Фельгор обошел кочку, повторил движения Бершада, кивнул. Вдвоем они вытащили из грязи деревянную лодку – баларскую дори, шагов десять длиной. В нее вполне поместились бы четверо, но борта были покорежены и изъедены глиной. Под лодкой обнаружились четыре весла, облепленных улитками. – Переберемся на ней через озеро, – сказал Бершад. – А дальше река сливается с рекой побольше, которая течет через Таггарстан. Фельгор почесал в затылке: – Какая-то она ненадежная. Не потонет? – Иначе только на своих двоих. Или вплавь, – сказал Бершад. Фельгор пожал плечами: – Ну ладно, давай на лодке. Самым трудным было погрузить на лодку Альфонсо, пожитки и всех остальных. С ослика сняли поклажу и почти час заманивали его в лодку. Хорошо, что Вира нашла дикую морковь. Альфонсо нерешительно потоптался по дну, прошел к носу и улегся там спать. Остальные забрались в лодку, кое-как расселись и начали грести. – С похмелья хуже занятия не придумаешь, – сказал Фельгор минут через двадцать. – В бою тяжелее, – сказал Роуэн. – Ты что, сражался после попойки? – Ну да, если не было времени снова напиться. Солдаты только и делают, что чего-то ждут. А в перерывах пьют и валят противника в грязь. Ну или протыкают его мечом, если получится. – Ужасно. – Согласен. С противоположного берега озера по северным отрогам Вепрева хребта текла узкая река, бурная и порожистая. Лодку качало и швыряло в разные стороны, словно какой-то жестокий ребенок пытался утопить кота. Вскоре Фельгор бросил весло и начал блевать, а Альфонсо тихонько подвывал, тщетно пытаясь встать. – Я передумал, – выдохнул Роуэн на тихом участке реки. – Грести с похмелья – занятие хуже всего на свете. О боги! – Сосредоточься и греби, – сказала Вира. – Главное – не отпускай весла. Река петляла по ущельям, лодку бросало от одного берега к другому и крутило так, что по большей части гребцы смотрели не вперед, а назад, лихорадочно работали веслами и орали дурными голосами, перебираясь через пороги и лавируя между камней. К вечеру уцелели всего два весла, воды в лодке было по щиколотку, а бедняга Альфонсо оцепенел от ужаса. Наконец они прошли сквозь узкое ущелье, где лодку едва не разбило в щепки, и река стала шире, а течение замедлилось. Теперь можно было наслаждаться путешествием. Все долго молчали, не веря своему счастью. На закате Бершад поглядел назад и увидел вдали громаду Вепрева хребта. Перед ними расстилалась бескрайняя степь. – Выбрались, – сказал Бершад. – Ничего хуже со мной в жизни не случалось, – сказал Фельгор. – На тебе же ни царапины, – заметила Вира. – Хотя вопил ты громче всех. – Не у всех в жилах лед, а не кровь, как у тебя, паучок, – возразил Фельгор. – И не у всех безумие в сердце, вот как у нашего отважного драконьера. Но ты верно подметила. Все-таки это не самое худшее, что со мной случалось. Однажды я заплатил десять серебряников за шлюху, а у нее оказался уд. Все молчали. – Здоровенный такой. Толстый. Молчание затягивалось. – Что, никому не интересно узнать, как это произошло? – спросил Фельгор. – Если ты начнешь рассказывать, я перережу тебе глотку и брошу в реку, – сказала Вира. – Да ладно, не пугай меня, паучок, – усмехнулся Фельгор. – Мы же знаем, что это неправда. Я тебя обворожил, вот как Роуэна. – Он ополоснул речной водой лицо, перемазанное грязью. – Так вот, плачу я, значит, десять серебряников этой шлюхе, потому что у нее кожа белая-белая и гладкая, как свежее масло. Ну, поднимаемся мы в мою комнату в таверне… Бершад очень старался не слушать, но кое-какие подробности до него все-таки донеслись. Вскоре после полуночи лодка приблизилась к баларской заставе, и Фельгор наконец-то заткнулся. На северном берегу реки высилась глухая каменная стена, футов пятьдесят высотой, черная, как акулий глаз. Стена протянулась почти на