Гостиница «Центральная» оказалась трехэтажным строением непонятной архитектуры, смахивающей на ложную готику. Оно было облицовано майоликовой плиткой приятного зеленого цвета. Внизу торговые помещения, верхний этаж украшен башенкой с лепниной: Аполлон наяривает на каком-то инструменте[9], а ему внимают античные дамы и пейзане… Номера располагались на углу с другой престижной улицей, Гимназической. Корж пояснил, что это из-за мужской и женской гимназий, что стояли на другой стороне площади. Лыков заселился в номер на втором этаже, окнами на крышу какого-то странного дома с вазонами и огромным флюгером. Всезнающий надзиратель сообщил, что это особняк братьев Богарсуковых, одних из самых богатых жителей Екатеринодара. Кстати, хозяев «Центральной». Он счел нужным многозначительно добавить: – Братья – черкесогаи, потому делают тут что хотят. Алексей Николаевич его понял. Черкесогаи, или закубанские армяне, – особая публика. Триста лет назад они пришли на Кубань, по-видимому, из Крыма, спасаясь от гонений мусульман. Беженцы поселились среди адыгов, которые, хоть и молились Аллаху, терпимо относились к другим религиям. Армяне переняли быт черкесских народов, их одежду, оружие, привычки и даже язык – все, кроме веры. Образовалось немногочисленное общество, горское по образу жизни, христианское по религии и торговое по складу характера. Когда русские пришли покорять этот край, наступило золотое время для черкесогаев. Они стали посредниками между двумя мирами. А тут еще знаменитый генерал Засс переселил триста их семей поближе к русским, вблизи крепости Прочный Окоп. Ловкие коммерсанты тут же извлекли выгоды из своего положения. Они брали и с тех, и с этих, помогая сторонам договариваться, обмениваться товарами и в конечном счете уживаться друг с другом. Когда Кавказская война закончилась, у горских армян оказалось собственное селение Армавир, ставшее затем столицей Лабинского отдела. Деятельные, оборотистые, а главное, принятые обоими противниками в полувековом конфликте, черкесогаи сильно разбогатели. И теперь составляли на Западном Кавказе влиятельную этническую группу. Командированный попросил надзирателя подождать его в ресторане и угоститься пока на его счет пивом. Корж согласился. Лыков быстро принял ванну, побрился, надел сюртук со старшими орденами, а Станиславскую ленту сунул покуда в карман. Забрал Степана Матвеевича, но сразу в Атаманский дворец не пошел. Первым делом статский советник помолился в войсковом соборе – за здоровье родных и по случаю приезда. И лишь после этого приказал Коржу отвести его к начальнику области. Еще он окинул взглядом дом Богарсуковых. Красиво, почти палаццо. Правда, с лепниной архитектор явно переборщил и перегрузил фасад мелкими деталями, особенно по второму этажу. Видать, хозяевам это нравится… До дворца действительно оказалось пять минут ходу. Лыков осмотрел по пути начало Красной улицы. Очень она ему понравилась, вот только булыжник под ногами он нашел неудобным: мелковат. Спутник пояснил, что в Кубани другого не водится, используют тот, что есть. Идти к Атаманскому дворцу пришлось мимо памятника Екатерине Великой. А когда сыщик увидел резиденцию начальника области, город окончательно его обаял. Казаки неожиданно обнаружили и вкус, и понимание гармонии – не в пример черкесогаям. Приказный на входе козырнул, пропуская увешанного орденами посетителя. В приемной Лыков приладил ленту и назвался секретарю. Тот зашел к шефу и тут же вышел: – Прошу! Вас ждут. Генерал-лейтенант Бабыч поднялся навстречу столичному гостю с дежурной улыбкой, но смотрел настороженно. Вдруг он увидел солдатский Георгий. – Что это у вас? Где удостоились? – В Кобулетском отряде. – На Русско-турецкой? А я вот за взятие аула Сочи получил, в шестьдесят четвертом, еще юнкером. И хозяин кивнул на свой чекмень, где среди других наград висел такой же знак Военного ордена четвертой степени[10]. Мужчины сразу повеселели: эх, молодость… Были когда-то и мы рысаками… Бабыч для своих лет (а ему шел седьмой десяток) выглядел бодро. Усы и борода, правда, седые, и голова почти облысела. Но начальник области производил серьезное впечатление. Алексей Николаевич знал, что тот успел повоевать. Он застал окончание Кавказской эпопеи, потом резался с турками на Второй Восточной[11], участвовал под командой Скобелева в Ахалтекинском походе. В 1908 году, когда власть стала сдавать под натиском терроризма, Бабыча поставили управлять Кубанской областью. Он быстро вернул авторитет администрации, перевешал бомбистов, успокоил население. Коренной казак, да еще и сын знаменитого Павла Денисовича Бабыча, он был для людей своим. Отец, кавалер золотого оружия и семи орденов с мечами (и еще множества без мечей), в середине прошлого века покорил черкесов. Тень его славы