Я колотил руками по земле, и они, как ошпаренные крабы, метались среди снега, палок, креозотского дерьма. Левая рука ухватила какой-то ком размером с футбольный мяч. Твердый. Мир начинал темнеть у меня в глазах от удушья. Я ухватил камень обеими руками и занес у него над головой. И опустил эту хреновину вниз. Изо всех сил. Вдруг давление на позвоночник пропало. Я столкнул с себя Креозота и вскочил, готовый снова двинуть его булыжником. Без надобности. Дело было сделано. Его затылок прогнулся внутрь в месиве крови и мозгов. Первый человек, которого я убил. Секунду я на него смотрел, пытаясь подавить возникавшее изнутри чувство. Но долго его подавлять я не мог. Оно рванулось вверх. И это было хорошее чувство. Тот мудрый старик внутри меня поздравлял. Я побежал к берегу реки. Теперь надо было сделать — или сдохнуть. Ближе к дамбе я увидел, что она сидела низко в воде и то и дело шевелилась — по ней шли волны, когда кто-то смещался, получше хватаясь за соседа, и дамба чуть притапливалась. Если замочить ботинки, я их уже не высушу. А сейчас очень важно сохранить ноги в хорошем состоянии. Поэтому я быстро снял ботинки и привязал их к рюкзаку за шнурки. Потом, держа автомат на изготовку, я прошел босиком к берегу по снегу. И на этот раз шел осторожно, высматривая любые признаки идущих через лес Креозотов. Я шел по берегу, пока не оказался ярдах в тридцати от дамбы. Креозоты все еще шли через нее, но их уже было немного. Я насчитал на самой дамбе только четырех. Все шли в одну сторону — с этого берега на другой, там они поднимались на холм и исчезали за гребнем. Без сомнения, их целью была какая-то группа детей. Я осторожно подобрался к дамбе, пытаясь не реагировать на это жуткое зрелище вцепившихся друг в друга людей, образовавших через реку дорогу из мяса и костей. Когда дамба очистилась и на ней больше не было идущих Креозотов, я побежал по замерзшей грязи к началу дамбы возле уреза воды. И на секунду отпрянул. Мысль о том, чтобы идти по этим людям, была отвратительной. Червяков в рот не берут — я не хотел этого делать. Оглянувшись, я увидел дюжину Креозотов, идущих через лес ко мне. Это решило дело. Будто шагая по электрическим лампочкам, я осторожно шагнул на первое человеческое звено цепи. Человек сдвинулся под моей босой ногой и поднял лицо, чтобы на меня посмотреть. Это была вспухшая маска с двумя красными дырами, где раньше были глаза. Я шел по дамбе, тела чуть поддавались. Я не останавливался и шел насколько смел быстро по скользким спинам и головам сотен людей. Слева от меня со стоном умерла женщина. Она отпустила хватку и поплыла по течению. Дамба погрузилась, и я вдруг оказался по щиколотку в ледяной воде. Люди у меня под ногами сцепились крепче и снова подняли меня из воды. По живой дамбе пробежала волна кашля, отчего она задрожала из конца в конец, но они все так же крепко цеплялись друг за друга — так крепко, что нельзя было сказать, где кончается один человек и начинается другой. В середине дороги было несколько человек, давно уже мертвых, и их держали только те, что были вокруг. Я наступил на живот уже настолько разложившийся, что моя нога с хлюпом ушла внутрь. Как будто наступил на гнилую дыню, и жидкость залила ногу. Ну и хрен с ним. Я бежал по ярдам кожи и голов, прижатых друг к другу тесно, как булыжники мостовой; ботинки на рюкзаке бешено раскачивались, ноги стукали по грудям и спинам, животам и лицам, выдавливая из тел дыхание. И за мной несся ветром звук: — У-у-у-у! — Будто дорога из мяса дергалась, стонала и пыхтела у меня под ногами. — У-у-у-у! Мой тяжелый бег ломал носы, пальцы, руки, и они трескались, как сухие ветки. Когда я пробежал уже три четверти пути, мясную дорогу охватила судорога, она стала выпирать горбами из воды, как морская змея. Руки вцеплялись мне в лодыжки, но я не останавливался. И когда добежал до другого берега, тоже не остановился. Я бежал через лес до тех пор, пока не оставил за спиной реку и то, что в ней было. * * * Следующие сорок восемь часов я был машиной для ходьбы. Ничто не могло меня остановить — ночь, снег, буря, голод, усталость. Наверное, были какие-то препятствия, но я шел через них напролом, как танк через стену. Ел я на ходу — иногда даже спал на ходу. Пока наконец не понял, что мне надо остановиться и отдохнуть — я выдохся и весь промок. Возле какой-то каменной стены я нашел лежащую на боку машину. Сняв автомат, я прострелил бак. Из него потекла струйка, как моча, и я поднес к ней спичку. Следующие два часа я жарился в тепле этого ада. Было так горячо, что снег расплавился на пятьдесят футов вокруг. Лицо горело, а от одежды шел пар, пока она вся не высохла. И я пошел дальше сквозь ночь, сквозь покинутые городишки, где жили одичавшие собаки и коты. Через пустынные поля. Общин детей я не встречал — только признаки того, что они тут были. Мистер Креозот работал, сука, тщательно. И на ходу я пытался представить, что увижу в Эскдейле. И от этих картинок прибавлял шаг. * * * На вторую ночь моего пути за пять минут до полуночи я дошел до дорожного знака, сиявшего в лунном свете: НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПАРК ЭСКДЕЙЛ Я это сделал. Я пришел домой. Но перед тем, как идти дальше, я должен был коснуться этого знака — доказать сам себе, что это на самом деле. Меньше сотни миль мне пришлось идти четыре месяца. Год назад такая поездка заняла бы пару приятных часов. Гостиница и дом Дел-Кофи были в трех милях отсюда. И что теперь? Я шел вперед, уже медленно, потому что понял, что у меня нет ни малейшего понятия, что я собирался делать, когда дойду. Общий план состоял в том, чтобы сбросить Курта и его Команду и взять власть. Потом избавиться от Креозотов. Как это сделать фактически… а черт его знает. ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ Если бы упала бутылка со стола… Я шагал по дороге, и луна сияла на остатках снега. Через четверть мили я услышал свист. Я шел дальше, думая, что это какой-то пацан свистит где-то в темноте. Но какой пацан окажется в наши дни в лесу в полночь? Десять бутылок зеленого стекла Полные стояли на краю стола. Если бы упала бутылка со стола… Я только что прошел арктическую пустыню, но никогда мне там не было так холодно, как стало сейчас. Я знал, кто свистит.