумеется, самый абсурдный бред, какой только можно изобрести в качестве гипотезы. И все же… У меня самого нет взамен никакой теории получше. Невероятности происшествию добавляет эта чертова целая, неповрежденная кожа. Мысли Алана понеслись вскачь. – Но, доктор Флетчер, у всего этого точно должно быть какое-то разумное объяснение. Тела мог так переломать какой-нибудь удав… – несмело предложил он, живо представляя себе, еще даже не окончив фразы, какова вероятность встретить такую рептилию в окрестностях Брамвелла. – Ну конечно, – отозвался Флетчер, пренебрежительно махнув рукой. – А еще какой-нибудь паровой каток. Проблема, видите ли, в том, что удавы свою добычу глотают. И потом, объяснить, как хитрой змее удалось высосать из тел весь белок… – Нет, – он покачал головой с совершеннейшей убежденностью, – змей нам придется исключить: они так не питаются. Воцарилось напряженное молчание, пока профессор подыскивал следующие слова. – Но это было лишь продолжение, – сказал он, наконец, снова разжигая трубку. – Началось все еще месяц назад, с того, что во всей округе куда-то пропали насекомые: прошло дня четыре, и не осталось ни бабочки, ни даже паука хоть какого-то вида. Их уничтожили точно таким же образом – смятые, сухие тельца так и валялись повсюду. А за следующую неделю все мелкие грызуны оказались на грани исчезновения – и это еще до того, как собак, кошек и прочих небольших млекопитающих, остающихся по ночам на улице, постигла та же судьба. Потом фермеры начали находить скотину в полях убитой – картина была точно та же, и потери до сих пор растут. Сомнений быть не может, мистер Хасрад: что бы это ни было, а тварь уже достаточно сильна, чтобы нападать на людей и даже на более крупных животных – словом, на все, чему не повезло оказаться с наступлением ночи вне дома. На данный момент нашли дюжину взрослых коров и четырех или пятерых овец – а ненайденных, возможно, еще гораздо больше – и все раздавленные и высосанные досуха этой… голодной дрянью, чем бы она ни была! – И, да, – заключил он, – нам, вполне вероятно, придется столкнуться с тем фактом, что это явление не носит естественный характер и нормального объяснения не имеет. Он встал и подошел к эркерному окну. – И совсем скоро, – добавил он зловеще, – вы все увидите сами. После краткого ужина, приготовленного на газовой конфорке, они перешли в гостиную. Флетчер принялся подкармливать маленький огонек в камине кусочками сухого плавника; отблески плясали и дергались по деревянным панелям, то и дело выхватывая из сумрака развешанные повсюду пасторальные акварели, а затем снова пряча их в тень, делавшую комнату размытой и незнакомой. Снаружи доносился посвист ветра, стремительно нараставший по мере того, как осенняя ночь вступала в свои права. Через все небо неслись, гонимые его сердитым дыханием, серые грозовые тучи. Алан смотрел, как Флетчер сидит в кресле под торшером; в какой-то момент он встал, подошел к выходящему на болота окну – и лицо его озарилось смесью ужаса и облегчения. Алан сдержанно улыбнулся. При таком ветре от тумана, реши он вдруг выползти познакомиться, не останется ни единого шанса. Увы, он ошибся. Ночь выдалась темная и ясная. Ветер дул с каждым мигом сильнее, воя и причитая во мраке, хлеща кусты и пригибая длинную траву. Алан пододвинул кресло и сел поближе к окну, глядя туда, откуда, по словам Флетчера, появлялись первые порядки наступающего тумана. И вот под считанными бледными звездами, едва различимыми на ночном небе, из-за бровки холма, возвышавшегося над топью, появились первые извивающиеся струи. Размытые, белые и совершенно отвратительные в своем ничем не объяснимом попрании всех законов природы, они текли к дому, против всякого ветра! Густая трава гнулась почти до земли под порывами бури, которые в мгновение ока разнесли бы в клочья любой нормальный туман – Алан понимал, что и вправду оказался свидетелем явления, противного законам физики. Вскоре воцарилась полная тьма – абсолютная, черная деревенская ночь, не нарушаемая никакими уличными фонарями или уютным сиянием окон. Впрочем, света хватало, чтобы смутно различить колеблющиеся волны тумана, медленно приближающиеся к дому и уже вытягивающие холодные, влажные руки, чтобы заключить эркер в свои жуткие объятия – беспредельная, расплывчатая серость с живыми, подвижными щупальцами, которые с любопытством тыкались во все углы и ниши дома, хотя основная масса казалась при