падала и на сына. Сыщик и генерал сели и потребовали чаю. Когда секретарь вышел, наказный атаман задал первый вопрос: – Вы почему не заехали сначала в Тифлис, представиться наместнику? – Времени мало, как-нибудь обойдется граф. – Его сиятельство очень обидчив. Не боитесь нажить врага? Лыков ответил обстоятельно: – Когда я был молодой, старался со всеми быть в добрых отношениях. И для службы полезно, и вообще… Но с годами надоедают наши китайские церемонии. – Хм. Отчего граф Воронцов назвал государю именно вас? Знал по прежней службе? Лыков пожал плечами: – Нет, мы лишь поверхностно знакомы, никогда вместе не служили. – Так в чем же дело? – Думаю, меня рекомендовал Ширинкин[12]. Евгений Никифорович знает меня много лет, с тех пор когда мы вместе охраняли предыдущего государя. – Понятно. Вы приехали по Высочайшему поручению, так сказано в телеграмме Курлова… – Да. Полномочий полный карман, но это всего-навсего бумаги. Без вашей помощи, без жандармов с сыщиками я пустое место. Генерал разволновался и перешел на местное наречие: – Мы всей душой, Алексей Николаевич. Сами понимаете: живем здесь. Ведь не халаш-балаш![13] Только-только маленько успокоились, и вот – какой-то вражий мнэць хочет нас взорвать. А давайте ему зябры завернем! – Давайте, – согласился гость. – Про Вариводу, понятное дело, я буду говорить с Пришельцевым. Вы мне скажите вот что: сам Пришельцев на своем месте? – Вполне. Твердый, опытный. Он ведь раньше был приставом на хуторе Романовском. Это такая помойка, что поискать. Шибенники, бродяги, чуть не в каждом дворе притон. Александр Петрович с ними управлялся и сейчас весь город тащит. Да что город – целую область. То и дело я командирую его в разные концы помочь местной полиции. Вот и сейчас он в Ейском отделе. Там очередное происшествие, такое, что мурашки по коже. Четырех детишек зарезали, анцыбалы. Самой младшей три дня от роду, даже окрестить не успели. А ее ножом… – Михаил Павлович, таких анцыбалов сейчас по Руси все больше и больше. – Раньше не было! Откудова они взялись, из какой прорехи? Вот время настало… – И раньше были. Я еще в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году одного такого на лиственнице вздернул. Собственноручно, и испытал от этого облегчение… Нелюдь детишек пытал, спрашивал, где отцова казна. Так что зла у нас бессчетно. Но продолжим. А полицмейстер Захаров что за человек? – Фасон гнет будь здоров, – неодобрительно сообщил Бабыч. – Я его приметил еще в Карсе, когда был там военным губернатором. Вроде бы в те поры он честно служил, старался. Перетащил я молодца сюда, а теперь жалею. В нем что-то сломалось. Захаров с Пришельцевым живут как кошка с собакой. Для дела это убыток, понимаю… – Зачем же вы его держите? – Между нами, есаул скоро уйдет. Вернется обратно в Карс, на должность тамошнего полицмейстера. Содержание выше, и есть возможность выслужить чин подполковника. Так что не берите его в расчет. – А жандармы? – Сейчас от них толку мало. – Сейчас? – зацепился за слово сыщик. – А прежде? – Прежде у нас имелся охранный пункт, которым командовал полковник Засыпкин. Вот он был на своем месте! Всех бомбистов, анархистов, социалистов из Екатеринодара вычистил. Федор Андреевич стал бы вам хорошим помощником. Да не судьба. Он теперь большой человек, полицмейстер Тифлиса. Кадр пункта влили в жандармское управление. Агентуру, что подобрал Засыпкин, туда же. И… она там, агентура, затерялась, что ли. По крайней мере, я уже давно не получаю надежных секретных сведений. Лыков посмотрел на часы и продолжил расспросы: – В какой мере я могу полагаться на Тихобразова? Полковник Тихобразов был тем самым начальником КОЖУ, от которого генерал давно не получал надежных сведений. – Мне кажется, он себе на уме и за холодную воду не берется. – Простите, не понял… Бабыч хмыкнул в седые усы: – Это наша пословица, кубанская. Так говорят о лентяях. Пришла очередь Лыкова улыбаться. Генерал дипломатично добавил: – Впрочем, могу быть неправ. Лыков поднялся. – Михаил Павлович, спасибо за откровенный разговор. У вас полно дел, откланиваюсь. Буду держать вас в курсе, располагайте мною. Последний вопрос: что в городе под угрозой? Что могут взорвать Варивода и его банда? – Войсковые артиллерийские склады, – уверенно ответил генерал-лейтенант. – Ничего другого, столь же опасного, в Екатеринодаре просто нет. – Это облегчает задачу. – Езжайте к Захарову. Ему телефонируют, чтобы сидел и ждал вас, никуда не отлучался. Как только осмотритесь и появятся вопросы – заходите. Моя дверь всегда открыта. – Честь имею! Выйдя на улицу, Лыков под конвоем Коржа отправился в полицейское управление. По пути он спросил: – Степан Матвеич, а что за контры у Пришельцева с Захаровым? – Это вам генерал сказал? Есть такое… Полицмейстер