Я сглотнул. — А еще я поговорила с мамой. Я судорожно выдохнул и, повернувшись, уставился в горящие глаза любимой. А она молча взяла меня за руку и повела с кухни… Глава 4 — Двести тридцать седьмая команда — на выход! Я вздрогнул и, разогнувшись, огляделся по сторонам. В городском сборном пункте Ленинградского военкомата, расположенного на Загородном проспекте пятьдесят четыре, совсем рядом с Витебским вокзалом, я куковал уже сутки. Загрести меня попытались практически сразу, как мне исполнилось восемнадцать. Повестка пришла буквально через неделю. Слава богу, что я аккуратно прошел приписную комиссию и успел наладить кое-какие контакты в военкомате. Вследствие чего мне удалось получить небольшую отсрочку. На три недели. Что позволило мне в авральном режиме закрыть текущую сессию. Где-то автоматом, а где-то, через декана, напросившись на сдачу экзамена досрочно. Так что в армию я уходил практически студентом третьего курса… В принципе контакты в военкомате я устанавливал немного не для этого, а чтобы получить от него направление на обучение на права водителя грузового автомобиля. Иначе туда было не пробиться. Ну, как минимум, таким семнадцатилетним соплякам как я. На легковые еще можно было как-то записаться, и то по блату, а вот на грузовики… Но и в этом случае установленные контакты помогли. Все-таки к олимпийским чемпионам отношение не совсем такое же как к обычным людям. А если он еще и писатель… Прошедший год показал мне, что любые исторические процессы имеют свою инерцию, преодолеть которую практически невозможно. О чем это я? Увы, СССР вляпался-таки по полной в Афганистан. На год с лишним позже, чем я помнил и, возможно, чуть лучше подготовившись — все-таки, по слухам, спецназ и десантура там находились уже года полтора, но ненамного. Истории про то, как афганцы ночами вырезали ножами целые танковые полки, как в моей первой молодости тут не ходили, но потери пошли сразу же. И никакие репортажи о том, как советские военные врачи принимают роды у афганских крестьянок, а советские солдаты высаживают аллеи дружбы на улицах афганских городов этого скрыть не смогли. Так что страна слегка напряглась. Ибо «профессиональный» контингент в составе Вооруженных сил СССР был мизерным. Вследствие чего воевать в Афгане предстояло призывникам и резервистам. И гибнуть. А за что именно будут гибнуть восемнадцатилетние пацаны или тридцатилетние, обремененные семьями мужики, волевым решением верховной власти выдернутые из-за станка, кульмана или баранки автомобиля в жаркой, чужой стране — народу особенно не объяснили. Типа в рамках противодействия «мировому империализму» и для «помощи свободолюбивому афганскому народу». Вот только выходило, что этот самый свободолюбивый народ этих своих помощников отчего-то сильно невзлюбил… А вообще прошлый год был хорошим. Наверное, самым лучшим из всех, что мне уже удалось прожить во второй жизни. Книжку или, скорее, брошюру для издательства «Советская Россия» я закончил к середине декабря. Но в тот момент СССР уже ввел войска в Афганистан, и шансы на зарубежную публикацию устремились к нулю. Впрочем, сразу наверху не сдались. И на нашей семье это отразилось самым благоприятным образом. Потому что нас с Аленкой и несколькими родственниками буквально выпихнули в Париж. И денег, к моему удивлению, нам разрешили наменять весьма щедро. По двести рублей на лицо… А вы как думали? В СССР никаких обменников в принципе не существовало. Валюта была полным и исключительным ресурсом государства и владение ею гражданам запрещалось категорически. Так что можно было получить реальный срок просто за наличие долларов на руках вне зависимости от того, как они тебе достались. А любые попытки купить иностранные деньги с рук чаще всего заканчивались либо огромными сроками «за валютную спекуляцию» либо, вообще, смертной казнью. Так что, даже имея на руках пресловутую выездную визу и, например, оплаченную турпутевку, просто так купить желаемое количество валюты было невозможно. Объем разрешенной к покупке валюты был строго ограничен. Именно поэтому уезжающие на гастроли балерины Большого театра или оперные дивы Мариинки перед поездкой массово закупались супами в пакетиках и консервами, предпочитая тратить скудные валютные командировочные на покупку импортных