Так что почти весь первый месяц бывший олимпийский чемпион, бравый десантник и отличник боевой и политической подготовки, а также строгий командир первого отделения инженерно-саперного взвода роты обеспечения отпахал банальным бульдозеристом. Когда я добрался, наконец-таки, до казармы своего подразделения до нового года оставалось всего четыре дня. Старший сержант Линкявичус — замкомвзвода нашего взвода встретил меня в центре казармы. На «взлетной полосе»… Блин, вот интересно, место дислокации у нас — какое-то бывшее медресе, то есть никто никогда не собирался здесь размещать военных. Но непременная принадлежность любой казармы — та самая «взлетная полоса», на которой проводятся все построения, здесь, отчего-то вполне себе присутствует! — Марков? — окинул он меня взглядом после того, как я ему доложился о прибытии. — И где тебя так долго носило? Вопрос был риторическим. Потому что я не секунды не поверил, что он этого не знал. Но отвечать что-то было надо. — Выполнял особое задание по приказу инженера полка, товарищ старший сержант! — А то, что у тебя личный состав — тебе что похер, что ли? Или ты считаешь, что с ним за тебя должен возиться кто-то другой? А ты не оборзел ли? — Никак нет, товарищ старший сержант! Мною этот вопрос был доложен товарищу майору сразу же по получении задания. — И что? — Не могу знать, товарищ старший сержант! Линкявичус хмыкнул, после чего развернулся и двинулся в сторону каптерки, бросив мне: — Иди за мной! В каптерке сидело трое. Двое с лычками сержанта и старшины на полевом ХБ, расположились рядом с письменным столом, накрытым бумагой, а еще один — дюжий парень в брюках и нательной рубахе, ковырялся с чем-то в дальнем углу у окна. Старший сержант вошел, отступил на шаг в сторону и, когда я прошел мимо, слегка подтолкнул меня в спину, саркастически заявив: — Вот, пацаны, наша пропажа, за которую мы уже месяц пашем. Прибыл, наконец-то… Я сделал три шага вперед и, уставя взгляд строго вперед, громко доложился: — Сержант Марков, представляюсь по случаю назначения на должность командира первого отделения инженерно-саперного взвода роты обеспечения… Сержант со старшиной переглянулись и усмехнулись. В принципе я знал, кто это. Вернее, предполагал… Потому как за прошедший месяц успел выяснить штатное расписание и персоналии того подразделения, в котором буду служить, а также заранее подготовил пару «домашних заготовок». Ну, для установления нормальных отношений с командованием и руководством… Так что старшина, скорее всего, являлся старшиной нашей роты, а сержант — «замком» второго взвода. Вследствие чего в каптерке сейчас присутствовала большая часть высшего, так сказать, сержантско-старшинского состава нашей роты… Сидевший напротив старшины сержант повернулся ко мне и с надсадом произнес: — Молодой, ты понимаешь, что нам должен? Мы за тебя целый месяц пахали как духи, а ты в это время где-то там прохлаждался без личного состава и в ус не дул. — Так точно, товарищ сержант, — громко выпалил я, продолжая оставаться по стойке «смирно». — И? — подал голос уже старшина. — Разрешите принести извинения?! Старшина недоуменно уставился на сидящего напротив него сержанта, после чего перевел взгляд на Линкявичуса, а затем озадаченно произнес: — Ну давай… Я сделал три шага вперед и, резким движением, сдернул с полки свой чемодан, который я углядел еще в тот момент, когда только вошел в каптерку. Он у меня был приметный — фибровый, но покрытый толстой немаркой тканью и с солидными встроенными замками. Я купил его в Чехословакии, во время поездки на марафон в Кошице. Но когда после поездки в Париж вся наша семья оказалась полностью оснащена чемоданами от «Louis Vuitton», я решил взять его в армию. Вещь прочная, солидная, может на что нужное пригодиться. Даже хотя бы на «махнуться» с кем-нибудь из дедов и получить за это какие-нибудь преференции. Кто ж знал, что меня отправят учиться на сержанта… Сняв чемодан, я быстро его открыл