Лебеда глухо, бесконечно злобно зарычала в ответ. Лошадь понесла в миг, когда трава выплюнула две мохнатые тени. Лошадь понесла, когда звери уже взвились в прыжке. Лошадь понесла безнадёжно поздно… …но всё это было далеко. А здесь и сейчас в доме смолк детский крик. Вскоре трое всадников пустили коней галопом: по ниточке просёлочной дороги к ленте тракта, уползавшей за кромку пшеничных холмов, прочь от яблонь, шепчущихся вокруг мёртвого дома. Он не оглядывался. Он смотрел в небо. И хотя разглядеть в вышине маленькую белую птичку не представлялось возможным – знал, что она там. Скоро птичка по имени Таша вернётся домой… – Что ж… – он улыбнулся своим мыслям, – до встречи, девочка моя. Новая игра началась. Глава первая Книжные дети За один неполный оборот часовой стрелки до момента, разделившего их жизнь на «до» и «после», в канун дня, на исходе которого незнакомцы явились в их дом, Таша и Лив лежали в саду и трясли небо. Вечер был прозрачным и сладким, как леденец: липы на заднем дворе только вчера обсыпало медовыми звёздочками цветов. Росистую траву на полянке между яблонями примял лоскутный плед. Листва шептала колыбельные двум девочкам, что смотрели на звёзды, смешно вздёрнув ноги к небу – словно хотели подошвами мягких туфель коснуться двух лун, в этот час висевших почти рядышком. – Ещё одна! – Лив довольно указала туда, где в черноте исчез росчерк упавшей звезды. – Успела загадать? – улыбнулась Таша. – Ага! – И сколько желаний осталось? Лив смешно наморщила нос, припоминая свой немаленький список: – Шесть. Таша посмотрела на дом. Свет с террасы просеивался сквозь яблоневые кроны, разливался по каменной дорожке до калитки, лизал золотыми лучами край тропы, уводившей к их любимой поляне. Отсюда маму не видно, но наверняка она уже готовит им травяной чай на сон грядущий. – Придётся постараться, если хотим сегодня управиться, – сказала старшая из сестёр Фаргори. Поёрзав на пледе, Лив старательно засучила ногами в воздухе. Как и Таша. Со стороны могло показаться, что они пинают звёзды, и догадки эти были бы недалеки от истины. Увидев их впервые, немногие могли предположить, что они родня. Старшая дочь Мариэль Фаргори уже прожила свою шестнадцатую весну, а младшей едва исполнилось девять, но и при такой разнице от сестёр ожидаешь большего сходства. В чертах их лиц не было ничего общего. Лив унаследовала вишнёвые глаза матери, её худенькая косичка отливала той же обсидиановой чернотой, что и локоны Мариэль, а светловолосая сероглазая Таша пошла в бабушку (так говорили, во всяком случае). Однако все сомнения отпадали, стоило хоть раз увидеть, как Таша возится с малышкой, которую многие считали ребёнком совершенно невыносимым. Такое мнение имело под собой основания. Но крошка Лив слишком любила маму и старшую сестру, чтобы изводить ещё и их. Приближение Гаста Таша услышала задолго до того, как его шаги зашуршали по тропинке. – Что-то ты припозднился, – сказала она, когда друг застыл на краю полянки. – Ну прости. Сперва у кузницы старика Лира долго торчал, потом дядя нравоучительствовал. – Краем глаза Таша видела, как Гаст недоумённо следит за их пятками. – Что вы делаете? – Трясём небо, – поведала Лив со всей серьёзностью ребёнка, который едва способен усидеть на одном месте хотя бы пять моментов[1], а обычные полчаса школьного урока считал изощрённой пыткой. Гаст посмотрел наверх, туда, где по небесному шёлку рассыпалась колкая звёздная шелуха. – Мы загадываем желания на звёзды, – пояснила Таша невозмутимо. – Но их падает куда меньше, чем Лив хочется. Зато если небо потрясти, они точно на местах не удержатся. Смеяться Гаст не стал. За десять лет дружбы – с момента, когда они случайно сели за одну