– Если перемудрить с убийством, то в своей премудрости и увязнешь, – повторил Бершад слова Роуэна. Вира скрылась в темноте. Бершад подобрался поближе к костру и выжидал. Караульный, Ворон, все еще притворялся спящим. Бершад надел маску и потуже затянул ремни. Маска привычно, успокаивающе сдавила лоб и скулы. Жаркое дыхание обдавало кожу. Бершад ждал. Спустя несколько минут с противоположной стороны донесся еле слышный шорох. Голова Ворона разлетелась на куски. Алые ошметки и обломки черепа брызнули во все стороны. Обрывок скальпа попал в костер, завоняло паленым волосом, в огне зашкворчала кожа. Скожиты не двинулись с места, но в лунном свете засверкали белки раскрытых глаз. В следующий миг вожак с воплем вскочил, остальные последовали за ним и разбежались в разные стороны. – Хреново, – вздохнул Бершад. Следующий выстрел из Вириной пращи подбил скожита, который мчался к Бершаду. Камень, пробив спину дикаря, сорвал огромный кусок кожи и раскрошил позвоночник в труху. Скожит повалился ничком. Попробовал подняться. Дернулся. Замер. Вожак тут же метнулся в сторону Виры, зажав в обеих руках короткие мечи. Он двигался с уверенностью человека, привыкшего к засадам. Судя по всему, у Виры не было времени перезарядить пращу. Синеволосый и еще два скожита вглядывались в темноту, выискивая противника. Бершад прицелился в того, кто был поближе, и метнул копье. Копье вонзилось в ключичную ямку скожита и пробило тело насквозь. Из груди дикаря с влажным хлюпаньем хлынула кровь. Скожит упал на колени и умер. Бершад обнажил меч. Синеволосый и его приятель, коренастый пузан, увидели, что Бершад один, и зашли с обеих сторон – Синеволосый слева, а Пузан справа. Их кожа в пламени костра отсвечивала оранжевым. У Синеволосого был двусторонний каменный топор, а у Пузана – грубо сработанная булава, обычная дубина, утыканная острыми шипами. – А, это ты, – сказал Синеволосый, продолжая наступать слева; он был грузен, но двигался ловко и легко. – Ага, я, – сказал Бершад; черная маска приглушала слова. – Красивая маска, – сказал Синеволосый. – Чё за кот? – Ягуар. Синеволосый понимающе кивнул, будто получил ответ на важный вопрос. – Обещаю не расколоть ее топором, если ты обещаешь не разрубить меня напополам, – ухмыльнулся он. Бершад тоже ухмыльнулся, но Синеволосому был виден только ягуарий оскал. – Договорились. Бершад по опыту знал, что при численном преимуществе противника бойцов губит не грубая сила, а страх. От испуга начинаешь глядеть по сторонам, следить за врагами, не можешь сосредоточиться. А это плохо. Скожиты это понимали и рассыпались во все стороны, чтобы отвлечь Бершада, а при удобном случае зайти ему за спину и продырявить. Они действовали терпеливо и осторожно, без лишнего риска, поскольку осознавали свое преимущество. Но Бершад не испугался и не запаниковал. Он выждал, когда два дикаря отошли подальше друг от друга, а Синеволосый занес ногу для шага и нетвердо стоял на ногах. Бершад накинулся на Пузана, с которым было легче справиться. Коренастый скожит удивленно отпрянул и занес булаву для удара, но Бершад стремительно подскочил к нему, целя мечом в широкую грудь. Пузан неуклюже взмахнул булавой перед собой. Меч застрял между двумя железными шипами, и булава, опускаясь влево, потянула его за собой. Вместо того чтобы попытаться высвободить клинок – что дало бы возможность Синеволосому отрубить Бершаду голову сзади, – драконьер выпустил его из рук. Меч отлетел в сторону и с глухим ударом вонзился в землю. Пузан ухмыльнулся и угрожающе занес булаву, но Бершад ухватил его за косматую шкуру, притянул к себе и начал бить головой ему в рожу. Раз, другой, третий – стремительно и сильно. Маску ягуара украшали стальные полосы, поэтому физиономия Пузана быстро утратила очертания. После третьего удара глаза скожита закатились. Он выронил булаву и обмяк. Бершад метнулся влево, вовремя уклонившись от топора Синеволосого. Одним ударом скожит перерубил своему приятелю руку у самого плеча, будто сухое полено. Пузан осел на землю и задергался в предсмертных судорогах. Синеволосый, набычившись, наступал на Бершада, яростно размахивая топором. Дикарь ловко владел своим грозным оружием, держа