– Чудеса, – уважительно бросил Алексас в Ташину спину. – Значит, оборотни и такое умеют? – Мы можем мысленно общаться с животными, – подтвердила она, не оборачиваясь. – Забавно. – В тоне юноши, впрочем, особой забавы не слышалось. – Если позволите, хотел спросить: я ещё в первый день нашего знакомства… – То есть вчера. – Правда? А кажется, будто вечность вас знаю. – Таша так и не обернулась, но издёвка в его лице без труда угадывалась по голосу. – В общем, я заметил, что у вас интересный кулон. Таша сдержала порыв нащупать камень под рубашкой. – Корвольф, я так понимаю? – Верно понимаете, – после секундной заминки ответила она. – И не слетает даже со звериной ипостаси? – Цепочка зачарована. Увеличивается или уменьшается под шею. – А это символично или?.. Таша будто наяву увидела серьёзные мамины глаза – в момент, когда Мариэль Фаргори, урождённая Бьорк, вкладывала подвеску в ладонь старшей дочери. …«я рассказывала тебе про Харта Бьорка? Он был королём, и королём мудрым, но он родился в Ночь Середины Зимы и был оборотнем, и внутри него жил зверь. Однажды он уступил этому зверю, и медведь, которым он стал, задрал его маленького сына. На Харта объявили охоту и затравили собаками, и, оплакав его, на трон сел его брат»… …«это непросто, возвращаться назад из разных обличий. Бесконечно держать барьер между собой и зверем даже мудрейшие не в силе. Поэтому никогда, слышишь? – никогда не пересекай ту грань, за которой инстинкты берут верх над разумом. Не уступай зверю в себе. Иначе он потом не уступит тебе»… …«зеваешь, да? Знаю, скучно. Но однажды ты поймёшь. Дай-ка застегну… замечательно. И под платье подходит. С днём рождения, малыш. Какая же ты у меня красавица»… – Можно и так сказать. Мамин подарок. – А где же ваша матушка? – Её нет. Слова прозвучали быстрее и резче, чем Таша хотела бы их произнести. – Соболезную. Кроме этого Алексас не сказал ни слова, и лишь молчание его казалось странно задумчивым. Впереди тропа разветвлялась, расходясь двумя дорогами. Свернув на ту, что уходила в лес, прочь от тракта, двое коней помчались сквозь раннюю кромку дня; и хотя едва слышное «был бы ты железным, Серогривка» уже не было предназначено ей, Таша всё равно его услышала. Что ж, ничего не скажешь – имя для рембельского мерина, чья волнистая пепельная грива едва не цеплялась за рыжие сосновые стволы, выбрали подходящее. Арон позволил им передохнуть лишь у окраины леса, когда между деревьями замаячило травяное поле. – Сейчас вернусь. – Алексас, спешившись, нырнул в лесную тень. – Только далеко не отходите, – крикнул дэй вдогонку. Таша тоже спрыгнула наземь, всерьёз размышляя, не достать ли из сумки плащ – ветер, волновавший поле впереди, сквозил странным, не летним холодом. В лесу и так царил полумрак, но через сосновые кроны видно было, что золотую монетку солнца и растущую Аерин спрятало тучевое пасмурье. – Который час? – До темноты успеем. – Арон с лёгким шелестом прохаживался взад-вперёд по колючему хвойному ковру. – Поешь. – Не хочется. – Заметив, как цепко он всматривается в лесную темень, Таша и сама сощурилась. – Что тебя тревожит? – Перемена погоды. – А что в ней тревожного? – Не люблю непогоду. Прозвучало убедительно. Слишком убедительно, чтобы быть правдой. Вернувшийся Алексас тоже торжественно отказался от перекуса, и вскоре кони уже выехали из леса. Поле переливалось синим и фиолетовым: ветер тревожил цветущую живокость и кипре́й. Почти заросшая тропа скорее угадывалась, чем виднелась. Стена оставшегося позади леса уползала вправо, к зубьям гор, рвущим небесное полотно, по которому вкрадчиво перекатывалась чёрная туча с грязно-жёлтым брюхом. Туча молчала тем зловещим молчанием, что обычно предшествует грозе. Но Таша всегда чуяла близость дождя – и эта туча не была грозовой. Она просто… …закрывала солнце. Мурашки пробежали по спине до затылка, вздыбив волосы: не то от холода, не то от мелькнувшей догадки. – И с ветром нам подсобили, – сказал Арон, от которого её мысли явно не укрылись. – Это ведь живокость чаровальная, если не ошибаюсь. – А что вас в ней смущает? – поинтересовался Алексас. – Пыльца живокости чаровальной ядовита! – затараторил Джеми в его голове. – Она опьяняет, усыпляет, может даже сердце остановить! А у этого вида пыльца очень обильная, и… Крупные цветы шевельнули синими лепестками; Алексас затаил дыхание, когда ветер швырнул ему в лицо горсть жёлтой пыли. – …пора цветения приходится на липник[12], – закончил брат. – Вопрос отпадает, – изрёк Алексас, отплёвываясь. – Милая травка. Джеми мне только что про неё поведал. – Вообще она довольно полезна, – подала голос Таша, хорошенько отфыркавшись. – В лекарственных целях. – Отваром живокости чаровальной лечат желтуху и воспаление лёгких, а примочки отлично помогают при болезнях глаз, – разглагольствовал Джеми. – В малых дозах пыльцу используют как снотворное. Только с дозировкой надо быть очень осторожным, иначе выйдет галлюциноген вместо… – Подожди-ка. – Алексас вскинул голову. – Это не из неё получают дурман «эйфорин»? – Не знаю, не интересовался. – Зато я интересовался. – Когда Алексас повернулся к дэю, яд в его голосе можно было бы сцеживать. – Изволите объяснить, какого дамнара вы нас завели на поле с дурманом, святой отец? – Я не странствовал этой тропой, – пожал плечами тот. – Мне о ней рассказал знакомый, а ему – его знакомый. Я видел в его воспоминаниях, что первоисточник бросил некую странную фразу, но не придал ей значения. – Что за фраза? – «В неудачное время придётся пробираться, затаив дыхание». – О, зато теперь нам сполна открылся смысл этих слов. – Повернём назад? – неуверенно предложила Таша. – Там нас ждёт кое-что пострашнее эйфорийной пыльцы. – Арон натянул поводья, придерживая нетерпеливого Принца. – Но уверен, что Джеми может нам помочь. – Шлемовые чары! – радостно откликнулся тот. – Они, правда, всего пару часов действуют… – Думаю, больше нам и не понадобится, – сказал дэй, прекрасно слышавший голоса в чужих головах. – Алексас, уступите брату место на секунду. Открыв глаза, Джеми не стал терять времени зря. Пропел заклятие, взмахнул рукой в замысловатом пассе – и миг спустя на мир взирал уже через зыбкую прозрачную сферу, красовавшуюся вокруг его головы. – Странная штука. – Таша удивлённо коснулась своей сферы: пальцы свободно проходили сквозь призрачные стенки, не разрушая их. – И как она работает? – Это своего рода шлем. – Джеми удовлетворённо оглядел творения рук своих, украшавшие обоих коней и троих всадников. Сферы угадывались лишь по лёгкому перламутровому отливу, как у мыльного пузыря. – Нейтрализует проходящие сквозь него яды, будь они в воздухе, в жидкости или в твёрдом предмете. Пыльцой всё равно надышимся, но без последствий. Сфера вокруг головы дэя поколебалась, словно отвечая его кивку: – Тогда в путь. Они припустили по узкой тропке среди разнотравья, задевая живокость, достающую коням до груди. Лес в конце концов исчез за задней кромкой горизонта. Взгляду путников докучали лишь синие волны с фиолетовыми гребнями да горы в пасмурной дали. Справа медленно проплывали предгорные холмы. Не считая шелеста трав и стука копыт, приглушённого подмятыми стеблями, в воздухе висела тишина. – Святой отец, может, стоит поберечь лошадей? – нарушил молчание Алексас. – Как доберёмся до Аларета, там и побережём. Припомнив свою тканую карту и уроки краеведения, Таша наконец сообразила, где они находятся: на равнине Лилиас, в народе Приречной, которую Аларет отделял от болот Шэдвар, в народе Заболотья.