школьную парту, – он давно привык к её выдумкам. – Твоя идея? – просто спросил он. – Чья ещё. – Я не такая умная, как Таша, – грустно сказала Лив. – А то сама бы придума… ай, ну вот, ещё одна упала, а я не успела ничего загадать! Ты меня отвлёк, дурак! – Чай готов! Мамин голос глухо прозвенел в синей темноте, приглушённый яблоневыми просторами, отделявшими полянку от дома. Четыре пятки, облитые тонким шевретом летних туфель, одновременно ударились о плед. – Не обзывайся. – Сев, Таша легонько щёлкнула сестру по носу. – Завтра ещё по крайней мере пару звёзд свалим, стрекоза. Та не утешилась, и всё время, пока Таша сворачивала лоскутное покрывало, стояла надувшись. – Гаст-балласт, – буркнула Лив. – Я кому сказала? – Наш Гаст патласт, ушаст, бородаст… – Лив! – Не вижу ничего плохого в бороде, – сказал Гаст, смущённо почесав слегка щетинистую щёку: зимой на ней впервые показались редкие светлые волоски, пока не знакомые с бритвой. – Борода может быть красивой, а вот твои поросёночьи шерстинки – точно нет! Отряхивая плед от земли и травы, Таша не видела лица друга. Зато прекрасно слышала, как тот скрежещет зубами. К детям нужно быть снисходительным (особенно когда тебе восемнадцать, ты уже почти закончил школу и, выходит, почти что взрослый), но порой это дамнарски сложно. – Мелкая ты ещё, чтоб в мужской красоте разбираться, – процедил Гаст наконец. – Будь я мальчиком, ты бы мне сейчас врезал, да? – проницательно заметила Лив. – Таша б мне не дала. Но на подзатыльник ты напрашиваешься. Хихикнув, довольная Лив уцепилась за руку сестры; Таша только вздохнула стоически. – Лучше скажи, ты брался за задание по истории? – спросила она, направившись к дому, одной рукой прижав покрывало к груди. – Неа. – Гаст на ходу сорвал с ближайшей ветви недозрелое яблоко. – Всё равно одна добренькая отличница даст мне списать. – На этот раз – не дам. – Кажется, я это слышал уже примерно… сто раз? Выпустив ладошку Лив, Таша ткнула нерадивого друга под рёбра – судя по громкому ответному «ай», плотный лён рубашки не смягчил удар. После она не раз вспоминала тот вечер. Детские препирательства, детские проблемы, казавшиеся тогда такими важными. Незагаданные желания. Невыученные уроки. Незначительные, трогательные пустяки, ничем не предвещавшие грядущего. Самое страшное в жизни редко предупреждает о себе. Оно приходит без приглашения, в самый обычный день, когда ты не успеваешь и даже не собирался прибраться к его визиту. И никогда не спрашивает, готов ли ты его принять. К такому невозможно быть готовым. – Кажется, я не раз высказывала своё отношение к тому, что кто-то обрывает яблони без спроса, – сказала мама, когда они поднялись по деревянным ступенькам на террасу. Гаст как раз дожёвывал огрызок вместе с косточками, невесть каким образом не морщась от невыносимой кислоты. – Добрый вечер, Гаст. Обе стрелки настольных часов приближались к двенадцатому делению из шестнадцати. Многие отправляли детей спать в одиннадцать, как только темнело, но Мариэль Фаргори придерживалась иных взглядов на воспитание. На террасе ночь расступалась, развеянная магическим светильником посреди стола: шарик ровного золотистого света в резной меди ажурной оправы. Вокруг дымились чаем глиняные кружки и тлели в курильнице травы, отпугивая назойливую мошкару. Пахло дымом, мёдом и майским днём – Таша не помнила точный состав смеси, но туда входила бузина. – Да ладно, тётя Мариэль. – Гаст ответил той обезоруживающей улыбкой, что сводила с ума бо́льшую часть деревенских девчонок. – Всего одно яблочко. Таша разрешила. Мама тоже улыбнулась – только глаза остались холодными. – Пейте. – Скользнув по лицу старшей дочери, её взгляд потеплел. – Не буду вам мешать.