— Ага, а пока этому говнюку Слэттеру все это так и сойдет. — Стив Прайс пнул ногой жестянку, и она задребезжала по тротуару. — Он же с нас смеется. Ник! — Я сказал «холодным». А не прокисшим. Мы ему отплатим. Но спешить не будем. Выработаем план. Заглотав в «Макдональдсе» по гамбургеру, мы шли из города ко мне домой. Стив Прайс, светловолосый и круглолицый; неравнодушный к футболу и восточным девушкам, был моим лучшим другом. Мы околачивались вместе уже последние пять лет. Сейчас у него руки чесались поквитаться со Слэттером. Сидя за стеклом «Макдональдса» и прожевывая гамбургеры, мы видели, как дефилирует по городу Таг Слэттер, демонстрируя свою мерзкую татуированную морду. — Ты знаешь, куда он прется. Ник? Я знал. Слэттер патрулировал свою территорию. Одетый в свой мундир из джинсовой куртки, джинсов, коричневого ремня и солдатских сапог. Сигаретка в углу опущенного рта, бритая голова ходит из стороны в сторону, как у злобного питбуля, ищущего, кого цапнуть. Он бродил по городу от рынка до Хай-стрит, пытаясь зацепить взгляд какого-нибудь пацана. Когда это происходило, дальше все шло по накатанному. Слэттер: Эй! Чего тебе надо? Озадаченный пацан: Извините? Слэттер: Ты мне тут это брось! Сам знаешь, что ты сделал. Пацан: Да честное слово, не знаю! Слэттер, агрессивно: Ты на меня пялился? — Да нет. Я… — Пялился, пялился. — Слэттер сжимает руки в кулаки. — Ты думаешь, ты меня лучше, да? А хочешь проверить? Пацан уже понимает, что сейчас будет. Он видит, как поднимаются эти татуированные кулаки с кусающимися змеями и буквами на пальцах, складывающимися в слова ГРОБ и УБЬЮ. Ему уже нетрудно представить, как он лежит на земле, сплевывая выбитые зубы, а эта горилла ботинками выбивает из него пыль. — Ты что думаешь, можешь так себе расхаживать по городу и на людей пялиться? Пацан ищет самый простой выход — и бросается туда. Показать этому татуированному орангутангу, что он тут непререкаемый хозяин. — Извини… я честно… я не хотел. Я не нарочно! — Чтобы больше так на меня не смотрел. Ты понял? — Я больше не буду… (Пацан чуть не произносит «СЭР»). Я просто себе шел… Я не нарочно… — Ладно, иди. Но больше так не делай, я этого не люблю. Уважение, внушенное террором, — для Слэттера хлеб и воздух. Подбрасывая ногами камешки, он свернул на мою улицу. — Завтра вечером, — сказал я Стиву. — Надо выбрать подходящее время. — А что мы ему сделаем? — После того, что он сделал — что-нибудь такое, что ему сильно не понравится. — А что? Он же толстокожий, как носорог. — Дай мне время, — ухмыльнулся я. От Лаун-авеню просто разило обыденностью. Улица из викторианских домов, обсаженных липами, весной имеющими жалкий вид. Детишки на велосипедах, и кто-то играет на пианино за открытым окном. На Лаун-авеню я прожил всю жизнь. И ничего особенного в ней не находил, но Стив считал ее шикарной. — Понимаешь, я тут даже ни разу не видел на мостовой собачьего дерьма, — говаривал он. — Это потому, что у всех наших собак при рождении зашивают задницы. Вот лежишь ночью в кровати и слышишь, как они в своих конурах взрываются, как воздушные шары. Мы шли по дорожке к моему дому, и Стив спросил: — Чистый? — Хотелось бы. Я оглядел свой пикап. Это не была последняя шикарная фордовская модель, но это была моя машина, за нее деньги заплачены. Я сам ее перекрасил в огненно-красный цвет и белым над решеткой радиатора нанес имя — Бешеный кобель. Джек Атен очень смеялся бы. Иногда мне кажется, что я выкидываю наполовину кретинские штуки, только чтобы повеселить его призрак. — Чист, как слеза. — Я потрепал машину по крылу. — Ну, ты же не думаешь, что он такой дурак, чтобы повторить то же самое. — А почему бы и нет, Стив? У него воображения — как у гусеницы. Если он узнал хороший прием, он его будет повторять ad nauseum. — Ад — что? — Пока нас не вытошнит, Стив. — А сейчас у нее вид вполне ничего. — Стив провел пальцами по краске. — Без царапин. — Видел бы ты ее вчера. Спущенные шины — и он всю ее вымазал говном. Краску, стекла, фары — все. — Вот сволочь! — Присохло, как бетон. И еще я тебе знаешь что скажу? Стив поднял брови. — Это было не собачье говно. — То есть… — То есть это был Слэттер в чистом виде. Я целый день не мог забыть эту вонь. — И что теперь? — Теперь пойдем в дом и решим, как мы ему отплатим. * * * — Привет, Стив! Как твой папа? Мой папа поднялся и сел на диване, стряхивая крошки пирога со свитера. — Спасибо, хорошо, — ответил Стив. — Он на эти выходные везет на юг груз камней. — Так что мне придется посидеть со Стивом, — сказал я. — Чтобы он не боялся один в большом и темном доме. Мы все весело рассмеялись. У Стива мама с папой развелись несколько лет назад. По выходным, когда отец уезжал работать, наша банда собиралась в доме у Стива и веселилась. Потом стали появляться стайки девчонок, и вечеринки стали не просто веселыми — электрическими. Я рассказал папе про убийство. Он ужаснулся, как я и ожидал. И все тряс головой, не в силах поверить. Такие вещи не случаются в маленьком городке вроде Донкастера. Он посмотрел на часы: — Я так понял, что вы, ребята, пришли нарушить мой заслуженный отдых. — Он полез под диван и достал оттуда еще одну банку пива. Улыбнулся, показав щель в верхних зубах, через которую он умел свистеть так громко, как я ни от кого не слышал. — Надеюсь, это не очередная мерзкая видеозапись? — Да нет. Я прошлой ночью записал концерт, и мы думали его сегодня посмотреть… то есть если ты сейчас ничего смотреть не будешь… — Опера старых лошадей? — Папа сделал большой глоток из банки. — Помню, смотрел я одну в тот вечер, когда сделал предложение твоей матери. Ладно, смотрите. Она не стала лучше с тех пор, как я ее видел первый раз. Да, ностальгия теперь уже не такая, как бывало раньше. Он встал, и крошки дождем посыпались на ковер. — Рисковый ты человек, — сказал я. — Мать озвереет полностью и окончательно, когда увидит этот бардак. Папа скорчил гримасу: — А мне ничего не грозит. Я это на вас свалю.