и выудил из него два пузыря довольно вонючей чимкентской водки, которые я купил за пару дней до отъезда, сгоняв в самоход из располаги термезской учебки, как раз на случай установления дружеских отношений. Но, вследствие моего почти молниеносного убытия из нового места расположения сразу после прибытия в оное — так и не сумел ими воспользоваться… Закрыв чемодан, я аккуратно поставил их на стол и снова принял стойку «смирно». Трое младших командиров одобрительно переглянулись, после чего старшина расплылся в улыбке. — Сечешь… — Так точно! Но замок второго взвода, похоже, решил выдоить меня на полную. Небрежно взяв бутылку в руку бутылку, он вгляделся в этикетку и скривился: — Чимкентская… — после чего окинул меня суровым взглядом:- Ты ж понимаешь, что этого мало? Я, до сего момента все так же продолжавший стоять по стойке «смирно», несколько удивленно усмехнулся — ох ты ж какова бывает жадность человеческая, после чего резким движением руки выдернул бутылку из его пальцев, а второй — цапнул ту, что стояла на столе. И, со словами: — Ну, значит, не договорились… — размахнулся так, как будто собираюсь ударить одной бутылкой по другой. — Стой! …ля! Ты че?! Стоять! — четыре возгласа слились в один вопль. После чего, вскочивший на ноги жадный сержант прыгнул ко мне. Но я привычно ушел в сторону, а когда он пролетел мимо меня, со всей дури засветил ему сапогом по заднице. Причем, так, что тот улетел под вешалки с парадкой. — А-а-а… с-сука! — взревел он, вскакивая на ноги, после чего заорал на меня:- Молодой, ты ж понимаешь, что тебе после этого не жить?! Я усмехнулся. — Не думаю, — и, окинув взглядом всех четверых, пояснил:- Первый разряд по самбо и по боксу плюс золотая медаль Олимпиады-80 по марафонскому бегу. Так что кого забью, кого заломаю, а от остальных — убегу! Линкявичус со старшиной озадаченно переглянулись, но тут в глазах старшины мелькнуло узнавание, и он, вскочив, хлопнул себя по лбу: — Олимпиада… Марков! Ну точно же… а я голову ломаю — где я тебя видел?! Вот так и началась моя служба… Глава 5 — Старший сержант Марков, к командиру! Я выглянул из каптерки, в которой сейчас делал свою обычную разминку, и крикнул: — Алесь, что там? Дежурный по роте сержант Игнатович подлетел ко мне, бухая короткими десантными сапогами, и скороговоркой забормотал: — Товарищ старший сержант, звонил капитан Климчук — вас срочно в штаб требуют. — Проблемы? — я нахмурился. — Никак нет — ничого такого, — доложил он, чуть сбившись на белорусский акцент. — Точно никто нигде не залетел? В парк звонил? — Никак нет, не звонил — но никто ничего не докладывал. — Ты позвони — уточни. И на КПП на всякий пожарный, — приказал я и нырнул обратно в каптерку. Прежде чем выдвигаться следовало одеться, потому как разминкой я занимался по пояс голый. Ну а колочение по макиваре, которую я забацал у себя в каптерке, похоже, придется вообще отложить. Полтора года службы пролетели почти незаметно. В принципе так часто бывает, когда ты живешь в жестком ритме, типа подъем-отбой. Как говориться в старой армейской считалке: «День прошел и масло съели, на прогулке песню спели, дембель стал на день короче — дедушке спокойной ночи!» Впрочем, у меня, не то, чтобы и служба была. Скорее уж работа. Нет, не только за рычагами бульдозера — я и бензовозы водил, и ремлетучку, и старшим колонны ходил, развозя по блокпостам воду и продовольствие, да и в БМДшке за рычагами тоже довелось посидеть. И не только за рычагами. Нет, никто меня в экипаж БМД не переводил. Но интересно же! Тем более, что четыре БМДшки, относящиеся к комендантскому взводу, стояли как раз в нашем парке. Так что и на месте командира БМДшки посидел, и на месте наводчика. Более того, даже несколько раз из пушки стрельнул. Причем боевой гранатой. Потому как орудие БМД-1 — 2А28 «Гром» являлось не совсем пушкой, а, скорее производным от станкового противотанкового гранатомета СПГ-9. И снаряды у них были, вроде как, полностью