– Скажем так, я их достаточно подробно изучил, особенно ввиду возможного путешествия сюда. У меня было довольно времени прочесть о них все, что только возможно. Митчелл не отказался бы продолжить расспросы, но тут в долине чуть ниже раскопа раздался какой-то крик, и он обернулся посмотреть. Нордхерст взволнованно махал им руками; они кинулись к нему, вниз по склону холма. – Что у вас? – едва переводя дух спросил Ральф. Тот показал. Митчелл жадно уставился на тело каменной статуи, расчищенное истекавшими потом землекопами. Он наклонился вперед, Уолтон выглянул из-за его плеча и ахнул. На камне обнаружились изображения, от которых у него мурашки побежали по спине. Ничего подобного он до сих пор не встречал. Картинки были полны смысла… и неприкрытого ужаса – странные создания, не люди и не птицы, но то и другое сразу; необычайная, жуткая жизнь, которую вели эти полутвари… возможно, настоящие гиганты, хотя ничто в картинках не указывало точно на их рост. – Вы сейчас думаете о тех странных наскальных рисунках в пещерах Новой Гвинеи, – тихонько констатировал Уолтон. – Ага… и еще в нескольких локациях по всему миру, – кивнул Митчелл. – Перуанские вот на эти очень похожи… хотя кое-какая разница все-таки есть и может оказаться важной. – А разве не доказанный факт, что жители острова Пасхи некогда явились из Южной Америки? – ввернул Нордхерст. – Чистая правда, – сказал Митчелл, выпрямляясь, – но эти рельефы отличаются от тех. В них есть что-то… ужасное, это прямо чувствуется. – Чушь! Это просто потому, что их только что откопали. А ацтекские и майянские изображения я видел сам, собственными глазами, – высокомерно заявил Нордхерст. – Уж поверьте, я знаю, о чем говорю. – Ах, извините, – саркастически отозвался Митчелл, сдерживаясь невероятным усилием воли. – Ничуть не собирался ставить под сомнение вашу компетентность в данном вопросе, профессор. Разница между нами одна: я твердо верю, что у этих картинок некогда были живые модели, вы – нет. – Разумеется, нет! – Нордхерст воззрился на коллегу, очевидно, сомневаясь в здравости его рассудка. – Не станете же вы утверждать, что на этом острове некогда обитала раса существ подобного рода. Какая нелепая, абсурдная мысль! – Профессор, – процедил Митчелл, изо всех сил стараясь сдерживать гнев, – я верю не только в то, что такая раса существовала здесь, на острове Пасхи, но и в то, что параллельно с ними существовала и другая – великаны, которые создали и воздвигли эти статуи. Более того, я совершенно убежден, мы сумеем найти достаточно доказательств, чтобы убедить в этом даже вас. Он ожидал продолжения спора, но Нордхерст лишь понимающе улыбнулся и склонился над изображениями, чтобы получше их разглядеть. Работы продолжались весь день. На теле каменного гиганта, теперь уже наполовину открытом, нашлось много новых рисунков. Судя по всему, росту в статуе было не меньше шестидесяти футов, а вес исчислялся тоннами. Каким образом ее сумели доставить сюда из кратера Рано-Рараку безо всяких машин и механизмов, представлялось совершенно неразрешимой загадкой. Прошло три недели – и да, раскопки сумели, к вящей радости Митчелла, ответить на ряд вопросов… зато поставили еще сотню, и на эти последние ответов, кажется, не существовало вовсе. Аборигены все еще отказывались разговаривать, несмотря на все ухищрения Уолтона. Никакие подарки рядовым членам племени, их вождю или священнослужителю, как бы его тут ни называли, не возымели ни малейшего эффекта. При этом на любые другие темы они могли общаться часами и в самой дружелюбной манере – но стоило только повернуть разговор на древние времена, до того, как их народ пришел на остров и что этот самый народ на острове обнаружил, как беседа тут же увядала. Митчелл уже отчаялся найти хоть что-нибудь важное; сарказм профессора Нордхерста день ото дня становился все более неприкрытым. Но однажды вечером, как стемнело, Уолтон пришел к нему в палатку и уселся на раскладной табурет спиной ко входу. Какое-то время он молчал, а потом сказал очень тихо: – Я разговаривал с одним из стариков и, кажется, наконец-то убедил его кое-что вам рассказать. Насколько важной будет его информация, я не знаю. Но он, видимо, услышал, что обычно говорит наш профессор, и был весьма оскорблен его отношением к местной культуре. В общем, с нами готовы поговорить. – Он сам попросил вас привести меня? – осторожно поинтересовался Митчелл. Он уже столько раз пытался выйти на контакт с местными, и его неизменно ждало разочарование. Либо они захлопывали створки у него прямо перед носом, как зловредная устрица, либо болтали и болтали о пустяках, упорно рассказывая то, что он и так знал. – Да, – кивнул Уолтон. – Возможно, нам, наконец, повезло. Мне кажется, он немного испуган, но