шмоток, обуви, косметики, парфюмерии и электроники, которые на голову превосходили все, что производилось в СССР в этих областях, питаться же супами, сваренными с помощью кипятильника. Причем, ходили байки, что супчики варили, используя для этого выложенные фольгой чаши биде своих роскошных номеров, предоставленных подобным, без всякого сомнения, звездам мирового уровня принимающей стороной. Типа даже сами Плесецкая с Улановой этим не брезговали… По срокам поездка у нас выпала на Рождество и Новый год. Выпустили же нас впятером — я с любимой, дедуся, мама и Аленкин папа. В полном составе выехать не разрешили. Изабель встретила нас на лимузине в аэропорту Шарль-де-Голль и отвезла на виллу к матери. Ну, то есть, вернее, ее друга — мсье Жерара. Они с мамой жили там все вместе. Сам он в этот момент находился в отъезде по делам бизнеса, но к выходным должен был вернуться. Десять дней пролетели незаметно. Мы гуляли по Парижу — площадь Звезды с Триумфальной аркой, Елисейские поля, улица Риволи, Лувр, Эйфелева башня, Монмартр, Гран-Бульвары, Опера Гарнье. В прошлой жизни мы с Аленкой были в Париже несколько раз. Первый — всей семьей. Остановились в небольшом отельчике, уровня три звезды плюс, в квартале от Гран-Бульваров, и целыми днями пропадали на экскурсиях. Кроме самого Парижа побывали в Версале, Фонтенбло, Шантийи, Шенансо, Амбуазе. Ну и, конечно, свозили детей в местный Диснейленд. А на лестнице, ведущей к базилике Санкре-кер, Аленку с дочей пытались развести какие-то негры, нахально навязав им на руки фенечки и начав агрессивно требовать денег. Я их шуганул, и они убежали, обозвав меня расистом… Так что во время этих прогулок я еще слегка и понастальгировал. О прошлом. И Изабель это заметила. — Рома, а ты уже когда-то был в Париже? Ну, кроме как, на том марафоне. — Я? Нет, конечно! А что? — Ну-у-у… мы сейчас ходим по тем местам, где ты в прошлый раз не был, все удивляются и восхищаются, а у тебя такой вид, что ты уже здесь бывал и сейчас вспоминаешь. Я напрягся. Блин, этого мне еще не хватало… — Дело в том, что это правда, — с этими словами я уверенно улыбнулся. — Я много читал про ваш прекрасный город. Смотрел фотографии. Ведь Хемингуэй написал, что, увидев Париж, можно уже и умирать… Так что я с ним действительно знаком. И у меня такое чувство, как будто я на самом деле гулял по его улицам. Потому что сейчас узнаю уже виденное. Кусками, конечно… причем, наиболее известными, но-о-о… у меня хорошее воображение. Я же писатель! Так что… Ха! А вон там, за поворотом должно быть кабаре «Лапин Ажиль», в котором любили бывать Пикассо, Поль Верлен, Ренуар! Точно — вот оно! О деле мы с мсье Жераром поговорили на следующий день после его возвращения из поездки. Как выяснилось, он летал в США. И поездка оказалась для него не слишком удачной. Так что вернулся он не в духе. Но на следующий день слегка оттаял. Узнав о планах товарищей «наверху» на серию, он слегка поморщился. — Понимаешь, Роман, я не вижу за этим особенных перспектив. После того как СССР ввел войска в Афганистан, отношение к вашей стране, в той среде, которой была бы интересна подобная серия, уж извини, изменилась в сторону негатива. Так что я просто не вижу у нее коммерческих перспектив, — начал он, после чего замолчал, некоторое время подумал, а потом задумчиво произнес:- Хотя-я-я… конкретно твою книгу я, пожалуй, могу и издать. У тебя в прошлом году была хорошая пресса. Да и на экране ты смотришься вполне фотогенично. А уж если сумеешь выиграть Парижский марафон в следующем году — то с продажами все может получиться очень неплохо. Но что касается всей серии… — он покачал головой. Со знаменитым дедом Изабель мы встретились дважды. Один раз он пригласил нас пообедать в знаменитый ресторан «Жюль Верн», расположенный на втором этаже Эйфелевой башни (как цветисто выразился при этом маэстро Норден — «совершим путешествие от одной башни к другой»), а второй — устроил нам ужин на своей вилле в пригороде Парижа. Кроме того, он подарил всем по вещи из своей коллекции. Мужчинам достались роскошные свитера, а женщинам — брючные костюмы или комплекты из юбки и жакета. Причем, не только присутствующим, а всем. То есть и тем членам семьи, которые остались дома. Правда коллекция была прошлогодней, но сам факт обладания вещью из коллекции самого