этом недвижимой. В голове у Алана молнией сверкнула мысль, что метафора Флетчера, пожалуй что, неверна: никакая это не армия с разведчиками, а огромный, дымный спрут, расползшийся по низине и взмахивающий мерзкими щупальцами, будто грозя ими людям. – Видите, мистер Хасрад? – сказал, наконец, Флетчер, разбивая чары безмолвия, сковавшего, казалось, весь дом. – И что вы об этом думаете? Алан с трудом отвел взгляд от окна. Все его тело напряглось, лицо за эти несколько секунд избороздили морщины тревоги и сомнений, столь чуждых его энергичной, восторженной натуре. – Я не знаю, что об этом думать, – признался он. – Пока не знаю. Ввиду очевидной силы ветра, это, пожалуй, самое поразительное явление, которое я видел на своем веку. А что будет, если я выйду наружу? Бледное, исхудалое лицо Флетчера вмиг стало еще бледнее. Он нервно пригладил седые волосы, а тонкие губы скривились в мрачную улыбку. – Даже не пытайтесь. Вспомните старика Кейна, вдову и скотину в полях. С человеком у этой штуки разговор короткий. Если прошлый опыт меня не обманывает, мы с вами в полной безопасности за этими стенами. Он подошел к окну и опустил шторы, тут же скрывшие с глаз слепо вьющиеся щупальца. – Когда это все началось? – спросил Алан, возвращаясь в кресло. – Насколько я помню, недель пять тому назад, – ответствовал профессор. Лицо его в резком электрическом свете выглядело напряженным и усталым. Алан погрузился в тревожное молчание. – Я вряд ли знаю, что вам сказать, доктор Флетчер, – наконец изрек он. – Хотя первым моим побуждением, сразу после того, как я увидал этот гибельный туман во всей красе, было заставить вас уехать отсюда подальше, пока проблема каким-то образом не будет решена. – У меня и самого точно такое же ощущение. Я бы еще пару недель назад уехал… – Тут у Флетчера в голосе проглянула горячность, необычная для его обычно спокойной манеры выражаться. – Но дело в том… видите ли, у меня есть самые серьезные основания полагать, что за происходящее в некотором роде несу ответственность лично я. Подозреваю, что это мое проклятое неуемное любопытство спустило с цепи наш кошмар – ужас, об истинной природе которого никто до сих пор не имеет ни малейшего понятия. Вот почему я не решаюсь просто взять и уехать. И по этой же причине я не тороплюсь доверяться властям – даже если в итоге это и принесло бы больше пользы, чем вреда. Расскажи я им правду – даже ту скудную, что мне на самом деле известна – об ужасной погибели, что рыщет в ночи по округе, и они тут же запрячут меня в соответствующее учреждение. То, что здесь происходит, слишком неправдоподобно, слишком невероятно, чтобы любой нормальный человек мог принять это как факт. Но вам я расскажу все. Я читал о ваших встречах с адскими сущностями – вы один из крайне малочисленной когорты специалистов, способных подать мне авторитетный совет по поводу наших местных проблем. Они варятся у меня в голове уже целых пять недель, и мне определенно пойдет на пользу рассказать о них человеку, которому я могу доверять. Понимаете, я уже попробовал намекнуть тому самому моему кузену, медицинскому эксперту… – он так на меня посмотрел, что я тут же оставил эту затею и постарался свести все к шутке! И все равно он сказал, чтобы я попроще относился к жизни и не давал воображению совсем уж распоясаться. Некоторое время Флетчер молча глядел в огонь и лишь затем продолжил. – Мистер Хасрад, с душевным трепетом я жажду услышать ваше мнение. Дело в том, что я убежден: мы имеем дело с живым ужасом, спавшим и скрывавшимся от людей на всем протяжении письменной истории, который ныне пробудился и объявил войну всему человеческому роду, – с тварью ужасной и мерзостной, проведшей в состоянии полужизни бессчетные эоны, и пробужденной назойливым любопытством беспечного дурака – вашего покорного слуги. Вы, должно быть, думаете, что я совсем ку-ку, не так ли? Алан слабо улыбнулся внезапному сленгу в устах университетского профессора. – Но, поверьте, это единственный возможный ответ. Частично дедукция, конечно – я на самом деле ничего не знаю о его прошлом наверняка – но я вам сейчас расскажу о том, при каких обстоятельствах нашел его и, к величайшему моему прискорбию, выпустил на свободу. Он вперил взор в мерцающие угли – все, что осталось от почти прогоревших дров, – и подбросил в слабеющий очаг еще одно небольшое полешко. Трубка у него в руке уже была мертва. По гостиной расползался неуютный холодок.