его обеими руками и выписывая в воздухе широкие дуги. Бершад уворачивался и перепрыгивал с места на место, в шаге от громадного смертоносного полумесяца. Бершад подался влево, споткнулся, уткнулся маской в грязь и стремительно откатился в сторону. Лезвие каменного топора вонзилось в землю там, где только что была голова драконьера. Синеволосый занес топор для горизонтального удара с оттяжкой, но Бершад вскочил, поднырнул под топор и сбил дикаря с ног. Грузный скожит покачнулся, но не упал, а шарахнул по спине Бершада топорищем. Раз, другой. На конце топорища был острый шип, который пронзил накидку драконьера и впился в тело. Бершад выхватил из поясничных ножен кинжал из драконьего клыка и подрезал Синеволосому коленную связку. Скожит застонал от боли. И наконец повалился на землю. В падении он все-таки занес топор для последнего смертельного удара. Бершад перехватил руку Синеволосого и вонзил кинжал ему в запястье. Топор выпал из онемевшей руки. Бершад одним движением перерезал горло противника с такой силой, что клинок необычайной остроты едва не обезглавил скожита. В груди Бершада заполыхала жажда крови, но он ее подавил. Вира еще сражалась. Бершад подхватил меч и бросился в темноту, к хриплым выкрикам и звону металла. Вира и сухопарый вожак боролись на земле. Вира вскочила на спину скожита, у которого хлестала кровь из четырех или пяти ран, и пыталась перерезать ему горло кинжалом. Вирин наплечный доспех акульей кожи был разрублен, под ним виднелась кольчуга. Скожит одной изувеченной рукой отводил кинжал от горла, а другой с силой выламывал Вире пальцы на левой руке, напрягая все мышцы жилистого предплечья. Бершад бросился вперед и сапогом наступил на рукоять Вириного кинжала, всадив его в глотку скожита. Из раны брызнула темная кровь, на губах вожака выступила алая пена. Бершад снова топнул. Убил. Он отступил назад и глубоко задышал, стараясь усмирить нахлынувшее безумие. Вира осторожно высвободилась из обмякшего захвата и неуверенно встала, как тот, кто предвидит грядущую боль. – Остальные убиты? – спросила она, тяжело дыша. Бершад кивнул, снял маску и утер едкий пот. – Ловкий был гад, – пробормотала Вира и вытащила из горла скожита влажно чавкнувший кинжал. Бершад посмотрел на труп. Потом на левую руку Виры, на скрученные и переломанные пальцы, торчавшие во все стороны. – А вот это хреново, – сказал он. Она посмотрела на свою ладонь и поморщилась, будто только что заметила. – Черные небеса! Это я недоглядела. – Пойдем к костру. Посмотрим, что можно сделать. 18 Эшлин Альмира, замок Мальграв Эшлин сидела под навесом на балконе внутренней крепостной стены Незатопимой Гавани. Последние две недели будущая королева проводила здесь каждое утро, встречая альмирских гвардейцев, явившихся на коронацию. Отец всегда говорил, что воины, приходя в столицу, должны видеть своего повелителя, чтобы помнить, кто будет судить их за провинности. Эшлин поступала так по другой причине. На коленях Эшлин лежал увесистый том в кожаном переплете, куда она записывала всех гостей столицы. Вот проскакал Креллин Нимбу во главе отряда из пятидесяти воинов. Небогатые владения барона Нимбу – Выдрин Утес и еще пара деревень – находились в провинции Блакмар. Его солдаты в разномастных доспехах скакали верхом, все были в желтых плащах и в масках выдр, показывая, что они подвластны барону Нимбу. Почти все маски были свежевырезанными. Наверное, он нанял новых бойцов, пообещав расплатиться с ними деньгами, вырученными за дракона, которого Бершад убил в Выдрином Утесе. Если наемникам пообещают большее жалованье, то они выбросят маски выдр и вырежут себе новые. Для мелкопоместных баронов верность наемников была так же мимолетна, как глиняные божки, вылепленные на речном берегу в дождливый день. По правде сказать, для верховных баронов она была так же мимолетна, просто они платили больше. Каире понравилось бы наблюдать за въездом воинов в город. Она всегда любила пышные церемонии при дворе Незатопимой Гавани. Во время пиршеств она порхала от стола к столу, заигрывала с баронами и смеялась их шуткам. Эшлин с грустью подумала, что в последние семь лет видела младшую сестру только на пирах и