Пьера Нордена уже переводил нас в разряд небожителей, имеющих доступ к абсолютному эксклюзиву…мамким(???) «небожителям» были приобщены еще со времен моей прошлой поездки. Ну, когда я приволок Аленке чемодан от Изабель. Большая часть привезенных вещей, естественно, ни на кого кроме нее не налезла, но всякие там шарфики/шали/парео пошли по рукам практически сразу же. Аленка с Изабель ходили все время вместе, как шерочка с машерочкой. И все время болтали. Я чувствую за эти десять дней моя любимая очень сильно подтянула французский. Куда больше, чем я. Еще одно событие, которое, кстати, возможно, окажет какое-то влияние на будущее, состоялось во время нашего посещения роскошного фирменного магазина «Louis Vuitton» на Елисейских полях. Мама Изабель впечатлились нашими советскими фибровыми чемоданами, обозвав их «adorable vintage», и решила подарить нам новомодную продукцию всемирно известной марки, заявив, что более удобных чемоданов в мире нет и быть не может. И вот там я углядел одну вещь, которую уже давно искал. А именно — чемодан на колесиках! Увы, нужной мне модели в продаже не оказалась. То есть колесики у чемодана были, а вот выдвижной алюминиевой ручки не имелось. Вместо нее к чемодану приспособили мягкую ременную петлю, за которую и предполагалось тянуть его за собой… Увидев, что я в огорченно завис, мадмуазель Жорийяр тут же поинтересовалась, в чем у меня проблема, после чего мгновенно вытребовала управляющего, которому поставила задачу обеспечить «этому обаятельному молодому человеку» все, что он желает. Из дальнейшего разговора с управляющим выяснилось, что о такой модели чемодана, которую я хочу, он никогда не слышал. Даже вот эта модель, которая на колесиках, встала на производство не так давно и считалась самой современной. Потому как приделывать колесики к чемодану придумали вообще не французы, а американцы. Ну а «Louis Vuitton» просто не так давно выкупили у них патент. Так что мне пришлось довольствоваться имеющейся моделью… Но после покупки управляющий пригласил меня в кабинет, где попросил меня хотя бы наброском нарисовать что именно я имел ввиду. Ну я и нарисовал несколько вариантов выдвижных ручек для чемоданов. Как-никак художественная школа за плечами. Управляющий несколько минут разглядывал мои рисунки, после чего спросил меня, как со мной можно будет связаться, если мои наброски заинтересуют их фирму. Я сказал, что лучше всего это сделать через мадмуазель Жорийяр и ее дочь. На этом наше посещение магазина «Louis Vuitton» и закончилось. А перед самым отъездом, по психике советского человека был нанесен еще один удар. Мсье Жерар подарил нам визит в «Мулен руж». Аленка все представление просидела пунцовая, но глазки при этом сверкали, что твои звезды. А уж какие она бросала на меня взгляды… Но, увы, ночевали мы в разных комнатах. Она — с папой, а я с дедом. Возвращение в Москву было омрачено хреновой погодой, из-за которой нам пришлось почти сутки просидеть безвылазно в Шарль-де-Голле. Увы, в настоящее время самолеты не умели садиться при низкой облачности и уж тем более дожде. Так что по причине плохой погоды можно было зависнуть в аэропорту вылета на многие часы, а то и сутки. Выехать же из аэропорта было нельзя. Во-первых, у нас уже закончилась виза, так что нас бы просто никто не впустил обратно на территорию Франции, а, во-вторых, у нас уже совсем не было денег. Все было спущено подчистую… Предложение мсье Жерара дома никого не заинтересовало. Поэтому ни на Парижский марафон, ни куда-то еще я больше не поехал. Так что жизнь, постепенно, вошла в обычную колею — утренняя пробежка вдоль Невы, универ, легкая тренировка, три-четыре часа за пишущей машинкой. В феврале я выцыганил в военкомате направление на курсы подготовки водителей в ДОСААФ. Ну и установил кое-какие дополнительные контакты. Чтобы мне подтвердили ту самую приписку, которую дали еще дома. Ну его на хрен эту войну… А в марте снова приехала Аленка, и мы с ней, кроме всего прочего, пробежались по кабинетам нашего факультета, где я представил ее как свою невесту и их будущую студентку, ненароком помянув, что по возвращении из армии собираюсь продолжить учебу именно в ее группе. Где бы и в каком бы университете или институте она не находилась… А что — я гордость универа и факультета или как? Хотят