Затем, неслышно скользнув обратно к повороту, только что оставленному за спиной, выглянул в коридор – и увидел, как дэй скрывается в синем полумраке на противоположном его конце. Следить за таким, как Арондель Кармайкл, определённо было не лучшей идеей. Но Арон упорно казался Алексасу слишком подозрительным, чтобы он отказался попробовать. Оставалось надеяться, что дэй всё же читает собеседников по необходимости, а не круглые сутки. Вслед за Ароном Алексас крался беззвучно и плавно, очень убедительно изображая просто беспокойный сгусток темноты, то и дело сливающийся с окружающими тенями почти совершенно. Крался достаточно быстро, чтобы не потерять след, но не настолько, чтобы нашуметь или попасться на глаза, вздумай Арондель Кармайкл оглянуться. И, конечно, пришлось игнорировать Джеми, ожидаемо решившего прочесть лекцию о том, до чего подобное поведение глупо и бесчестно. Алексас был бы только рад оказаться неправым. И то, что за жизнь он не раз оказывался таковым, не мешало ему снова и снова доверять себе и своему чутью больше, чем любым доводам брата и здравого смысла. Хотя бы в одном он был с дэем согласен: проявить излишнюю осторожность, а после признать свою ошибку проще, чем не проявить – и пожалеть об этом. Когда Арон вышел из замка и приблизился к ограде, Алексас притаился за шершавым стволом раскидистой ивы, под сенью ветвей, струившихся к земле серебристо-зелёной волной. В рассветной мгле чёрная фигура видна была хорошо и отчётливо – как и то, что она застыла у высокой кованой изгороди, вглядываясь в нечто за пределами сада. Алексас не сразу осознал, что причина столь пристального внимания – красные огоньки, светлячками мелькавшие среди кустов, которыми порос замковый холм за чугунными прутьями. Огоньки, очень походившие на глаза хищных теней, карауливших свою добычу, пока первые солнечные лучи ещё не загнали их в ближайшее место для пряток от света дня. – Так кэны уже здесь? – произнёс Джеми потрясённо. Алексас помолчал. Попытался расслышать слова, которые Арондель Кармайкл бросил в пустоту – видимо, кэнам, – но не смог. И молчал всё время, пока дэй сперва стоял у ограды, будто ожидая, что порождения кровавой магии дадут ему ответ, а затем – возвращался к замку по садовой дорожке далеко от ивы, что плачущей кроной скрывала братьев Сэмперов от их фальшивого отца. Алексас проводил тонкую грань между фальшью и честным обманом, лучшим другом тайн и заговоров. И было в Ароне Кармайкле что-то, подозрительно напоминавшее именно фальшь – едва уловимо, как нота, врущая на долю полутона, почти неотличимая от чистой. – Сомневаюсь, что кэны когда-либо сильно от нас отставали, – пробормотал Алексас, как только дэй вновь скрылся в дверях Клаусхебера. – Тогда почему они не нападают? Не могут преодолеть защиту замка?.. – Или в нападении просто нет нужды. – Раздвинув занавесь ветвей, Алексас неспешно выбрался обратно на садовую дорожку. – Они пригнали нас туда, куда нужно. Теперь просто следят, чтобы мы не сбежали. – Но зачем?! Зачем магу крови загонять потерянную наследницу трона в Пвилл, а потом сидеть тихо, пока она помогает Норманам разбираться с их проблемами? Святой отец ведь приглядывал за ней издали и сказал, что этой ночью её никто не беспокоил! – Никто, кого стоило бы опасаться, – повторил Алексас слова, услышанные от дэя незадолго до того, как за ними закрылась дверь спальни Лавиэлль. Он достаточно пожил на этом свете, чтобы знать: порой самые простые фразы таят в себе куда больше скрытых смыслов, чем кажется. Особенно когда ты слышишь их из уст кого-то вроде Арона Кармайкла. – Не знаю. Видимо, маг ждёт чего-то… и нужный момент ещё не пришёл. …он тоже думал, что на их королеву могут напасть этой ночью. Как и дэй, очевидно. И нисколько не удивился, что во время поисков призрака они не отходили далеко от гостевой башни. Выкрасть Ташу, пока её спутники заняты, было бы не так сложно… Во всяком случае, так мог подумать их враг. Видимо, сегодня Арон Кармайкл пытался поймать на живца не одного лишь эйрдаля. Алексас зашагал к замку из каэрилия, цепляясь рукавами за колючие ветви белого шиповника, склонявшиеся над дорожкой. Лучше вернуться в башню. И не только потому, что ему остро требовалось вздремнуть. Слишком хотелось увериться, что Таша в порядке, что дар, позволявший