пол-лиги, и посреди нее виднелась стальная решетка ворот. По обе стороны ворот пылали факелы, а на реке рядком выстроились лодки. По стене расхаживали караульные в металлических шлемах, тускло поблескивавших в лунном свете. – Тут нам не пробраться, – сказал Фельгор. – За воротами начинается туннель в четыре лиги длиной, утыканный бойницами и амбразурами. Те, у кого нет пропуска, к концу туннеля лишаются и жизни. Каждый корабль и каждую лодку тщательно осматривают, чтобы никто не спрятался среди грузов. Если кого обнаружат, то сразу превращают в баларского дикобраза. – В кого? – переспросила Вира. – Выпускают в бедолагу тучу стрел, – пояснил Бершад. Лодка проплыла мимо ворот, где стоял длинный ряд торговых галей – традиционных гребных судов, распространенных на восточных реках. – И кто за всем этим следит? – спросил Бершад Фельгора. – В Альмире так через месяц был бы полный бардак. – Ну, во-первых, вы, альмирцы, – дикие люди, – улыбнулся Фельгор. – А во-вторых, Баларией правят Домицианы, тираны и деспоты. Они особенные. Для них управлять страной – обычное дело. После того как вторжение в Альмиру закончилось крахом, император Элиас Домициан воздвиг пограничные стены, чтобы не пускать в страну чужеземцев. На этом можно было бы и остановиться, но его сын, Мерсер, пошел дальше. Он разделил Бурз-аль-дун на районы. Перейти из одного района в другой можно только через пропускной пункт, при наличии особого баларского пропуска. Обезопасив таким образом столицу, император Мерсер распространил свое начинание по всем баларским городам и трактам. Так что вся страна теперь у него под контролем. Говорят, у него есть особый зал, откуда он всем этим управляет, но, по-моему, это выдумки. – Фельгор сплюнул в реку. – Если бы такой зал был, я бы его обязательно нашел. Бершад хмыкнул, вспоминая, что говорила ему Эшлин. Баларская система пропускных пунктов не развалится в один миг после убийства Мерсера, но из-за смерти императора в стране начнется хаос и об истреблении драконов забудут. Среди судов у ворот были и военные корабли, и прогулочные барки. Борта военных кораблей были обшиты стальными листами, а на носу и на корме виднелись помосты для лучников. На широких прогулочных барках красовались шелковые павильоны, а над водой разносились ароматы благовоний и негромкие звуки арфы. – Богатые балары приезжают сюда за рабами, – пояснил Фельгор. – В Баларии нет невольничьих рынков, а рабство объявлено вне закона, но невольников можно ввозить из-за границы, хотя за них и приходится платить налог размером с сегодняшнее похмелье. Ну, богатеям это не впервой, вот они и ездят за рабами – в основном за наложницами – в Таггарстан. – Откуда ты так много об этом знаешь? – спросила Вира. Фельгор не сводил глаз с самой большой и роскошной барки, словно надеясь увидеть на палубе полуголую наложницу. – Плохой был бы из меня вор, если б я не знал, что делается на этих барках. – А ты их обворовывал? – спросил Бершад. Фельгор снова сплюнул в реку и помотал головой: – Нет, легче пробраться в мышиную жопу, чем туда. А вдобавок если поймают, то не сбежишь. Только придурок попытается ограбить барку. Лучше дождаться, пока они не начнут выгружаться. Вот в портах ворам раздолье. Особенно в баларских портах. У богатеев там особые сходни, с домиками, наподобие жилых. – Ясно, – сказал Бершад. Они гребли вдоль стены, которая сменилась узким ущельем. Бершад подумал, что будь у них веревка и колья, то на отвесные скалы можно было бы вскарабкаться. Вира тоже это заметила. – А можно ведь и по скале взобраться и попасть в страну, – сказала она. – Там сотни лиг пустыни, – объяснил Фельгор. – Баларские войска охраняют подступы к воде и дорогу в Бурз-аль-дун, так что невозбранно пересекают пустыню только стервятники и драконы. – Может, и