говорить будет. И, что важно, он действительно что-то знает, я уверен. Не то вранье, которое они все пытаются нам скормить под видом древних тайн, а что-то и правда стоящее. – Отлично, я иду, – устало сказал Митчелл, вставая. – Но если это какая-то очередная чушь… Он не договорил и вышел вслед за Уолтоном в ночь. Половинка луны висела над гладким, как зеркало, морем, бросая причудливые, гротескные тени на вившуюся по склону холма лавовую тропинку. Налетел ночной ветер, и Митчелл поежился. Лоб и спина его были влажны от пота, и из-за этого одежда неприятно липла к телу. Время тянулось ненормально медленно, это сбивало с толку, дезориентировало… ему казалось, что за ним отовсюду следят чьи-то глаза, враждебные и не принадлежащие островитянам – глаза кого-то, кто скрывался в черных тенях, отбрасываемых луной. Уши непрестанно ловили какие-то легкие звуки, никак не вязавшиеся ни с чем, населявшим остров при дневном свете. Он даже пожалел, что все его чувства так неестественно обострились – но что-то в окружающем одиночестве и покое подстегнуло их, невероятно усилив восприимчивость. В голову лез всякий иррациональный вздор – о вещах, которые он видел совсем в других местах и как оно все странно сочеталось с тем, на что они наткнулись здесь; о неизвестных, недоступных, чуждых вещах, существовавших с самого начала времен и до сих пор существующих в таких вот заброшенных уголках, как этот, которые цивилизация обошла стороной и где люди все еще верили в старые сказки. Этот заброшенный остров ведь вполне может быть последним оплотом этих чуждых сил на Земле, думал Митчелл. Ему вообще нравилось рассуждать про себя о чем-то подобном, но никогда еще оно не казалось ему настолько живым и пугающе настоящим. Возможно, и правда все дело в тишине и покое, это им он обязан такими идеями… но что бы Митчелл ни делал, ему никак не удавалось выкинуть их из головы. Кругом царило полное безмолвие. Он даже поймал себя на том, что специально шаркает ногами по камням, чтобы производить хоть какой-то шум и так успокоить нервы, которые уже были совершенно на взводе. А шевеление вокруг продолжалось. Что-то мелькало, полускрытое в тенях, на самом краю поля зрения, что-то двигалось неуклюже и грузно в ночи. К тому же стало как-то необычно холодно, причем холод этот не желала объясняться тем научным фактом, что они сейчас находились довольно высоко над уровнем моря, а ветер дул прямиком с воды. Не то чтобы что-то было со всей определенностью не так… но воздух вокруг как-то странно волновался, ощущались легкие перепады давления – и все это решительно ускользало от понимания. Между тем они перевалили через вершину холма и двинулись по узкой извилистой тропке вниз. Впереди не было ничего, кроме тьмы, но вскоре Митчелл разглядел небольшое скопление туземных хижин. Уолтон направился прямиком к одной из них, взобрался по узкой качающейся лестнице и залез внутрь, поманив Митчелла за собой. Пока он лез вверх, сердце его по какой-то непонятной причине отчаянно колотилось в груди – он не знал, что его ждет внутри, даже не догадывался. Крошечный светильник подмигивал на столе; за ним сидел древний, умудренного вида старик, положив на столешницу костлявые руки. На взгляд Митчелла, лет ему было не менее девяноста, но по лицу никогда точно не скажешь. Старик мог быть и гораздо старше, тем более что на черепоподобном лице жили, казалось, одни только глаза, пронзительные, быстрые и черные. – А по-английски он говорит? – осведомился Митчелл, усаживаясь напротив хозяина дома. – Нет, – покачал головою Уолтон. – Зато знает немного по-испански. Думаю, и ты вполне в состоянии объясниться на этом языке. Митчелл кивнул, стараясь заставить сердце биться хоть чуть-чуть ровнее. Ну чего, в самом деле, бояться этого человека, попробовал он сказать сам себе. Просто старик думает, что знает какие-то древние тайны – возможно, единственный на острове. Станет ли он говорить? А если да, скажет ли правду, или их ожидает еще одна порция ничем не приправленных фантазий? – Мой друг говорит, что ты о чем-то хотел мне рассказать, – произнес он медленно и громко на испанском. Старческие губы дрогнули, и голос, сухой, как бумага, прошелестел: – Ты приехал сюда задавать вопросы о каменных лицах на острове. О том, кто их сделал и кто принес сюда. – Это так. Ты что-нибудь о них знаешь? Тот едва заметно кивнул головой. – Я не согласился бы ничего тебе рассказать, если бы не думал, что ты способен верить, – тихо прошептал он, сидя очень прямо и неподвижно глядя на гостя пустыми черными глазами. – Твой друг заверил меня, что ты не такой, как другие. Что ты сможешь поверить. – Да-да. Продолжай. И снова Митчелл задумался о Уолтоне, но дал мимолетной мысли раствориться во внезапном