их спутнику присматривать за ней на расстоянии, не подвёл. Он на ходу вырвал один лепесток из широкой цветочной чашечки. Растёр между пальцев, прежде чем уронить наземь. Белый… Цвет Бьорков, цвет залов Альденвейтса, цвет, облекающий их королеву во время превращений, цвет, звавший Алексаса – и её, должно быть, тоже – на той грани, из-за которой они оба вернулись не в полной мере собой… Чем дальше, тем больше он забывал собственное тело. Как оно ощущалось, какая у него была чувствительность. Помнил лишь, что оно было иным. Мышцы, укреплённые бесконечными тренировками. Подушечки пальцев, стёртые струнами корды. Характерный синяк на подбородке, подаренный увлечением музыкой. Он начал играть на корде ещё в Альденвейтсе; мечтал тогда, что однажды сыграет принцессе – и удостоится улыбки не только за то, что он миловидный мальчик, родившийся в семье тех, кто служит ей и её отцу. Наверное, он был по-детски влюблён в Её Высочество Ленмариэль Бьорк. В двадцать с хвостом трудно вспомнить, что ты чувствовал в пять, но факты из воспоминаний свидетельствовали об этом. Может, потому годы спустя он прыгает по чужим постелям, не испытывая желания задержаться хотя бы в одной? Ведь, впервые влюбившись в будущую королеву, трудно потом согласиться на меньшее? А когда рядом наконец окажется «не меньшее», не осмелится (даже к своему удивлению) и помыслить о том, чтобы зайти за грань, проведённую между ними рыцарской присягой, которую едва ли хоть кто-то в этом мире признал бы настоящей, кроме брата да него самого? …как же он смешон. Хорошо, что хотя бы Джеми его мысли не слышит. Чужое присутствие Алексас скорее ощутил, чем услышал, – за миг до того, как почти нос к носу столкнулся с девушкой, вдруг вынырнувшей из-за поворота садовой дорожки и тут же отшатнувшейся. – Кто вы? – резко и тонко спросила она; с бледного, треугольного, очень юного лица на Алексаса уставились тёмные глаза испуганного оленёнка. – Хотел бы задать встречный вопрос, – сказал Алексас, подавив желание вскинуть руки и заговорить с интонацией, которой успокаивают пугливых зверушек. – Кэйрмиль Норман. Жена Орека Нормана, герцога Броселианского. – Даже сейчас в девичьем голосе скользнула гордость. – А вы… но вы слишком молоды, чтобы быть отцом Кармайклом. Алексас оглядел вторую супругу герцога с головы до ног. Худощавую фигурку почти полностью скрывало простенькое коричневое платье; спутанные чёрные локоны трепал ветер, норовя закрыть ими чуть приплюснутый нос и капризный изгиб бледных губ. Кэйрмиль Норман не особо походила на герцогиню. Зато на привлекательную пищу для голодного эйрдаля – вполне. – Я его сын, – произнёс Алексас, стараясь не кривиться. – Приёмный. Рад знакомству, Норман-малэн, но племянники вашего мужа сказали, что вы на охоте. И не вернётесь до завтра. – Я ищу мужа. – Кэйрмиль нервно теребила длинные рукава тонкими, маленькими, почти детскими пальцами. – Проснулась среди ночи, а Орека нет в постели. Он… Слуга уснул и не видел, как он ушёл, и я понадеялась, что найду его… Шуршание они услышали, видимо, одновременно. Во всяком случае, на источник звука обернулись вместе, – чтобы увидеть, как по дорожке чуть поодаль бредёт медноволосый мужчина в белой рубашке, неряшливо выправленной из штанов. – Орек! – Кэйрмиль кинулась к мужу, как потерянный щенок: напролом через кусты шиповника, царапая руки. – Орек, подожди! Алексас посмотрел на своё кольцо. Ожидаемо увидев, что руны мерцают голубым, выдавая близость эйрдаля, досадливо подумал, что оружие стоило взять с собой – и последовал за девушкой, которая даже с клинком определённо была бы более уязвимой, чем он без клинка. Пока он приближался к чете Норманов, Кэйрмиль цеплялась за руки герцога, воркуя что-то встревоженно и ласково. Орек – постаревший усатый Леогран с высеребренными сединой висками и сеточкой морщин в углах тусклых глаз – смотрел на жену мутным взглядом пьянчуги, явно не понимая ни слова из сказанного. – Орек, как ты меня напугал! Что с тобой? Зачем ты… – Зеркала, – бессвязно пробормотал герцог нетвёрдым заплетающимся языком. – Из зеркала… смотрит… – Пойдём, – увещевала Кэйрмиль. – Тебе нужно лечь, ты… ты слишком много выпил ночью, и… Мужские пальцы резким движением сомкнулись на девичьем горле, оборвав фразу вскриком. Сквозь апатию в синих