взаимозаменяемые. Ну, за исключением вышибного заряда. Так ли это на самом деле я не знал, но слухи такие ходили… Служба у меня шла нормально. Отношения и с сержантами, и с офицерами установились вполне рабочие. Только замполит сильно удивлялся почему я не в спортроте. Типа, все ж-таки олимпийский чемпион! Но я ж не футболист, не пловец, не хоккеист, да и результаты в остальных дисциплинах легкой атлетики у меня были весьма посредственными. Марафонские же забеги из всех соревнований — едва ли не самые редкие по частоте. Ну, я имею ввиду те, в которых могут участвовать советские спортсмены. Всякие там Бостонские, Лондонские или Берлинские марафоны не берем. Особенно если вспомнить, что последний проводится не в столице ГДР, а в Западном Берлине. Да и не слышал я чтобы срочники из спортроты бегали марафоны… Ну и на хрена, в таком случае, держать меня в спортроте? А если еще вспомнить как я вообще попал в ту призывную команду, которая привела меня в Псковскую дивизию — то и вообще все вопросы пропадают… Но от очередной волны известности мне уйти не удалось. Как выяснилось, наш замполит лелеял мечту стать военным журналистом. И мое появление в его роте стало для него чем-то вроде манны небесной. Потому что он тут же решил, что его очерки, которыми он бомбардировал не только дивизионную многотиражку, в которой у него, кстати, все было на мази, но и второй после газеты «Красная звезда» главный печатный орган Министерства обороны СССР — журнал «Советский воин», теперь-то уж точно там напечатают. Ну и… не обманулся. Правда из дюжины текстов, которые он туда отправил, напечатали только два, но зато из редакции этого журнала посмотреть на меня лично приехал ажно целый майор. После чего через три месяца про меня в журнале вышел целый репортаж. Правда информация о том, что я служу в роте обеспечения там была дана несколько… ну так… замылено. Больше упирали на той какой я бравый десантник. Смешно. Десантник — а не то что не десантировался ни разу, парашюта в глаза не видел! Как бы там ни было, после того репортажа, я стал этакой местной знаменитостью. То есть не только в масштабах нашей части, тут я стал знаменитостью, считай, сразу по прибытию, а вообще всего местного гарнизона. На меня даже генерал — командир мотострелковой дивизии и начальник местного гарнизона заезжал посмотреть! Но, увы, особых преференций мне это не принесло. Даже в отпуск не отпустили, гады! Типа, обстановка не позволяет… Впрочем, ситуация в Афганистане, действительно постепенно ухудшалась. То есть все шло строго по тем же рельсам, что и в моей прошлой истории. Разве только с небольшой задержкой… Несмотря на то, что наши войска вошли в Афган относительно мирно, интенсивность боевых столкновений с каждым месяцем все больше нарастала. Через пару месяцев после моего прибытия, десантура умылась кровью в Кунаре. Мотострелки с танкистами раз за разом проводили боевые операции в Панджерском ущелье, которые, по большому счету, приводили только к возрастанию сопротивления. Регулярные нападения на транспортные колонны в районе перевала Саланг заставили перейти на практику конвоев. Да и здесь, в Герате, чем дальше, тем становилось более беспокойно. Дезертировавший из армии Афганистана бывший комбат местной, семнадцатой пехотной дивизии, которая два с лишним года назад как раз и подняла мятеж против центрального правительства, Туран Исмаил, ставший главным местным моджахедом, потихоньку разворачивался по полной, рекрутируя в свои партизанские отряды и бывших сослуживцев, так же как и он дезертировавших из рядов Вооруженных сил Афганистана, и довольно воинственных местных жителей. А через границу ему на помощь потихоньку перебрасывали наемников и снабжали оружием. Так что в окрестностях Герата тоже начали постреливать. Хотя пока, в основном, по царандою, но, кое-где, уже начало прилетать и нашим… Как и когда все это происходило в прошлой реальности (и происходило ли вообще) — я не помнил