меня и дальше видеть в своих рядах — пусть поспособствуют. В это время в универе как раз проходили «Дни открытых дверей», так что специально искать и договариваться о встрече ни с кем не потребовалось. Ну а в середине мая, как я уже упоминал, мне пришла повестка… — Так, призывник, ты кто? — Я поднял взгляд. Передо мной слегка нависая, возвышался дюжий мужик в обычном полевом ПШ с погонами капитана. Но, отчего-то, с парашютиками с крылышками на петлицах. У ВДВ ж своя форма — ну такая, чтобы майка-тельник была уголком видна. Или я что-то путаю? — Марков Роман, товарищ капитан! — бойко ответил я, подскакивая. Армейские привычки сработали раньше, чем мозги. Капитан окинул меня удовлетворенным взглядом. — Так, команда какая? Я ответил. Капитан нахмурился. — Так, иди за мной, — после чего повернулся и двинулся куда-то вглубь коридоров. Петляли мы не очень долго. Пара поворотов, и мы ввалились в какой-то кабинет, в котором сидел старшина сверхсрочник. Ух ты! А такие что, еще остались? Их еще не всех в прапоры переаттестовали? — А ну-ка покажи личное дело вот этого гвардейца? — приказал ему капитан. Прапор недовольно покосился на него, но не стал ничего возражать. Только буркнул мне: — Имя, фамилия, команда… Я назвался. Он порылся в своих завалах и выдал капитану папку. Тот заинтересованно раскрыл ее и углубился в чтение. — Фьюи, — присвистнул он через пару минут, после чего уставился на меня плотоядным взглядом. — пойдет. Оформляй мне этого взамен заболевшего! — Но, товарищ капитан… — вскинулся прапор. — Что такое?! — взрыкнул тот. — Забыл какая у меня команда? А ну шевелись, давай! И уже через два часа я, вместе с двумя десятками таких же стриженных пацанов, трясся в электричке Ленинград-Псков, потихоньку занимаясь осознанием факта, что все мои усилия оказаться подальше от этой никому не нужной войны пошли полным прахом… На КМБ[10] нас привезли в полевой лагерь неподалеку от деревни Череха. Здесь на постоянной основе был дислоцирован один из полков семьдесят шестой гвардейской воздушно-десантной дивизии, которую все называли Псковской. Так что оснащение и содержание учебного пункта для новобранцев повесили на шею именно этой части. Но жили мы совершенно отдельно — в палатках. Как выяснилось, для десантника я, со своими ростом, весом и размерами, все-таки оказался крупноват, зато мой студенческий статус и полный набор открытых — от «А» до «С», категорий в водительском удостоверении привели к тому, что я был отобран для дальнейшей учебы на сержанта-водителя. Но откомандировывать меня туда должны были только после полного прохождения КМБ или, как это сейчас называлось — учебного пункта, и принятия присяги. Как, впрочем, и всех остальных, кто был отобран для обучения по каким-то более сложным воинским специальностям. Сам КМБ занял где-то месяц. Но начался он только после того, как прибыли последние команды призывников. Вследствие чего те, кто, в отличие от меня, прибыл в первых командах, провели в этом лагере целых два с лишним месяца… Втянулся я быстро. Когда я учился в военном училище мы тоже на лето уходили в полевые лагеря и так же жили в палатках. Так что для меня все было более-менее знакомо. А вот многим из тех, кто попал в такие условия впервые — поначалу было тяжко. Но потом втянулись все. Человек — тварь приспосабливаемая, и способен выжить в таких условиях, в которых любое животное быстро отдаст концы. Люди приспособились к жизни на всей поверхности планеты — от экватора и до ледовитых океанов, от долин и впадин, расположенных ниже уровня моря и до склонов и вершин гор, освоив их до высот ажно в четыре с лишним километра. Да ни одно животное не имеет такого протяженного ареала расселения! Причем произошло это в седой древности, когда никакими особенным технологиями люди еще не обладали. На присягу ко мне приехала родители с сестренкой, дедуся и Аленка. Несмотря на то, что мне с моими почти метр девяносто один выдавали двойную порцию, за прошедший месяц я изрядно похудел, сделался куда более жилистым, а рожа и кисти рук загорели до черноты. Так что она меня не сразу узнала. А узнав, повисла на шее и разревелась. Меня же, когда я обнял ее, чуть не судорогой свело. Настолько я по ней соскучился… — Невеста? — заинтересованно спросил меня сержант, дежуривший на КПП, когда она