глазах вдруг прорезалось нечто жуткое – словно раздвинулась занавесь, открыв прятавшихся за ней чудовищ. – Орек! – Ты. Сука. – Герцог сжимал ладонь на шее жены, пока та царапала душащую её руку, умоляюще заглядывая супругу в лицо. – Убить бы тебя прям на том месте, где я тебя встретил. – Орек… Алексас вцепился герцогу в предплечье, выкручивая его, вынуждая ослабить хватку. Мужчина, кажется, и сам разжал пальцы примерно в тот же миг, будто опомнившись – и это не остановило Алексаса от того, чтобы заломить руку Его Светлости за спину: – И это вы называете манерами, достойными герцога Броселианского? – Всё в порядке, энтаро, – прокашлявшись, хрипло вымолвила Кэйрмиль, пока герцог стоял согнувшись, не пытаясь вырываться. – Отпустите его. – Не считаете, что ваш супруг заслужил урок правильного обращения с прекрасными или даже не очень дамами? – Отпустите его немедленно! Услышав в её голосе истеричные нотки, Алексас всё же подчинился – с брезгливостью кота, вдруг обнаружившего в лапах тухлятину. Конечно, он мог скрутить герцога сейчас, пользуясь тем, что взошедшее солнце ослабляло эйрдалей почти полностью. Да только скручивать его лучше в присутствии дэя, который немедленно и очень складно объяснит герцогским домочадцам причины столь непочтительного обращения с аристократической особой. Ему-то, в отличие от незнакомого мальчишки, который даже настоящее имя своё сообщить не может, поверят без вопросов. Выпрямившись, Орек посмотрел на Алексаса – без гнева, без удивления, равнодушно и тупо. Глазами, за пару моментов вновь осоловевшими: даже яркий цвет их, казалось, чуть поблек. – Пойдём в дом, Орек. – Кэйрмиль коснулась мужниного плеча с робостью побитой собаки, ластящейся к хозяину после трёпки. – Мы не должны быть в замке, пока он там, – с внезапной чёткостью проговорил герцог, сквозь лицо Алексаса глядя на синие стены Клаусхебера. – Не должны. – Хорошо, любимый. Как скажешь. – Слёзы, не блестевшие в тёмных глазах, прорывались лишь в срывающихся интонациях голоса. – Мы можем вернуться в охотничий домик, только идём со мной. Пожалуйста. Молча вцепившись в кисть жены, Орек повлёк её прочь. Алексас провожал светлейшую чету тяжёлым взором, пока ту не скрыл раскидистый вяз, за который сворачивала садовая дорожка. – И что это было? – осведомился он так спокойно, как мог. – Эйрдали умеют вызывать симпатию, которая живёт в жертвах, даже если с ними обращаются… так. А ещё эйрдали, которые долго не питались, иногда чувствуют странные перепады настроения, – немедленно отрапортовал Джеми. – Прежде чем у них окончательно закончатся сожранные чувства и они перестанут испытывать их вообще. – Ломка, значит. – Алексас кивнул. Сам он никогда не пробовал ни эйфорин, ни другие дурманы, но знал о повадках тех, кто не был столь осмотрителен, а эйрдали по сути своей не сильно от них отличались. – Но если ему хотелось подкормиться, почему было не использовать для этого жену? – Может, потому что её смерти он не хочет, в отличие от смерти племянников? – И поэтому пытался её задушить? – качнув головой, Алексас наконец продолжил путь к замку, где его ждали тёплая постель и сложные объяснения. – Придётся снова побеспокоить нашего святого отца. Полагаю, увиденное его заинтересует. – Бедная девушка, – пробормотал Джеми. – Я, конечно, знал, что эйрдали те ещё твари, но чтобы настолько… Поднимаясь по крыльцу к дверям, которые он оставил приоткрытыми, Алексас пытался понять, что в недавно развернувшейся сцене его смущает. Да и во всей этой ситуации. Помимо самого факта нападения на беззащитную Норман-малэн, конечно. На грани сознания крутились какие-то догадки, какие-то мысли, но он никак не мог их ухватить. И ещё было что-то, связанное с Ароном. Слово, которое его описывало и которое он не мог вспомнить. Не то чтобы это было причиной для волнения, конечно, и всё же… – Меня второй раз за ночь терзает чувство, будто я забыл что-то очень важное, – сказал Алексас, ступив под синие своды Клаусхебера. – Вспомнишь, не волнуйся. Ты в моей голове, а у меня хорошая память, – откликнулся Джеми великодушно. – Смотрю, делаешь успехи на сложном пути самопревознесения. – Учусь у лучших. – В такие моменты я и правда почти верю, что ты мой брат, а не подкидыш, порождённый греховным союзом дэя с историческим трактатом.