абсолютно. Афганскую войну мы в училище почти не изучали, поскольку, когда я учился, она еще вовсю шла. Но именно почти. Кое-какая информация до нас доходила. И, по ощущениям, все было очень похоже… Впрочем, а как что-то могло измениться? Ведь у власти в стране, спецслужбах и том же министерстве обороны с генеральным штабом находились те же самые люди, что и в моем первоначальном варианте реальности. Так что, хоть та элитная группа, которая в прошлой истории добилась введения советских войск в Афганистан еще в конце семьдесят девятого года, здесь продавить нужное себе решение в те же сроки не смогла, но, всего лишь через год, все вернулось на круги своя. И история покатилась по прошлой колее. Пусть и с небольшой задержкой. По историческим масштабам так просто мизерной. Кстати, скорее всего, это годичное отклонение имело какое-то отношение к тому моему письму, что я отправил в посольство СССР в Чехословакии. Ну мне так казалось… Как именно — сказать не могу. Возможно, в моем письме нашлись какие-то аргументы, позволившие той привластной группировке, которая была против этого решения, заблокировать его до того момента, пока в Москве не прошла Олимпиада. Потому как ей в СССР реально придавалось огромное значение. Но как только она закончилась — их противники тут же взяли реванш. Как бы там ни было — служба текла своим чередом. После того, как мой «замок», Азуолас Линкявичус, ушел на дембель, меня назначили на его место. И с этого момента я стал куда реже покидать расположение части, занимаясь всякой писаниной и иной оргработой. Да и вообще, по большей части я стал выезжать только если только меня ставили старшим колонны. Из сержантов нашей роты таковыми в приказ по полку ротный внес только меня и старшину. Ну, а две недели назад, когда ушел на дембель старшина, наш ротный, капитан Вакуленчук, вызвал меня к себе и сообщил: — Я подал тебя на старшину роты. Так что принимай каптерку… Выйдя из каптерки, я подошел к дежурному по роте, который как раз закончил разговаривать по телефону. — Ну что там? — На КПП все в порядке, а из парка сообщили, что из штаба приказали готовить трейлер к погрузке бульдозера. И БМДшку на сопровождение, — отрапортовал Игнатович. Я скривился. Блин, опять меня как бульдозериста использовать будут! А ничего, что я уже старшина роты? Но деваться было некуда. Мы же не саперы и не стройбат, а десант, так что инженерные подразделения у нас крайне урезанные, вследствие чего людей с удостоверением бульдозериста у нас раз-два и обчелся. Штатный же наш бульдозерист два дня назад был отправлен самолетом в госпиталь, в Кабул, а то и в Ташкент. Потому как умудрился подхватить воспаление легких. Вот вроде бегал себе бегал, просто кашлял сильно, но у нас это часто случается — ветер, холод, горы, так что всем в санчасть ложиться что ли? А потом — хрясь, и свалился с высокой температурой! И с пятидесятипроцентным поражением легких, как показал рентген… Так что, скорее всего, хрен я отверчусь. Хотя меня уже задолбало быть затычкой к каждой бочке! Обед в термосах на ближние блок-посты развести — Марков. Штабных на автобусе на аэродром отвезти — за руль снова пихают Маркова. Колонну бензовозов перегнать до Чешт-е-Шарифа — опять Марков! Я вздохнул. Эх, скорей бы дембель… Ротного в штабе не оказалось, к тому моменту как я до него добрался, тот уже выдвинулся в парк. Так что нашел я его уже там. Причем, крайне недовольного. Хотя начал он с, вроде как, приятной для меня новости. — Значит так, Марков, старшиной тебя утвердили. Вот приказ. А сейчас быстро переодевайся, вооружайся и загоняй бульдозер на трейлер. У перевала Рабати-мирза случился обвал, а там к вечеру колонна с Турагунди должна пройти. Так что сам понимаешь — надо быстро… — в Турагунди, расположенном на самой границе, находилась конечная станция «железки» с нашей, русской колеей. Так что колонны от нее до Герата ходили часто. — Товарищ капитан, — затянул я, уже понимая, что отвертеться