ушла. — Да, — хмуро буркнул я. — А ты ее уже того? — глумливо поинтересовался ефрейтор, торчавший у ворот. Я развернулся к нему, зло оскалился, а потом со всего духа звезданул по углу кирпичной будки, с одного удара выбив из нее несколько кирпичей. Кулаки у меня из-за многих лет колочения по газетам были крепкими, а раствор за долгое время изрядно раскрошился… — Еще один такой вопрос — и следующий удар будет по твоей челюсти, — угрожающе произнес я. После чего развернулся и двинулся к казарме. Переодеваться к присяге. А сержант с ефрейтором обалдело уставились мне вслед… После присяги с последующим праздничным обедом, нас отпустили в увольнение. С ночевкой. Причем, Аленке в гостинице мои родные взяли отдельный номер. Так что ночь у меня была жаркой. А с утра мы с моей любимой выглядели… э-э-э… слегка помятыми… или не слегка… но о-о-очень счастливыми. С ее поступлением в университет все прошло хорошо. Даже не пришлось задействовать все те связи, что я так старательно выстраивал. И сильно за это волновался. Меня ж нет — как там оно все повернется… Но моя умница сама все сдала. Ну да она у меня тоже чуть-чуть не дотянула до золотой медали. Получила серебряную. Впрочем, и в прошлой жизни она так же окончила школу хоть и без медалей, но всего с одной или двумя четверками в аттестате. А уж сейчас — с учетом наших общих занятий, в том числе не только по школьным предметам, но и по развитию памяти, выносливости и координации, результат вышел еще лучше. А через две недели Ил-76 уже вез меня в Термез, в учебку ВДВ. Не знаю уж как оно было там, в другом варианте реальности, но здесь перед отправкой в Афганистан уже с этого года все пополнение начали прогонять через учебку. То есть совсем все, а не только сержантов и специалистов. Ну и сержантскую школу и школы специалистов — минометчиков, саперов, водителей, наводчиков-операторов ПТУРС, поваров, так же разместили поблизости. Скорее всего, это было сделано чтобы потом не терять времени на дополнительные акклиматизацию и подготовку под этот специфический ТВД. Не факт, что так было уже во всех родах войск, но, как минимум, в ВДВ сейчас делали именно так. Все-таки наши части уже, считай, три года как зашли в Афган. Практически вместе со спецназом и «мусульманским батальоном». Термез, не смотря на сентябрь, встретил нас жуткой жарой и палящим солнцем. А еще сержантом Ковалем. Ну это понятно. Как говорят в армии — хохол без лычки, что-о-о… э-э-э… м-м-м… ну это самое, без затычки! — Так, душары, в колонну по три становись! — рявкнул он. — Нале-во! Бего-ом-марш! И мы побежали, уже через минуту начав задыхаться и обливаться потом. Увы, организм всего за сутки полета, ну, с учетом пяти посадок на дозаправку и погрузку-выгрузку содержимого грузовой кабины на промежуточных аэродромах, еще не успел перестроиться и акклиматизироваться с холодного, да к тому же неожиданного мокрого и дождливого псковского сентября на сухой и жаркий термезский. — Шевели костылями! — взревел Коваль. — Еле ползете… Первую неделю в учебке мы страдали. Ну да — и я тоже. А как вы хотели? Последний раз в таком режиме я существовал дай бог памяти лет восемьдесят назад. Ну, по моему личному внутреннем календарю. К тому же физиологию никуда не денешь — резкий перескок из одного климата в другой требовал акклиматизации. Но никаких скидок на это нам никто давать не собирался. Подъем в шесть утра, форма «раз» — трусы и сапоги с портянками, полчаса зарядки под палящим солнцем, потом отправление естественных надобностей, умывание и строем с песней на завтрак. Затем занятия до обеда, обед, час сна, и занятия до шести вечера. Потом два часа сампо, еще час физо, ужин, личное время, за которое надо помыться, потому как за день не один раз пропотел, подшить свежий подворотничок, заново начистить сапоги… ну чтобы, как гласит военная мудрость — надеть их с утра на свежую голову, а так же почитать письма из дома и от любимой девушки и написать ответ. После чего «индийский час», как наш начальник учебного центра называл вечернюю прогулку. Что такое вечерняя прогулка? А это когда почти два десятка взводов где-то полчаса маршируют по горячему после жаркого, солнечного дня асфальту, гулко вбивая в него сапоги, и во весь голос горланят строевую песню, стараясь переорать друг друга. Ну в а