Арон смотрел на неё. Пристально, очень пристально. Уже без улыбки. – А теперь подумай своими догадливыми святыми мозгами, Арон Кармайкл. – Кэйрмиль подалась вперёд, почти касаясь дыханием его лица. – Чьей смерти при таком раскладе на самом деле желает Раксэна Норман? Охотничий домик терялся среди вековых сосен. Ночь окутывала его чёрным покровом тишины, пока одно из окон не озарила изнутри бледная золотистая вспышка, пару мгновений спустя обернувшаяся ровным свечным огоньком. Герцог задул спичку. Взяв в руки подсвечник, встал с постели и оглядел полутёмную комнату. Отражение в зеркале за его спиной огляделось вместе с ним. Орек проснулся не так давно и какое-то время лежал с открытыми глазами, пытаясь понять, что его разбудило. Привычное было на месте, непривычного не прибавилось; разве что жена не лежала по соседству, но как раз это Орека отчего-то нисколько не тревожило. Лес безмолвствовал. В комнате не было посторонних. Слуга не шумел за соседней стеной. И всё же что-то послужило побудкой. Что-то было не так. – Орек… Он обернулся, подняв подсвечник выше: – Кто здесь? Никого. Ничего. Лишь отзвуки потустороннего голоса прятались по тёмным углам, перекатываясь по полупустой комнате, лишённой всяких излишеств, если не считать таковым зеркало в резной раме да большую добротную кровать с мягкой периной. – Орек… Пламя свечи заплясало, будто от порыва ледяного ветра, и герцог вздрогнул так, словно тот же неощутимый ветер хлестнул его по лицу. – Орек! За спиной чёрной пропастью ждала пугающая пустота. Медленно, медленно герцог обернулся к зеркалу – где щурило колкие синие глаза отражение, уже не принадлежавшее ему. – Скучал по мне? Огонёк свечи захлебнулся в плеснувшейся из подсвечника лужице воска. Арон прикрыл глаза, прислушиваясь к чему-то, лежащему далеко за пределами сада. Услышав то, что ему совершенно не понравилось, опустил враз заледеневший взгляд на лицо Кэйрмиль, наблюдавшей за ним с неким извращённым любопытством. – И что дальше? – проговорила она без малейшего страха. – Убьёшь меня? Дэй, не отстраняясь, всматривался в чёрные звёзды в её глазах. – Нет, герцогиня. Судить мне дано, карать, но не казнить. – Лицо Арона было таким же пугающе бесстрастным, как голос, ронявший слова с беспощадной мерностью стрелки часов. – Наказание для вас будет другим. – Он коснулся серебряного креста на груди, тускло поблескивавшего на черноте его фортэньи. – Надеюсь, кого-то оно убережёт от ваших лиходейств. Сжав крест в пальцах, дэй поднял ладонь вверх. Когда серебро прижалось ко лбу Кэйрмиль, она рванулась, закричала, но под взглядом Арона осталась на месте, точно её приковали к садовой земле невидимые путы. Она рухнула наземь, лишь когда дэй опустил руку, наконец позволив её ногам подкоситься – и скрючилась на брусчатке, закрыв лицо волной тёмных волос, рыдая глухо и страшно. Арон выпустил крест, вновь повисший на длинной цепочке. Взял девушку за подбородок, заставляя вздёрнуть голову – и Джеми не сдержал судорожный вздох, увидев клеймо, багрянцем выжженное на белой коже. Шесть пересекающихся лучей в ровном круге. Рисунок креста. – Кэйрмиль Норман, в девичестве Дориэл, – выпрямившись, проговорил дэй ровно, – вы будете носить это клеймо до скончания своих дней. Вы немедленно покинете Пвилл. Вы никогда больше не вернётесь сюда, не тронете и не приблизитесь ни к одному из Норманов. Таков приговор мой, Аронделя Патрика Кармайкла, за содеянное вами зло и лиходейные помыслы. Ибо я есть справедливость. Ибо слово моё закон. Кэйрмиль содрогнулась всем телом. Вдруг вскочив, метнулась к зарослям шиповника и мгновенно пропала из виду, растворившись в ночи. – Стой! – Лавиэлль рванулась следом – и тут же попыталась вырваться из рук Арона, удержавшего её за плечо. – Святой отец, зачем?! Эта тварь… Она должна… – Она поплатилась за то, что сделала с вашей семьей, и ещё поплатится, поверьте, – сказал дэй. – За ней стояли силы, которые не простят ей провала и покарают её с такой жестокостью, на которую ни вы, ни я, ни стража не способны. Но сейчас вы можете потерять ещё и дядю, и я предпочту спасти его вместо того, чтобы вершить бессмысленное возмездие. – Дядю? Что… – Вы слышали Кэйрмиль. Дух Раксэны нашёл себе тело и идёт мстить. – Чьё… – Нет времени объяснять. Но нам нужно то зеркало, что связывает Клаусхебер с охотничьим домиком. Лавиэлль стояла, кусая