так, – недоверчиво сказала Вира. – А может, ты хочешь, чтобы мы сначала пошли в Таггарстан. Там легко скроется любой воришка. – Обижаешь, паучок, – сказал Фельгор. – По правде сказать, мне очень хочется еще раз проникнуть в императорский дворец. То-то повеселимся. – Только смотри у меня, Фельгор, не чуди там, а то худо будет. Ясно тебе? – пригрозила Вира. – Ясно, – пробормотал Фельгор и, отвернувшись, уставился на реку. Они гребли всю ночь, сменяя друг друга на паре оставшихся весел. К рассвету вдалеке показался город. Таггарстан находился там, где сливались шесть горных рек – одни не шире ручья, а другие шагов семьдесят в ширину, так что на месте слияния постоянно бурлил водоворот. Бершад поглядел за борт: прозрачный горный поток замутился. На воде виднелись хижины на сваях и баржи, скрепленные помостами. Все это и образовывало постоянно меняющийся плавучий город – центр оживленной торговли. За пределами города шесть рек образовывали одно широкое русло – реку Муракаи, которая текла по заболоченной равнине до самого Гразиленда, далекой восточной страны. Каждый день неторопливое течение Муракаи приносило с востока сотни чужеземных торговцев, которые везли в Таггарстан свои товары для Терры. Бершад поднес ладонь ко лбу и вгляделся в город. Лодка проплыла под деревянным мостом, под которым висели таблички с белыми буквами ТАГРСТ. – Новый указатель им не помешает, – сказал Роуэн, зевая; он подремывал рядом с Альфонсо, у борта лодки. Город представлял собой лабиринт каналов, образованный плавучими хижинами и стоящими на якоре баржами. Повсюду пахло прогнившей древесиной и дохлой рыбой. Над водой висели тучи мух и комаров, хотя солнце взошло всего полчаса назад. Издалека доносился шум рыбного рынка. – Нам туда, – сказал Фельгор. – Раздобудем завтрак и, может быть, кое-какие сведения. На своем веку Бершад повидал много рынков. Он стоял у ворот базара благовоний, куда пускали только благородных дам, вдыхал пьянящие ароматы и думал, как возможно такое чудо в том же мире, где существует Гленлокское ущелье, с его грудами трупов и реками крови. Он бывал на ярмарках тотемов в долине Горгоны, где торговали самоцветными камнями, сушеными внутренностями зверей и редкими растениями, обладающими волшебными свойствами. Но Бершад никогда не видел такого рынка, как в Таггарстане. Все каналы и переулки вели к центру города – залитому водой пространству, где теснились лодки и баржи, будто стрелы в колчане. На каждом суденышке чем-то торговали. Покупатели перебирались с одной лодки на другую по веревочным мосткам, выкрикивали цены, торговались, жаловались и знаками показывали продавцам на борту, какой товар им нужен, а взамен швыряли им кошели с деньгами. Здесь продавали и огромных рыбин с глазами размером в кулак, выловленных в глубинах Великого Западного океана, и связки речной форели или крошечных водяных курочек. Большие гразилендские лодки, доверху нагруженные опиумом, сидели глубоко в воде. – И все это богатство – под самым носом у балар. Почему бы им не завоевать город? – спросила Вира. – Это невозможно, – сказал Фельгор, ковыряя в зубах щепкой. – На самом деле Таггарстана не существует, тут просто полусгнившие баржи на якоре. Если балары нападут на Таггарстан, все эти проходимцы поднимут якоря и уплывут себе вниз по реке, обоснуются где-нибудь в другом месте. В общем, за ними придется бесконечно гоняться. – Он выбросил щепку в воду. Бершад направил лодку на пустующее место в одном из каналов, у входа в рынок. К перилам привалился старик с белой бородой, запятнанной зеленой блевотиной. Он подслеповатыми глазами уставился на Бершада. – Это твое место, что ли? – по-баларски спросил Бершад. Молчание. Бершад повторил вопрос по-галамарски. Из уголка стариковского рта сползла струйка слюны.