одиннадцать — отбой. Причем, засыпали все едва только голова касалась подушки. И в туалет я ходил дай бог раз в три-четыре дня и очень скудно. Все съеденное переваривалось буквально в песок… Три месяца учебки пролетели быстро. И за это время я успел заработать уважение самого сержанта Коваля. — А ты ниче так, — скупо похвалил он меня где-то через полтора месяца после начала занятий. — Я думал — дохлый. А оказалось — жилистый… — ну да за это время я еще чуток похудел, превратившись из этакого полуапполлона с красивыми, рельефными мышцами в его очень «вяленный» вариант. Или, как говорили в мое время — в «ШШ», что расшифровывалось как «Шварцнеггер шушоный». Но, в общем и целом, организм избавился от излишней воды и поднабрал выносливости. Она у меня и так была заметно выше среднего — иначе хрен бы я смог бегать марафоны, ну а за последние три месяца стала, как бы это сказать, более концентрированной что ли. То есть я стал меньше уставать. Да и даже когда уставал — у меня теперь намного меньше падала работоспособность. То есть и в усталом состоянии я был способен сделать намного больше, чем раньше. Ну да армия — такая штука… кроме того, что она очень хорошо избавляет от иллюзий по поводу людей и социума в целом, она еще и помогает понять очень многое про самого себя. То есть открыть в себе такие резервы и способности, о которых ты ранее даже не подозревал. Учебку я окончил с отличием, поэтому по выпуску получил на погоны три лычки, а не две, то есть выпустился сержантом, а не младшим. Кроме того, в моих «правах», до кучи, появилась еще и категория «Д». Ну и, помимо этого, я еще получил и отдельные корочки, позволяющие мне управлять тракторами, бульдозерами и иной гусеничной техникой. Но при этом, не смотря на, вроде как, принадлежность к ВДВ, за все эти три месяца на аэродроме мы не были ни разу. А парашюты видели только на плакатах в учебном классе. Странная у меня какая-то служба в десантуре получается. Я-то думал — кем бы кто не служил, но базовую подготовку десантника придется пройти обязательно, а меня тут, в первую очередь, бульдозеру учили, как в каком-нибудь стройбате… Выпуск у нас состоялся в конце ноября, после чего я, наконец-то, отправился к месту постоянной службы. Им оказался Герат. К месту службы нас доставили на уже довольно потрепанном Ан-26. Город встретил нас ветром и холодом. Ну да уже начался декабрь, к тому же Герат был расположен более чем на шестьсот метров выше, чем уже ставший привычным и почти родным Термез, так что это было объяснимо… Город считался горячей точкой, поскольку всего чуть более полутора лет назад дислоцированная в нем семнадцатая пехотная дивизия Вооруженных сил Афганистана при поддержке местного населения подняла мятеж против центральной власти, который был подавлен достаточно кроваво. Вследствие чего отношение гератцев к нынешнему правительству ДРА было, мягко говоря, негативным. К тому же всего в ста тридцати километрах от города проходила граница с только что прошедшим через горнило исламской революции и принявшимся ревностно насаждать самый средневековый вариант ислама, причем как у себя, так и повсюду, куда удавалось дотянуться Ираном. Вследствие чего финансовые потоки, подпитывающие местных моджахедов, уже сейчас были весьма щедрыми даже без участия американцев. Так что прибывшее пополнее было первым делом заинструктировано буквально до синевы насчет соблюдения мер безопасности — никуда в одиночку не ходить, с местными контачить минимально, не терять бдительности… ну и так далее. Впрочем, меня этот инструктаж почти не коснулся. Потому как едва только я появился в расположении, как на меня коршуном набросился инженер полка и, схватив мои документы, поволок меня за собой, на ходу командуя: — Так, вещи бросай тут и бегом на обед. А сразу после обеда выдвигаемся, — и пояснил:- Я тебя уже третью неделю жду как манну небесную. Наш прежний бульдозерист еще месяц назад на дембель ушел, а нам еще на двух блок-постах засыпку сделать надо и полную обваловку полевого водозабора! А то со здешней водой вы вообще с толчка слезать не будете. — Так, товарищ майор, меня ж командиром отделения назна… — Обойдутся пока! — отмахнулся тот. — Линкявичус, ну «замок» ваш, еще с недельку сам твоим отделением покомандует — не развалится. А у меня сроки горят!