королевских приемах. В детстве они редко играли вместе, а с тех пор, как Эшлин объявили наследницей, и вовсе стали чужими. На первый взгляд Эшлин вела себя так, как и полагается старшей сестре-королеве: ради спасения Каиры готова была отправить за ней и флот, и армию. Однако же она прекрасно понимала, что если бы ей пришлось решать, как поступить – спасти Каиру или остановить Мерсера, то она выбрала бы не спасение сестры. Ей было неловко и совестно, но она оставалась тверда в своих убеждениях. Эшлин с напускной улыбкой приветственно помахала барону Нимбу, въезжавшему в ворота замка. Он ответил ей церемонным двойным ударом в грудь. Эшлин закатила глаза – в отличие от Каиры, ей не нравились пафосные выражения преданности. Она внесла число гвардейцев барона Нимбу в свои записи. Мало-помалу воинов в ее армии прибывало. Эшлин перелистала страницы, подсчитывая, сколько гвардейцев прибыло в город. Вот уже несколько недель мелкопоместные бароны с Атласского побережья приводили своих воинов – почти пять тысяч бойцов. С верховными баронами дело обстояло иначе. Линкон Поммол привел тысячу солдат, как и обещал. Бароны Брок и Корбон прислали лишь половину обещанных сил, хотя воины и прибывали каждый день. Так что теперь в Незатопимой Гавани было около тринадцати тысяч солдат. А вот от Седара Уоллеса пока не было никого – ни единого бойца в волчьей маске. Уоллес ссылался на весенние дожди и бездорожье западных земель. Это беспокоило Эшлин, но не так сильно, как то, что вот уже несколько недель она не получала никаких известий из Заповедного Дола и Глиновала. Она понятия не имела, когда прибудут отряды Элдена Греалора, и не знала, жив ли Юльнар Вент в Глиновале. Почтовые голуби из тех краев больше не прилетали в голубятню, и Эшлин отправила десяток стражей в оба города выяснить, что происходит. В отсутствие вестей ей приходилось действовать вслепую. Более того, без королевских гвардейцев и отрядов Греалора из Заповедного Дола Эшлин не смогла бы удержать под контролем те войска, которые уже собрались в столице. Если бароны из Горгоны сообразят, что у них перевес сил в городе, то наверняка поднимут мятеж. Этого ни в коем случае нельзя было допустить. Через час на балкон поднялся королевский гвардеец в орлиной маске, обливаясь потом и тяжело дыша. Он пытался что-то сказать, но так громко пыхтел, что слов было не разобрать. – Успокойся, – сказала Эшлин. – Дыши ровнее. Гвардеец кивнул и набрал в грудь воздуха. – Королева, – начал он. – Они здесь. Эшлин смотрела в телескоп с балкона на вершине башни Короля. На горизонте виднелись семьдесят два папирийских фрегата. Корабельные мачты в восемьдесят локтей высотой были сработаны из древних папирийских кедров. Казалось, что на замок по морю движется обгорелый лес. Корабельные корпуса были выкрашены черным маслом папирийских млекокрылов – редким видом драконов, обитавших почти исключительно на островах Папирии. Паруса были убраны, но мерные взмахи весел несли фрегаты к берегу. На мачте флагманского корабля развевался папирийский стяг – косатка, зависшая в прыжке над лесистым островом. На всякий случай Эшлин еще раз пересчитала корабли и занесла их число в книгу. Семьдесят два фрегата. – Трех не хватает, – пробормотала она. – Что, в общем, неплохо для такой большой флотилии в плавании вокруг Надломленного полуострова. Очень неплохо. – И когда они прибудут в порт? – спросила Хайден. – С такой скоростью – часов через восемь или девять, – ответила Эшлин. – Но вообще-то, им пора ставить паруса, уже дует прибрежный бриз. На кораблях будто услышали эти слова, и горизонт внезапно заиграл многоцветьем – красным, синим, оранжевым и черным. Обгорелый лес мачт превратился в плавучий цветник парусов. – Часа через два, – улыбнулась Эшлин. – А то и меньше. Прибытие папирийского флота означало, что, так или иначе, Эшлин сможет остановить истребление драконов. Конечно же, ей хотелось, чтобы вместо семидесяти двух кораблей на горизонте появился один-единственный, который привез бы Сайласа, Каиру и известие о смерти императора Мерсера. Но мало ли чего хочется в этой жизни. Бесполезно тратить время на игру воображения. Надо разбираться с тем, что есть.