приливе волнения. Возможно, он наконец-то посрамит Нордхерста, докажет ему, кто тут был прав с самого начала. – А если я скажу тебе, что великие статуи сами пришли из Рано-Рараку на те места, где ты их нашел – в это ты поверишь? Теперь в невесомом шепоте прорезалась ирония. Митчелл почувствовал, как его руки на столе безотчетно напряглись, но тут же усилием воли заставил себя расслабиться. Где-то глубоко, на дне рассудка, он всегда бессознательно подозревал, что к этому оно все и идет – сколь бы невероятной подобная идея ни была. – Продолжай, – сказал он напряженно. – Я не собираюсь спорить с тем, что ты говоришь. – Хорошо. – Тот снова чуть заметно кивнул. – Мы живем здесь, на острове Пасхи, уже много столетий, но, как ты наверняка догадался, пришли сюда не первыми. Задолго до нас были другие. Непохожие на нас – непохожие на людей. Рядом с ними мы – как пигмеи. Это были Длинноухие, чьи каменные лица ты видел снаружи. Сейчас они окружили дозором весь остров, следя, чтобы никто не сбежал в море. – А еще другие? Люди-птицы? – Да, они тоже тут были. Битва между двумя этими могучими племенами длилась долго. То была изначальная битва между добром и злом, между Древними и Богами. Ральф Митчелл кивнул: так все становилось на свои места – и изображения на статуях, и то, каким образом они проделали весь многомильный путь от карьеров Рано-Рараку до побережья. – Значит, добро, в конце концов, победило, – сказал он. – По крайней мере, теперь Нордхерсту придется мне поверить. Но его собеседник качал головой, и по губам его змеилась странная улыбка. – Нет, – прошуршал голос. – Это не так. Добро не победило. Митчелл уставился на него, неспособный ни поймать разбегающиеся мысли, ни, тем паче, облечь их в слова. Странные чувства, чуть не потопившие его по дороге сюда, нахлынули снова. Он уже знал, что имеет в виду старик, но все равно хотел, чтобы тот произнес это вслух. – Нет? – Он с трудом заставил голос звучать ровно. – Нет. Это силы зла победили силы добра. Боги были разбиты, и зло до сих пор царит здесь. Но борьба продолжается и будет идти до конца времен. Митчелл повернулся поглядеть на Уолтона. Тот на него не смотрел: взгляд его был устремлен вперед, губы сжаты в тонкую линию, а на лице застыло странное выражение. – Ты веришь в то, что он говорит? – поинтересовался он, переходя на английский. – Звучит ведь совершенно неправдоподобно. – Я предупреждал тебя, что поверить, возможно, будет нелегко, – тихо отозвался тот. – Но у меня нет никаких оснований не верить ему. С какой стати он будет нам лгать? Ему в этом нет никакой выгоды, к тому же это он первый захотел рассказать всю эту историю. – Возможно, и так, – согласился Митчелл. – Но я почему-то думаю, что дело не в этом. Я склонен верить, что он говорит нам правду. – Ты понимаешь, что говоришь? Что на этом острове до сих пор существуют если и не остатки той древней расы, то, по крайней мере, люди, творящие зло во имя ее! – Я понимаю. Я тоже нахожу это невероятным, трудным для понимания, но, поверь, я достаточно хорошо изучил этот народ, чтобы суметь распознать, когда они лгут, а когда говорят правду. Митчелл повернулся обратно к старику. Пока они говорили, тот глядел пустым взглядом в пространство, не выказывая никакого интереса к гостям – и, возможно, даже не осознавая их присутствия у себя в доме. Ральф сглотнул и решительно подавил внезапный страх, комом прыгнувший в горло. Чужие, темные, пустые глаза бесстрастно глядели в его, и на мгновение ему показалось, что старика коконом окутывает аура тьмы и зла, растекаясь вокруг, как приливная волна. Он отчаянно заморгал и заставил себя отвести глаза в сторону. Вполне возможно, что туземцы за долгие годы освоили некую форму гипноза, тревожно подумал он. – У моего народа есть книги, – сказал он как можно спокойнее, – где говорится о людях, что высадились у ваших берегов много-много лет назад. Они пропали на острове, и корабль был вынужден уйти без них. Ты знаешь, что с ними случилось? – Должно быть, Древние забрали их, – отвечал тот, глядя немигающим взором на чужака. – Древние? – не унимался Митчелл. – И что, они до сих пор здесь? – Они все здесь. Те, кого берут себе Древние, обретают бессмертие. Они не могут умереть. Митчелл невольно задрожал. То, что говорил старик, было, разумеется, невозможно. Бессмыслица какая-то! Кажется, они говорят о совершенно разных вещах, которые между собой не пересекаются. Но черт его побери, если он даст этому невежественному старому дураку побить себя! Нет, он пришел сюда за информацией и получит ее любой ценой! Слишком часто эти аборигены ускользали от ответа! Он искоса глянул на Уолтона, но тот сидел странно молчаливый и, кажется, не спешил принимать в происходящем еще какое-то участие.