губы, переводя отчаянный взгляд с кустов шиповника на синий замок за своей спиной. Джеми стоял рядом, понимая лишь то, что он почти ничегошеньки не понимает. Вернее, понимает куда меньше, чем ему бы хотелось. – Элль, – сказал дэй мягко, – либо вы немедля ведёте нас к зеркалу, либо в скором времени вам снова придётся открывать двери фамильного склепа Норманов. Выпустив воздух сквозь судорожно сжатые зубы, Лавиэлль побежала к дверям Клаусхебера. Мелкими шажками, будто прилипая ступнями к половицам, Орек приближался к зеркалу – с пустым и кротким взглядом грызуна, завороженного хищником, со страхом, плещущимся на дне зрачков. – Раксэна? – неуверенно спросил он у девушки по сторону стекла. – Это правда ты? Та склонила голову набок, вглядываясь в мужа так, как смотрят на хорошо знакомого человека, когда внезапно видят его другими глазами. Хотя сейчас Раксэна правда смотрела на него другими глазами. В конце концов, её собственные давно достались червям. – Так ты меня узнал, – сказала она. – Даже в этом теле. Надо же. Герцог замер перед стеклом в человеческий рост, робко встречая её неотрывный взгляд. При жизни в глазах девушки, которой он обещал быть вместе до грани нового перерождения, мягко синели осенние сумерки. Сейчас они светились в темноте. – Так это была ты? Всё это время? – Орек почти шептал. – Почему? Что не дало тебе уй… Договорить он не успел. Впрочем, ответ на оборванный вопрос и без того был очевиден – хотя бы потому, что руки, появившиеся из зеркальной рамы, заключили герцога в свои объятия. Отнюдь не любовные. – Что за зеркало? – пропыхтел Джеми, стараясь угнаться за дэем, пока они оставляли позади ночную тишину, ступеньки, доспехи, гобелены и хитрую паутину коридоров Клаусхебера. – Потайной выход, – откликнулся дэй. Арон вроде и не бежал, просто быстро шёл – однако неведомым образом не отставал от бегущей Лавиэлль и опережал Джеми, почти выбивающегося из сил. – Такой же, как был в штаб-квартире… – Да. Хоть что-то стало яснее, подумал Джеми с облегчением. Зеркала, подобные тому, которое висело в штаб-квартире Венца и через которое братья Сэмперы в нужный момент так и не смогли пройти, встречались нередко. Раньше их часто использовала знать: два зеркала всегда шли в паре, и одно вешали в особняке или замке, а второе – в какой-нибудь сторожке далеко в лесу. В случае осады или восстания можно было активировать проход и быстро скрыться, а потом разбить зеркало-выход, чтобы тебя не смогли преследовать. Тропа между такими зеркалами была стабильна, безопасна и походила на самый обычный коридор; потеряться там, в отличие от Зазеркалья, было невозможно, да к тому же для активации не требовался маг, не то что в зеркальных конторах. – А ваш крест из цвергова серебра? – Верно. – И вы знаете, чьё тело занял призрак? – Ташино. Джеми, споткнувшись на ровном месте, едва сумел избежать встречи собственного носа с тёмно-серой ковровой дорожкой, выстилавшей картинную галерею. – Похоже, при подобном таланте нашей королевы наживать неприятности мы освободимся от рыцарской клятвы куда скорее, чем хотелось бы, – констатировал Алексас так спокойно, что Джеми сделалось жутко. – Решит сразу много проблем, но я всё же предпочёл бы ещё пострадать. Джеми вдруг вспомнилось, как он впервые истощил свой резерв. Ему тогда было восемь, и Алексас настаивал, чтобы он не вздумал практиковаться в магии без присмотра магистра или Найджа. Конечно, Джеми не послушал: ему слишком хотелось наконец-то сотворить полноценную иллюзию, и не какую-нибудь маленькую бабочку, а человека. Например, маму. Он, конечно, понимал, что это будет не настоящая мама, но можно же на момент-другой притвориться, что она настоящая, верно?.. Когда Джеми очнулся, первым, что он увидел, был Алексас, сидящий у его постели. Брат не ругался на него, не повысил голос и на все его извинения отшучивался, вот как сейчас. Слова Джеми уже не помнил: только сам факт шуток и тот же спокойный тон. А потом Бэрри сказала, что пока магистр зельями и чарами оттаскивал Джеми от той грани, где до смерти – всего лишь шаг, Алексас в щепки разбил свою корду. Тогда Джеми не совсем понял, что может толкнуть на такое. Особенно учитывая, как бережно Алексас относился к своим вещам. Зато сейчас, испытывая бессильную злость на себя, снова не сумевшего уберечь кого-то очень дорогого, понимал немного лучше.