нас, сыскных, в грош не ставит. Так и норовит подгадить, да все по ерунде. Пустой человек. Надзиратель глянул на извозчика и понизил голос: – С чего все началось, никто понять не может. А о прошлом августе… Через Екатеринодар проезжал министр юстиции. Начальство, как полагается, собралось на вокзале представляться. И Александр Петрович приехал, загодя. Прокурор его увидел и поставил возле начальника тюрьмы. Ну, он стоит, где велено… В последнюю минуту прискакал Захаров как оглашенный. Опоздал, самому, видать, неловко. И наскочил на Пришельцева. В грубой самой что ни на есть форме велел ему отойти подальше. – Почему он так сделал? Начальник сыскного отделения стоит возле начальника местной тюрьмы. Что тут такого? – Да леший разберет. Ну, Александр Петрович на ногу себе наступить никому не дает, мужчина с амбицией. А тут еще при всех! Он ответил полицмейстеру, что находится там, где ему указало начальство в лице окружного прокурора. А есаул еще громче стал хаять. Я-де над вами начальство и сейчас же вас выгоню. Революционер и нахал, вот как. – Прямо этими словами? – поразился питерец. – При всех? – Так точно. Наш никуда, конечно, не ушел, тем более что министр вскорости подъехал. Но на другой день подал начальнику области рапорт. Завязалась переписка, объяснения, запросы… Кончилось ничем, но обиды остались. Потом мы взяли банду Полюндры, и армяне решили отблагодарить Александра Петровича. Злодеи-то, которых он поймал, убили всю семью Саркисовых, и диаспора, значит, захотела его поощрить. Обратились к Бабычу: пусть разрешит начальнику сыскной принять от населения подарок – золотые часы. Бабыч ответил в таком духе, что разрешить не может, но не может и запретить обывателям выразить свои чувства. Ну, ребята собрали деньги, они все не бедные. И преподнесли господину коллежскому асессору. Триста рублей стоят те часы, красота! Александр Петрович принял. Заслужил, вестимо. Такая банда, столько зла наделала, а мы их расчихвостили. По совести, нам бы всем надо награду дать, однако начальник есть начальник. И тут опять влез не в свое дело полицмейстер. Написал рапорт, а правильнее сказать, донос. Пришельцев-де взял дорогой подарок, который ему генерал-лейтенант принимать не разрешил. Ку-ка-ре-ку, ку-ка-ре-ку! Шум на всю станицу. Бабыч разбирался, разбирался, да и плюнул. Некогда, мол, ваши кляузы читать, дел и без того полно. То есть задним числом не то чтобы разрешил, но закрыл глаза. Понимает, что Пришельцев подарка достоин, а сам себе такую вещь, при копеечном нашем жалованье, никогда позволить не сможет. Надзиратель перевел дух и продолжил: – Ну, с той поры отношения совсем развинтились. Есаул стал коллежскому асессору ногой указывать[14]. Например, требовал ежедневных отчетов. Начальник отделения написал прокурору: если те отчеты сочинять, то некогда будет жуликов ловить. В штатах три надзирателя да четверо городовых. Прокурор согласился и разъяснил начальнику области никчемность придирок. Потом Захаров не пустил из управления арестанта Гоцева к нам на допрос, на Посполитакинскую. Начальник сыскной пусть сам ходит к арестанту! Дурь же, совершеннейшая глупость. А ему лишь бы насолить. Пришельцев – Бабычу: я за пять месяцев арестовал сто восемьдесят три жулика. Ежели всякий раз, чтобы их допросить, стану бегать в управление через весь город, когда же службу исполнять? Тогда Захаров разрешил доставить Гоцева на допрос в сыскное отделение, но чтобы конвоировали его при этом наши городовые. Два, а их у нас всего четверо! Пришельцев снова пишет Бабычу: люди наперечет, завалены сыскными обязанностями по горло, как можно их так расточительно использовать? Ведь наши ребята городовые и слежку ведут, и дознания, и розыски. А общая полиция чего? По улицам порядок наблюдает. Почему же не им арестанта водить, а нам? И так каждый день всякое разное. Извините, Алексей Николаич, я вам по-простому скажу: у нашего полицмейстера голова на плечи не тем концом надета. Лыков ехал и думал: вот она, русская реальность… Вокруг грабят и убивают людей, а полицмейстеру нечем себя занять, кроме как ставить палки в колеса начальнику сыскного отделения. Надо, конечно, поглядеть, что за фрукт этот Пришельцев. Не сам ли он дает поводы к склокам. Но в Петербурге перед отъездом статский советник посмотрел отчет из Екатеринодара за минувший, 1910 год. Раскрыто грабежей простых – 100 %, вооруженных – 100 %, убийств – 100 %, мошенничеств с подлогами и вымогательствами – 100 %, растрат – 100 %. Феноменальные показатели, большинству отделений они и не снились. Само собой, есть и упущения: из краж со взломом раскрыто лишь 13 %. Черт бы с ними, главное, что убийцы и грабители все изловлены. Но вот коллежский асессор встал не туда при визите министра, и значит, нужно его публично оскорбить.