— Давай, давай… Господи, тебе что, шины прибили к дороге… ох, наконец-то. Мы поехали. Не так быстро, как мне хотелось бы, но все же эти идиоты двинулись наконец в нужную сторону. Я глянул в зеркало заднего вида на желтый микроавтобус. Потом снова вперед, когда мы пересекали мост, и… Вот гадство! Я вывернул голову, глядя назад. В выхлопе микроавтобуса не было голубого дыма. Цилиндр снова забарахлил. — Езжай дальше, деточка, ну, давай… — шептал я. «Сегун» был уже на мосту. Микроавтобус следом. Я видел, как хмурится Джо: что-то не так, но она все же заставляла мотор тащить их вперед. Рядом с ней девочка прижимала к груди щенка. Мы стали въезжать на холм. Я поглядел вниз, на шоссе. Часть толпы преодолела склон и преследовала нас через мост. Они бежали бегом. Сара стиснула мою руку: — Ты посмотри туда! Хреново. Еще сотни гадов лезли на склон с нашей стороны. Я бросил взгляд на микроавтобус. Все еще едет. Я переключил передачу, и мы стали взбираться на кручу. Микроавтобус ехал за нами, но медленнее. Пока я смотрел, он дернулся, остановился и покатился назад. — Господи, он застрял! Можно стоять на берегу и кричать волне, чтобы она остановилась. Остановится она, как же. Зарычит и накроет весь песок. Я кричал им, чтобы остановились. Они не остановились. Волна сумасшедших молча захлестнула микроавтобус. И все. Он скрылся под грудой тел, которые колотили по машине, будто это был монстр, угрожающий их жизни. Боковое окно разлетелось брызгами. Я сидел в ползущем вверх «сегуне» и видел, как глядит на меня Джо, вцепившись в рулевое колесо руками. Девочка рядом с ней еще крепче прижала к груди щенка и закрыла рукой его испуганные глаза. И больше их не было видно. Остались только шевелящиеся тела сотен людей, накрывших микроавтобус. Никто ничего не говорил. И молчание звенело, как колокол в вакууме. Я поехал вслед за колонной, ползущей к темным холмам. Дождь стал сильнее. Машину заполнил холод. Тонкая ниточка перепуганного человечества ползла между черным небом и мокрой землей. Там, в затоптанных насмерть на дороге, мы провидели свое будущее. У нас не было надежды. И оставалось нам только двигаться вперед и молить Бога, чтобы нас не настигла следующая за нами тень смерти. По крайней мере не сейчас. ЧАСТЬ ВТОРАЯ Сколько лет вам было, когда вы потеряли невинность? Кто был ваш последний сексуальный партнер? Опишите себя пятью словами. Верите ли вы в Бога? Если бы вы могли получить ответ на один вопрос, какой вопрос вы бы задали? (Извлечение из типичного списка вопросов для знаменитостей) ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ Делай это сейчас, потому что никакого завтра не будет СЕКС. ВЫПИВКА. ОРУЖИЕ. НАРКОТИКИ. БЫСТРЫЕ МОТОЦИКЛЫ — МАШИНЫ ЕЩЕ БЫСТРЕЕ. И ГРОМКАЯ, ГРОМКАЯ, ГРОМКАЯ МУЗЫКА. Господи, как весела жизнь! ПРЕДСТАВЬТЕ СЕБЕ: Длинное, жаркое-жаркое лето. Эскдейл — долина за много миль откуда угодно, с лесами, полями и лугами, и течет по ней холодная, холодная речка. И на середине склона холма стоит гостиница. Ей сто лет, и при ней такой большой сад, что можно там пасти стадо буйволов, — и вся она окружена десятифутовой кирпичиной стеной. ПРИСЛУШАЙТЕСЬ: Все оживляет радостный крик трехсот ребятишек. Они в разгаре самого большого веселья, которое видела планета Земля. Они бегают по садам, валяются на лужайках и прыгают по двору. Подростки, одетые только в собственный смех, плещутся в открытом бассейне, и брызги от их обнаженных тел вспыхивают в солнечных лучах алмазной пылью. По плиткам дорожек расходятся волны от трахающихся парочек. И громкая, ГРОМКАЯ музыка доносится из динамиков размером с гроб для баскетболиста. И в паузах певца ребята прекращают все, что они делают — буквально все, — и орут в ритм инструментам: НИ ШКОЛЫ! НИ ПРАВИЛ! НИ ХРЕНА! УРРА! И воют, как вервольфы во время гона. ПРИНЮХАЙТЕСЬ! Сигара Курта размером с ножку стула. От сотен сигарет синеет воздух. На лужайке жарится на открытом огне свиная туша. ОЩУТИТЕ! Я на «харлее-дэвидсоне» газую по дорожке к воротам, ветер треплет волосы, гравий шуршит под колесами, щекоча все тело от головы до чего угодно. Сара, крепко держась за меня, на заднем сиденье, уткнувшись лицом мне в шею, смеется, пока больше уже смеяться не может. Светлые ее волосы вьются вымпелом. «Порше» с открытым верхом, с которым мы гоняемся в яблоневом саду, влетает юзом в дерево, сбивая дождь яблок. Джонатан, отхлебывая пиво из банки, отъезжает по яблочной реке. — Голодна? — кричу я назад, перекрывая грохот мотора. — Как волк! — Пошли горячей свининки поедим. И я гоню между деревьями, мимо статуй Эрота и Артемиды, туда, на лужайку, к самому большому в мире барбекю. Мы разрываем мясо и впиваемся в сочную мякоть. — Штанине придется прекратить трахаться, — говорю я, видя, как этот семнадцатилетний парень выходит, шатаясь, из кустов, подтягивая золотистые брюки, за которые и получил свое прозвище. — Он уже еле ноги передвигает. Он, ухмыляясь, поднимает восемь пальцев. — Сегодня восемь? — спрашиваю я, махая ему куском дымящейся свинины. — Ага, теперь отдохнуть. Оставив «харлей-дэвидсон» следующему, кто хочет покататься, мы пошли обратно к бассейну, где вокруг на столах стоят банки, бутылки, сигареты, сигары, таблетки — от пуза. — О-о, детка! Детка! У Курта такой вид, будто он сейчас скажет что-то очень важное для выживания вида хомо сапиенс, но глаза у него стекленеют, и он откидывается на топчане, уронив сигару на живот. Когда она прожигает ему футболку, он с визгом катится в бассейн.