не получится. Не тогда, когда командир уже озвучил приказ. — А чего опять мы-то? У «пехоты» же тоже бульдозеры… — Ты мое распоряжение слышал? — тут же вызверился ротный. — А ну бегом в расположение! В располаге меня попытался перехватить замполит. — Марков, ты не забыл, что у тебя сегодня партсобра… — Никак нет, товарищ старший лейтенант, не получится ничего, — на ходу отмазался я. — На выезд уезжаю. У перевала Рабати-мирза обвал, а со стороны кишлака Дуги уже колонна идет… Замполит растеряно замер. — Но, как же… это же… — но я его уже не слушал, влетая в каптерку. Упаковаться следовало по полной. Не факт, что с завалом получится разобраться до заката, а ночевка в горах — дело такое… Но практически сразу же за мной ввалился и опомнившийся замполит. В принципе, он был мужик неплохой — не трус, довольно толковый, но все портила его должность. Дело в том, что в это время в армии уже вовсю цвел и пах формализм. Причем, именно в политорганах он цвел и пах особенно буйно! Вследствие чего вся партийно-политическая работа в настоящий момент сводилась к десятку давно отработанных и со всех сторон одобренных штампов. Наглядная агитация, мероприятия, социалистическое соревнование, которое, кстати, Ленин отчего-то считал эффективным заменителем рыночной конкуренции, отдавая ему на откуп место главного двигателя социалистической экономики — все это в армии дошло до такого предела, что от того, каким образом все это делалось чуть ли не блевать тянуло. Ну вот как можно взять индивидуальные социалистические обязательства на следующий год, если за этот год состав роты сменится на половину? Откуда ты узнаешь какие люди придут взамен? Чего они хотят? Насколько будут подготовлены или, хотя бы, развиты? Как вообще будут распределены? Не подкинут ли нам «залетчиков» из каких других подразделений? Это ж не заводская бригада, и не коллектив какого-нибудь локомотивного депо, в которых за год дай бог один-два человека поменяются! Но — нет. К первому января извольте составить пофамильную ведомость принятых соцобязательств, после чего оформить ее на стенде, а потом, после каждого дембеля, аккуратно подчищать фамилии уволившихся, вписывая вместо них новичков… Или комсомольские собрания? Я вон первые полгода исполнял обязанности комсорга взвода. И что? Любое выступление должно быть согласовано. Причем, лучше всего, если выступающие напишут его на бумажке и предварительно представят замполиту. А то не дай бог кто чего лишнего ляпнет… Тоже самое и ступенью-двумя выше. А когда меня три месяца назад избрали делегатом на отчетно-выборное комсомольское собрание части, так замполит со мной мое выступление ажно трое суток репетировал и шлифовал. Как уж тут «живое творчество масс»… Но я терпел. На хрен мне неприятности с политорганами! У меня вон, в журнале «Советский воин» новая повесть вот-вот должна выйти… И не то чтобы я так уж очень рвался ее там публиковать, но когда предложили — решил не отказываться. Тем более, что, после службы, я планировал дописать ее до романа, добавив к написанному еще одну-две части. Потому и старался тихо-спокойно служить, делая свое дело, не выступая, и не создавая никому проблем… но тут, блин, замполиту втемяшилось в голову принять меня в партию. И произошло это аккурат после комсомольского собрания части, на котором мое выступление было очень одобрительно встречено присутствовавшим на нем начальником политотдела нашей дивизии. Ну дык, красиво говорить я научился еще в прошлой жизни — столько всяких интервью, выступлений и конференций с круглыми столами за плечами, что это было совсем не мудрено. Вот начпо и отметил мою «уверенную манеру держаться». Причем, закончил он свое выступление пожеланием всем комсомольцам осваивать «эту нелегкую науку», которая точно им пригодится, когда они двинутся дальше уже по партийной стезе. И вот эта сентенция, отчего-то, нашему замполиту запала в мозги. То есть он воспринял ее как руководство к действию.